— Ты первая, — произнесла она.
Териндэ приняла Камень и мысленно позвала сына, не зная, что за буря сейчас кипит в Чертогах. Однако одного обращения к Фэанаро хватило, чтобы сильмарилл вспыхнул в руках его матери и раскрылся, подобно прекраснейшему из цветков. Свет, чистый и добрый, заструился по ладоням Мириэли, проникая скорее в душу, нежели в тело.
Йаванна немного изменила песнь, и фэа первой жены Финвэ устремилась по потокам мироздания, искрясь и сверкая, неся безграничную любовь к семье и всему живому. Мелодия менялась, водоворот сил раскручивался все сильнее, и наконец первые побеги проклюнулись на некогда черном теле Тельпериона.
Лепестки сильмарилла остались на траве, когда Мириэль исчезла, продолжая излучать свет. Майар Кементари передали их Индис. И через некоторое время Лаурелин откликнулся на зов Йаванны, и его почки впервые за много веков развернули листья.
Валиэ замолчала, предоставляя возможность фэар эльдиэр завершить их общее дело.
Финвэ же молча стоял, и слезы медленно текли по его щекам. На возрожденном Тельперионе распускался дивный цветок, готовый озарить Аман.
— Мириэль, любовь моя, — прошептал он и обнял Древо.
Сад привычно шелестел на ветру, и Нерданэль шла, еле слышно шурша гравием. Птицы молчали, словно предчувствуя что-то. Нолдиэ замерла и вновь прислушалась к себе — мир неуловимо менялся. Она чуть тряхнула головой и подошла к статуе.
Фэанаро. Такой, каким она его помнила. Немного резкий, всегда горячий и горящий — идеей, замыслом и любовью.
— Мельдо, — прошептала Нерданэль и провела рукой по камню.
Мысль о супруге болью пронзила сердце. А еще сыновья… Кано, Морьо. Что произошло с Курво, она так и не поняла, но по-прежнему ощущала его живым.
Ладья Ариэн скрылась на западе, обретя покой в садах Лориэна, и небо потемнело, украсившись огнями Варды. Тилион почему-то не спешил вывести свой челн, однако серебристый свет постепенно усиливался и нарастал.
Нерданэль забыла, как дышать:
— Неужели… невозможно… нет, это… это Тельперион! Но как?
Она, как и другие эльфы Тириона, выбежала на улицу, желая убедиться, что не почудилось, не померещилось. И тогда раздался голос. То майар Манвэ объявляли волю валар и их договор с нолдор Белерианда. А эльфы все смотрели на свет, который, казалось, навсегда покинул их мир.
— Те же, кто желает покинуть Чертоги, незамедлительно обретут роар, — произнес майа.
Арафинвэ, внимавший вместе со всеми, встрепенулся и прошептал:
— Отец. Неужели…
Потом пришла мысль о братьях, племянниках и всех тех, кто погиб в борьбе с Тьмой. Он благодарил вестника, произнося что-то подобающее, но сам уже мысленно летел туда, где расположились сады Лориэна.
Нерданэль не дождалась окончания речей майа и короля, побежав к западному выезду из Тириона. На лугах близ города всегда гуляли кони, а потому можно было взять любого и попросить отнести туда, где она встретит их — сыновей и мужа. В том, что они пожелают покинуть Мандос, она не сомневалась. Однако у самых врат ждали майар Намо и Ирмо.
— Вам не следует покидать город. Возрожденные придут сами, если того пожелают, — неизменно отвечали они всем желавшим встретить своих родичей. Те же, кто не хотел подчиняться, просто не могли выйти за пределы Тириона — невидимая граница хранила рубежи города.
— Но почему? — воскликнула Нерданэль.
— Им нужно время — привыкнуть, вспомнить и принять решение, — прозвучало в ответ.
Мир слегка покачнулся, и Макалаурэ, взмахнув руками, ухватился за стену Чертогов. Анар ярко сиял прямо над головой, и менестрель, глубоко вздохнув, обратил лицо к небу. Он сам до сих пор с трудом верил, что снова жив и может идти, куда ему заблагорассудится. И даже в Белерианд.
Перед внутренним взором нолдо возникло лицо жены, ее ласковая, пленящая улыбка, и сердце забилось чаще.
«Как ты там, родная?» — подумал он.
Следовало добраться до палантира и попытаться поговорить с мелиссэ. А еще повидать перед отплытием мать. Поговорить. Убедить. Впрочем, она наверняка дождется отца, даже если и решит покинуть Аман.
Хлопот было слишком много, поэтому Макалаурэ глубоко вздохнул и решительно направился через поля на юго-восток, в сторону Тириона.
Припекало, поэтому Маглор быстро снял расшитую праздничную котту, в которой его выпустил из Чертогов Намо, а точнее его супруга, и перекинул ее через плечо. Высокие травы ласкали ноги, и менестрель откровенно наслаждался таким знакомым и таким приятным ощущением. Ощущением жизни.
Фэа была чиста и легка, будто в час рождения, мысли парили, казалось, сами по себе, и только имя Алкариэль гулким колоколом отдавалось в груди. Хотелось бежать, чтобы поскорее добраться до корабля, который сможет доставить его к ней.
«Как ты там?» — раз за разом возвращалась одна и та же мысль. То, что хранила его память, не утешало — ей явно было тяжело без него. Петь, как ни странно, пока не хотелось, и все же при мысли о жене где-то внутри, в сердце, начинала тихонько звучать нежная мелодия.
Роа нолдо с непривычки быстро устало, и он лег в траву, принявшись смотреть на проплывавшие над головой облака. Мысли, чувства постепенно обретали целостность. Перед внутренним взором вставали минувшие битвы, наполненные трудами и хлопотами мирные дни. И следом за воспоминаниями постепенно возвращались эмоции, чувства. Все то, что было неотъемлемой частью его самого. Они приходили и, отворив неслышно дверцу, поселялись в душе. Там, где и существовали всегда.
Захотелось есть, и Кано, встав, продолжил путь. Когда же Анар склонился почти к самому восточному горизонту, практически полностью скрывшись за пиками Пелори, на пути менестрелю попалась яблоня. Плоды росли высоко. Нолдо остановился и, чуть прикрыв глаза, позвал дерево. Так, как делал это много раз в детстве. Он попросил угостить его, и яблоня опустила ветку с самым крупным и румяным плодом.
— Благодарю! — ответил Кано и, подкрепившись, вновь продолжил путь.
Дни сменялись днями. Анар вставал и вновь садился, уступая место Исилю. Макалаурэ шел, и мысли его, чувства и желания постепенно обретали целостность, становясь единым существом. Тем, кем он был всегда. В Тирион должен был войти не только что возрожденный эльда с душой, подобной фэа новорожденного, но Канафинвэ Макалаурэ Фэанарион, лорд Маглоровых Врат, не единожды водивший своих верных в бой.
В тот вечер сумрак сгустился особенно быстро. Звезды украсили небосклон, сверкая и перемигиваясь. Маглор привычно шел, впитывая в себя мелодию Амана. Вдруг тонкая высокая нота выбилась из общей гармонии. Еще одна. И еще. Они складывались в дивный мотив, знакомый и родной, а серебристое сияние тем временем заливало светом спавший Валинор.
— Это невозможно, — прошептал Макалаурэ, остановившись. Он прислушивался, внимая дивной, чистой и знакомой с самого рождения мелодии, растворялся в ней и наконец запел. Его фэа, озаренная предначальным светом, словно волшебная птица, била крыльями, готовясь взлететь. Каждый кусочек мироздания был сейчас дорог Макалаурэ, и он полностью отдался песне, что шла из глубин его души. И все же чего-то его мелодии пока не хватало. Ноты ложились верно, голос не срывался, но словно был скован, зажат и не мог раскрыться, не услышав рядом еще один мотив. Родную и любимую мелодию, что всегда звучала в фэа Алкариэль. Макалаурэ замолчал и, вдохнув, подставил лицо серебристым лучам, впитывая в себя благость родного края.
Тельперион разгорался все ярче, и менестрель, чуть нахмурившись, продолжил свой путь. Он остановился лишь у стен Тириона, в самом начале улицы, взбегавшей ввысь, на холм.
«Да, — подумал он, — все верно. — Сначала повидать мать, а после отправляться искать корабль. Я должен попасть в Белерианд как можно скорее».
— Куда теперь пойдем? — спросила Эленвэ, с надеждой глядя на супруга.
По жемчужно-алмазным мостовым Альквалондэ сновали телери. Они носили доски и паруса, что-то пилили, строгали и резали. Было видно, что идет масштабная подготовка к чему-то, однако ни сам Турукано, ни его жена не могли никак догадаться, в чем дело.
