— Утро доброе, мелиссэ, — поздоровался он с женой и ласково поцеловал ее плечо. — Не холодно?

Увидев, что Лехтэ собралась вставать, остановил ее, укрыв и своей частью покрывала:

— Подожди немного, сейчас сыро и несколько промозгло, я разведу костер, тогда и встанешь — сразу к огню.

Курво быстро надел штаны и тунику, положил хворост на вчерашнее кострище и высек искру. Язычки пламени сначала робко, почти что неохотно попробовали древесное угощение, довольно облизнулись и с дружным потрескиванием приняли подношение.

Атаринкэ достал вчерашнюю утку и подогрел на углях, вскипятил воду, добавив душистых трав, и позвал Лехтэ:

— Готово, родная…

*

— Доброе утро, melindo, — отозвалась на приветствие и потянулась к Атаринкэ с поцелуем.

Настроение было мирным и благостным. Против того, чтобы поваляться еще немного, она ничего не имела, и, подперев щеку ладонью, принялась наблюдать, как муж хлопочет у огня. Что и говорить, восхитительная картина, о которой она втайне мечтала всякий раз, когда приезжала к этому озеру — разделить радость и красоту этого места с любимым. И вот сбылось.

Атаринкэ позвал, и Лехтэ проворно выскользнула из-под покрывала, оделась и, наскоро расчесав волосы, подсела к огню. Принюхалась к запахам утки и трав и улыбнулась:

— Спасибо, melindo. Чудесно пахнет.

Лехтэ протянула руки к костру, и тепло проворно разбежалось по жилам, разгоняя легкую сырость утра. Плечи сами собой расправились. Лехтэ потянулась к сумке и достала пирожков, захваченных вчера из дома.

— К напитку, — пояснила она.

И потянулась к утке. Оторвав пару ножек, одну протянула Атаринкэ, во вторую с удовольствием вонзила зубы сама и спросила:

— Как спалось? Я такой приятный сон видела — пригород Тириона, праздник, я танцевала. Мне даже казалось, будто я слышу музыку. А тебе что-нибудь снилось?

*

— Я еще ни разу не видел сны после… — Курво оборвал себя на полуслове, — нет, не снилось. А ты, надеюсь, танцевала не одна? Не помнишь, тебя не приглашал никакой темноволосый нолдо? Если нет, то мы это сейчас исправим.

Атаринкэ отставил кружку с недопитым отваром, встал и протянул Лехтэ руку, приглашая. Они кружились по берегу в танце под мелодию, слышимую только ими — мелодию их сердец, их любви.

— Моя лилия, — с восхищением произнес Искусник, сплел пальцы с ее и потянул в сторону беседки, — пойдем, покажешь ее мне при свете Анара.

*

— С удовольствием, — ответила Лехтэ, беря Атаринкэ за руку. — Лилия… Мне нравится.

И, подавшись вперед, поцеловала мужа.

Утро уже успело набрать силу, яркий свет Анара щедро изливался на луга. Пели птицы. Прямо из-под ног вспорхнул жаворонок, видимо напуганный их приближением. Они остановились, и некоторое время Лехтэ смотрела ему вслед.

Травы слегка колыхались от дуновения ветерка, ласкали ноги. Луг пестрел обилием ярких красок. Лехтэ шла и срывала травинки по одной, сплетая в венок. Хотелось как-то сохранить эту красоту, и Тэльмэ решила при случае использовать эти цветы, что росли на поле, в одном из узоров. Или даже можно будет вырезать картину из дерева на эту тему.

Идя вперед, раздвигая руками травы, она напевала негромко ту песню, которую слышала во сне. Странно, обычно ей тоже ничего не снится после. Видимо сегодня, точнее вчера, действительно случилось нечто особенное, раз все пережитые эмоции выплеснулись в такой вот сон.

Венок скоро был совсем готов, и Лехтэ, надев его на голову, закружилась, подставляя лицо небу и солнцу.

Скоро они дошли до беседки.

— Ну вот, — сказала Лехтэ вслух и провела рукой по гладкому, полированному дереву. Сегодня, как и вчера вечером, поблизости не было видно хозяев. Впрочем, и час пока еще был ранний.

Беседка стояла на самой границе усадьбы, и из нее открывался замечательный вид на вишневый сад, на цветущее разнотравье и на блестевший вдалеке за деревьями небольшой рукотворный пруд. Лехтэ ласково и немного задумчиво провела по деревянной лозе рукой и посмотрела на Атаринкэ.

*

Если ночью беседка покорила своей загадочностью и волшебством, то сейчас она восхитила Искусника тем, как умело была сработана. Он изучал узор, смотрел, как сделаны крепления и даже немного удивился наличию защитной магии.

— Замечательная работа, мне очень нравится. Думаю, хозяева тоже остались довольны.

Утро постепенно превращалось в день, стоило подумать и об обратной дороге.

Они шли назад, к озеру с лилиями, сплетя пальцы и разговаривая обо всем, вновь понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда, без труда улавливая эмоции и желания по, казалось бы, незначительным жестам.

Путь домой занял почти весь день — Курво и Лехтэ ехали не торопясь и останавливались, когда хотелось получше рассмотреть красивый цветок или необычное дерево.

*

В середине дня они остановились пообедать оставшимися припасами, а потом сели на лошадей, направив их к Тириону.

По дороге Лехтэ рассказывала о разных забавных происшествиях, случавшихся с ней в тех местах, что они проезжали. За семь эпох таких историй накопилось немало. Здесь оторвалась лямка рюкзака, и все вещи высыпались на землю, там во время одной из стоянок пришел в гости ежик. В овраге она, было дело, обронила камень, спустилась за ним, да так и не смогла найти, словно сквозь землю провалился. Но гораздо больше, конечно, происходило интересных и милых событий. И теперь она охотно делилась с Атаринкэ для того, чтобы ее жизнь, что прошла без него, стала и его частью тоже.

Анар уже позолотил западный край небосклона, когда впереди показались белые башни Тириона. Они остановились, Лехтэ коротко вздохнула, улыбнулась светло и задумчиво проговорила:

— Знаешь, всегда капельку грустно возвращаться домой. Как будто что-то важное ушло навсегда и больше никогда не вернется, или закрылась безумно интересная страница книги. Эту поездку я буду вспоминать с нежностью. Она нам очень много дала. Точнее, вернула.

Она подъехала ближе к любимому и взяла его за руку. И снова посмотрела на блестевшие в солнечных лучах башни и хрустальные лестницы. И проговорила тихо:

— Я люблю тебя.

*

Атаринкэ не стал отвечать на признание Лехтэ, он распахнул осанвэ, позволяя ей окунуться в его подлинные чувства.

Они проехали по улицам Тириона, неспешно и немного задумчиво, молча для окружающих, но не друг для друга. Во дворе дома они одновременно спрыгнули с коней, так же молча, словно боясь разрушить возникшую между ними связь, завели их, не забыв положить сена, и, держась за руки, пошли к дому. Атаринкэ остановился перед дверью их комнаты, открыл ее, внес Лехтэ на руках и первым нарушил молчание:

— Люблю тебя…