Вдруг на горизонте показались несколько темных точек, и Нисимэ встрепенулась. Порывисто подавшись вперед, она всмотрелась в залитую полуденными лучами даль и вскрикнула радостно:

— Он едет!

Легко и проворно, словно быстрокрылая чайка, дева сбежала по тропке, что вела к подножию горы, и проскользнула в немного приоткрытые ворота.

— Леди, куда вы?! — крикнул один из дозорных, но Нисимэ его уже не слушала.

Двое воинов кинулись за лошадьми, а нолдиэ все бежала и бежала прямо через поля, оставляя за спиной мягкие волны ковыля.

Один из всадников отделился от основного отряда, и фигура его стала быстро расти.

— Эктелион! — узнала его Нисимэ и вскрикнула радостно. — Лорд Эктелион…

Подъехав почти вплотную, он притормозил и, свесившись с лошади, подхватил деву и усадил ее прямо перед собой, прижав к груди. Та спиной ощутила, как часто, взволнованно колотится его сердце. У нее у самой дыхание перехватывало.

— Здравствуй, Нисимэ, — тихим, немного хриплым голосом произнес он и прижал к себе, казалось, еще крепче. — Ясного дня.

— Лорд Эктелион, — прошептала дева и облизала вмиг пересохшие губы.

Глорфиндель с воинами скоро догнали их, однако держались на расстоянии десятка локтей. Нисимэ пыталась сообразить, как начать разговор, но из вороха одолевавших ее вопросов не могла выудить ни одного. Наконец, она просто проговорила:

— Я волновалась.

— Знаю, — признался Эктелион. — Я это чувствовал. И я сам думал о тебе.

— Вы видели тот новый мир? — она чуть обернулась и, не скрывая любопытства, посмотрела на лорда.

Тот кивнул в ответ:

— Да. Он очень красив. Не похож на Арду, и все же пленяет. Мы были там ночью. Днем, правда, тоже. С темного неба лился сиреневатый свет. Трава там изумрудная с чуть голубоватым отливом, а мрамор, или же нечто очень на него похожее, словно сам по себе озаряется неведомыми внутренними огнями.

Нисимэ прикрыла глаза, должно быть, пытаясь представить обрисованную ей картину, и в конце концов заметила:

— Звучит восхитительно.

— Ты отправишься со мной туда? — неожиданно даже для самого себя спросил Эктелион, и лицо его вмиг просветлело, словно эльф осознал правильность сказанных слов. — Не с родителями, а со мной? Будешь моей женой?

Нисимэ сперва задохнулась от охватившей фэа бурной, смывавшей все на своем пути радости, а после воскликнула:

— Да! Да, лорд Эктелион, я согласна!

— Тогда уже не называй меня лордом, — попросил он с улыбкой.

— Хорошо.

Подъехавший Глорфиндель спросил:

— Могу вас поздравить?

— Да, мой друг, — ответил ему Эктелион.

— Тогда примите мои самые сердечные пожелания счастья.

Влюбленные ехали не спеша, прислушиваясь к птицей поющему в груди восторгу, и воины на стене, видевшие их, без слов обо всем догадались.

В тот же день Фарион дал согласие на брак дочери с лордом Дома Фонтанов, а по весне, когда пролетела зима и деревья легким зеленым маревом окутала молодая листва, состоялась свадьба Эктелиона Фонтанного и Нисимэ.

Стоял теплый день, жених и невеста, одетые в белое, в окружении серебристых цветов, глядя друг другу в глаза, на главной площади Виньямара принесли клятвы. На пальце Нисимэ вспыхнуло ярким золотым бликом кольцо, затем такое же засверкало на руке Эктелиона.

Праздник катился вдоль побережья бурной, неудержимой волной, а молодой муж все глядел жене в глаза и в конце концов прошептал:

— Мелиссэ, жизнь моя…

И, наклонившись, поцеловал свою любимую.

Море дышало, мерно, степенно накатывая на берег. Кричали чайки, веселой ватагой носясь в вышине. Ладья Ариэн все больше склонялась западному горизонту, и небо постепенно темнело. Когда же последние золотисто-багряные блики окончательно погасли, Эктелион взял жену за руку и повел в свои покои.

Праздник продолжался. Над садами, над скалами и морем летела музыка. Шум моря сливался со стонами влюбленных, и к тому моменту, когда серебристые звезды щедрой россыпью украсили небеса, свершившийся в этот день брак того, кто однажды смог отказаться от своих чувств, стал поистине нерушим. И только жаркий шепот его еще долго летел, подхваченный ветром:

— Melmenya… жизнь моя…

Свет сильмариллов озарял сад, смешиваясь с бликами заходящего Анара. Их всполохи отражались в задумчивых глазах мастера, создавшего их много столетий назад.

— Так что ты решил, отец? — ожидавший некоторое время поодаль Куруфин приблизился и встал рядом, невольно любуясь некогда утерянным сиянием Древ.

— Они принадлежат Арде, — начал Феанор.

— Так значит…

Мастер лишь покачал головой.

— Нет, йондо. Это сначала я хотел оставить их здесь, подарить воде и земной тверди, но теперь… теперь считаю иначе, — ответил Фэанаро.

— Конечно, было бы очень жаль расставаться с ними, я тебя понимаю, — задумчиво произнес Искусник.

— Речь не об этом, сын. Не обо мне и даже не о нашей большой семье, — начал он и жестом предложил пройтись. — Посмотри, сколько выкопано молодых деревьев и кустов, собраны семена абсолютно всех растений, что так или иначе дороги или полезны квенди.

— Конечно, Тьелпэ распорядился многое взять с собой, потому как мы не знаем, что ждет нас в новом мире. Конечно, Майтимо был там, но… он принес лишь начальные представления. Мы понимаем, что сможет жить там. Не более.

— Я знаю, йондо, много раз говорил с ним и читал результаты исследований образцов. И знаешь, мне даже не терпится самому увидеть тот мир, вдохнуть его воздух и…

— Запереться на месяц в мастерской! — хохотнул Куруфин.

Феанор рассмеялся и кивнул:

— Но… мы очень крепко привязаны к Арде. Нам будет тяжело. Пусть же сады вокруг новых домов напоминают нам о ней.

— А сильмариллы — о том свете, что был утерян и вновь возрожден? — предположил Куруфин.

— И это тоже. Но прежде — они помогут выжить растениям в новом мире. Знакомые лучи согреют их и придадут сил, — закончил объяснение Феанор.

— Хорошо, я рад, что они останутся с нами, — согласился Искусник и легко прикоснулся к одному из камней. Тот вспыхнул ярко и радостно, озарив не только двоих нолдор, но и деревья, кусты, цветы и тропинки великолепного сада в Химладе.

— Они рады такому решению, — задумчиво произнес Куруфин.

— Я знаю, — согласился с ним Феанор, и они оба направились в сторону замка — предстояло еще многое сделать, а времени оставалось уже мало.

Из колыбели раздалось тихое сосредоточенное сопение.

— Я подойду, — на ходу бросил Курво и, рывком вскочив с кресла, приблизился к кроватке и взял проснувшуюся дочь на руки.

Лехтэ, соскучившаяся по настоящей работе за последние месяцы беременности, пробормотала: «Хорошо», и вернулась к резному дубовому сундуку, на крышку которого как раз наносила рисунок.

В распахнутое окно залетал теплый летний ветер, слышались оживленные голоса, стук молотов по наковальням и пронзительный, въедливый визг пилы. Взошедший на небо Итиль серебрил внутренний двор крепости и окрестные поля. За годы, оставшиеся до Большого Перехода, предстояло сделать очень много работы, поэтому Химлад теперь ни днем, ни ночью не спал. Однако сам Искусник не принимал участия в хлопотах и, прислушиваясь к собственному сердцу, ощущал, что нисколько о том не жалеет.

Вглядевшись с нескрываемой нежностью в ярко-серые, почти серебряные глаза дочери, сиявшие на лице подобно двум капелькам росы Тельпериона, он поднес палец к кулачку малышки, и та охотно его схватила.

— Не придумал еще, как ее назвать? — поинтересовалась Лехтэ, обернувшись на мгновение через плечо, но тут же вновь потянулась за стамеской.

— Нет, — с покаянным вздохом признался тот. — Уж сколько вариантов перебрал, но ей ни одно не подходит. Хочется, чтобы имя пришло само и было не слишком сложным.

Он ухмыльнулся, вспомнив, как жена, не сразу запомнившая имя их сына, долгое время звала его просто «мелким», и поднес малышку к окну. Налетевший ветер охотно растрепал ее темные кудряшки. Эльфиечка заулыбалась, потянулась за скользнувшим по щеке серебристым лучом.