Думы сами крутились у нее в голове. Назойливые, неотвязные. Например, о том, что эту нынешнюю Тэльмиэль Лехтэ Атаринкэ, если разобраться, совсем не знает. Или нет? Во всяком случае, она получала вести о нем от тех, кто выходил из Мандоса. Они более-менее регулярно разговаривали по палантиру. Но ведь после того, как он погиб, прошло еще шесть эпох. И все это время с ней что-то происходило.

В той такой далекой теперь уже, невозможно счастливой жизни они прежде всего постарались друг друга узнать. Так может быть и теперь стоит сделать нечто подобное?

— Хочешь, покажу тебе те наброски, что сегодня сделала? — спросила Лехтэ, когда ужин был закончен.

Ничего такого особенного на них, конечно, не было изображено. Просто поначалу, когда она села в комнате и принялась размышлять, в голове крутились воспоминания о том коротком периоде между Исходом и их первым разговором по палантиру, когда они все здесь ждали войны. И рука Лехтэ сама собой потянулась к альбому и принялась рисовать дозорную башню, которую она построила тогда практически в одиночку. Эльдар в то время в Амане осталось мало, а тех, кто понимал в этом деле, и того меньше. У Тэльмэ просто не было выбора. Башня сохранилась до сих пор, но использовалась уже для мирных целей.

На втором рисунке руки запечатлели одну из увитых цветами беседок, построенных в последующие спокойные годы. Ну, а на третьем сумка с набором геологических инструментов и прислоненная к ней небольшая ручная арфа. Хоть Лехтэ и не очень хорошо по ее мнению играла, однако вечером у костра любила время от времени развлечь себя и брата музыкой.

Все это она вкратце обрисовала Атаринкэ и протянула ему альбом. Что он скажет?

*

Услышав предложение жены показать рисунки, он, кивнув и допив квенилас, взял в руки листы. Первым лежал набросок башни.

«Это что? — чуть не вырвалось у Искусника. — Башня? Для красоты ее что ли строили?»

Однако сам рисунок был хорош, поэтому, вовремя прикусив язык, Атаринкэ лишь спросил:

— Арафинвэ распорядился построить это?

Получив утвердительный ответ, лишь пожал плечами:

— Что ж, если бы темное войско решилось на штурм Тириона, оно, возможно, оценило бы работу архитектора.

И не удержавшись, все же съязвил:

— Лепнины не хватает.

Чуть скривившись, отложил рисунок и взял в руки второй набросок.

— Красиво! — сразу сказал Искусник. — Беседка сохранилась? Очень хочется посмотреть на нее. Она… живая, если можно применить это слово к беседке, но, думаю, ты меня поняла.

Ответ любимой порадовал — беседка стояла, во всяком случае, когда Лехтэ последний раз там проезжала, она была на месте и в отличном состоянии. Желание мужа посмотреть на ее работу воодушевило Тэльмэ. Чуть зардевшись, она правда сначала попыталась ответить что-то похожее на «Не стоит», но, перехватив его взгляд, улыбнулась и произнесла:

— Обязательно. Съездим на прогулку, верхом, заодно и на беседку глянешь. Как тебе идея?

Атаринкэ кивнул и взял в руки следующий лист.

На третьей работе Курво сразу обратил внимание на арфу. Значит, не забросила, значит, еще играет. Не говоря ни слова о рисунке, Атаринкэ встал и подошел к Лехтэ. Он обнял свою любимую за плечи и тихо, на самое ушко, не забыв поцеловать его острый кончик, спросил:

— Сыграешь?

*

Ах ты ж! От неожиданности у Лехтэ даже слов не нашлось. Ну чем ему башенка-то не угодила? Дозорные были вполне ею довольны, и со своими функциями она справлялась, пока в этом была необходимость. Вот же язва.

Однако именно в тот момент, когда прозвучало ехидное замечанье из уст Атаринкэ, в сознании Лехтэ произошел первый сдвиг, и между двумя образами, которые она пыталась связать, протянулась первая тонкая ниточка. Лехтэ незаметно покачала головой, однако вслух ничего говорить не стала, только где-то в глубине фэа стало чуточку теплее, и она даже удержалась от того, чтобы показать, как в юности, язык.

А вот похвала в адрес беседки была приятна. Так же как и интерес к арфе. Правда, совсем как в юности накатило смущение, но отказываться Лехтэ не стала. Только сначала позволила себе просто постоять немного, наслаждаясь объятиями мужа и его поцелуем, потом подняла глаза, улыбнулась, даже не надеясь спрятать легкую робость, и ответила:

— С удовольствием.

Арфа лежала среди прочих вещей в походной сумке, как и всегда. Лехтэ ее достала, уселась на диване в гостиной и начала играть.

— Правда, — заметила она, — чтобы посмотреть на беседку, нам придется покинуть Тирион. Усадьба, где я ее строила, примерно в дне пути, если ехать на северо-запад. Если ехать спокойным шагом, то к закату как раз будем на месте.

Поначалу музыка ускользала из-под пальцев, так как Лехтэ думала не о ней, а об Атаринкэ, который на нее смотрел. Но вскоре она взяла себя в руки и заиграла уже спокойно и уверенно. Поначалу она просто перебирала струны так, что они пели про то, к чему лежала её душа, но выходило странное, поэтому Лехтэ оборвала мелодию и взялась за более привычный для себя мотив, который обычно исполняла, когда хотела подумать.

Анар опускался все ниже к горизонту, Лехтэ играла, а заодно потихоньку любовалась Атаринкэ. Все еще никак не могла на него насмотреться. Хотя, как раз в этом ничего удивительного и нет.

— А у тебя день как прошел?

*

Куруфинвэ чуть прикрыл глаза и слушал, как играет Лехтэ. Для него звучала не арфа, а фэа жены, взволнованной, немного даже испуганной, но так искренне любящей его, такой близкой и родной, несмотря на разделившие их эпохи.

Музыка лилась, менялась, кажется, Тэльмэ даже что-то спросила, вероятно, он что-то ей ответил и, скорее всего, даже на ее вопрос. Для Искусника остановилось время, он смотрел, как изящные пальцы супруги перебирают струны, как плавно работают ее кисти, как она временами наклоняет голову, будто прислушивается… к себе, к мелодии, к звучанию фэа.

Когда смолкла последняя нота, извлеченная из струны, мелодия их сердец продолжала звучать. Не переставая любоваться женой, Атаринкэ осторожно забрал арфу у Лехтэ и отложил в сторону, тут же привлекая к себе любимую.

— Не отпущу больше, никогда, — прошептал ей Искусник, покрывая поцелуями ее лицо.

Он зарывался в ее волосы, целовал шею, плечи и, конечно, ее ушки. Вдруг замер, крепко обнял Лехтэ и несколько неожиданно для нее произнес:

— Мы больше не расстанемся, обещаю… нет, клянусь, — замолчал на миг, — только если сама решишь оставить.

И не давая Лехтэ возможности ответить, вновь начал целовать ее, до головокружения, до резкого вдоха и снова возвращался к ее губам.

*

«Вот уж ни за что на свете! — хотела сразу же сказать Лехтэ. — Не для этого я тебя семь эпох ждала!»

Но ответить ей не дали. Правда против способа, которым ей закрыли рот, она нисколько не возражала, и все же слова просились на уста. Что ж… раз так, то есть и другие способы.

Роа живо отзывалось на прикосновения губ мужа. В памяти всплывали все одинокие ночи в холодной постели, после которых ей однажды просто пришлось убить желания подобного рода, отдав приказ своему телу. А еще мучения фэа, которые во сто крат страшнее, потому что их-то нельзя было заглушить ничем.

Одним легким усилием Лехтэ отбросила все подобные мысли. К счастью, теперь всё в прошлом. Дождалась. И поскольку ей не дают высказать ответ, то пусть пеняет на себя.

Кажется, о робости речь больше не шла. Поцелуи Атаринкэ сделали свое дело. Лехтэ открыла глаза и посмотрела прямо мужу в лицо, старательно пряча лукавый блеск на дне глаз. Решительно отстранившись, она пересела к Атаринкэ на колени лицом к лицу и принялась целовать. Целовала долго, старательно, словно пробуя на вкус, постепенно опускаясь все ниже. Ключицы, грудь. Кажется, мешавшую ей рубашку он все-таки снял сам, а вот пряжку его ремня расстегнула уже Лехтэ.