— Ни твоего, ни моего отца здесь нет, чтобы заключить союз между нашими семьями по всем правилам, но лично для меня это мало что меняет. Я люблю тебя, Тинтинэ, дочь Наллиона, и хочу связать с тобой навсегда свою судьбу. И я рад, что могу теперь открыто и при всех заявить об этом. Согласна ли ты?

В глазах Тинтинэ блеснули слезы радости, когда она ответила:

— Да, согласна! Я тоже рада, что судьбы наши скоро станут едины.

— Тогда, — выступил вперед Майтимо, — я, как старший в роду, даю согласие от имени нашей семьи на этот брак. Пусть ровно через год состоится свадьба.

Он накрыл руки жениха и невесты своей ладонью, и Тьелкормо, с жаром поцеловав любимую, надел ей на палец тонкое серебряное кольцо. Следом такое же засверкало на его собственном пальце, и верные, воины и целители, принялись их поздравлять.

Музыка заиграла громче, еще ярче засиял в небесах Итиль. Турко вздохнул, собираясь с силами, и, прикрыв глаза, запел.

Песня о жажде жизни, о возвращении и любви поплыла над безжизненными просторами Ард Гален, изрытыми тысячами ног и перепаханными боевыми механизмами. И ветер закружил, понес вперед, к далекому горизонту, мотив.

Тинтинэ вложила в протянутую руку Тьелкормо пальцы, и голос ее, такой нежный и одновременно сильный, соединился с голосом жениха, вплетя в мотив новые нотки.

Земля вздохнула и прислушалась, оживая. И многие из тех, кто до сих пор еще с помощью целителей боролся со смертью, теперь возвратился к жизни, отринув окончательно Чертоги Мандоса. Вернулся Глорфиндель, распахнув в стоящей неподалеку палатке глаза, и крохотные золотые и белоснежные цветы устремились ввысь, к небу, оживив простор.

Песнь все плыла и плыла вперед, несомая ласковым южным ветром. Квенди и атани слушали ее, распахнув сердца, и слова ее звучали в их ушах даже тогда, когда целители увели порядком ослабевшего жениха в палатку. Тинтинэ ушла вместе с ним, а нолдор и атани, собравшиеся на торжество, разделили трапезу и разошлись по своим боевым постам.

Итиль плыл, все больше клонясь к горизонту, и звезды сияли на небе по-прежнему пронзительно-ярко. А песня долго еще звучала над Ард Гален, вдыхая жизнь в исстрадавшуюся землю.

Грязная когтистая лапа вновь больно сжала шею Ломиона, заставив того уткнуться лицом в вонючую варжью шерсть.

— Не трепыхайся, гаденыш, — прошипел орк, заметив очередные попытки юного эльфа освободиться.

Уже третьи сутки продолжался показавшийся Мелиону постыдным плен. Надежда на скорое спасение таяла с каждым часом, уступая место холоду и страху. Нестерпимо хотелось пить, однако та жидкость, которую орк попытался однажды влить ему в рот, одним своим запахом вызывала тошноту и стойкое отвращение. А еще он очень боялся. Нет, не за свою жизнь. Ломион знал, что его аванирэ еще недостаточно прочно, а, значит, Враг сможет многое узнать про Дориат и Химлад, где он когда-то родился. Усиленный жаждой, страх сковывал тело, погружая юного эльфа в вязкое забытье.

А далеко позади него Ириссэ летела вперед, не слушая никого, ведомая лишь материнским чутьем, говорящем, что ее сын жив и что его везут на север. Вот только верную дорогу он подсказать ей не мог, и потому эльфы направились чуть западнее, тем самым невольно удлинив свой путь.

— Мельдо, ну где же он? — в очередной раз спросила Аредэль, когда уставшие кони вынужденно перешли в шаг.

— Мы обязательно его найдем! Не сомневайся, — незамедлительно ответил Даэрон, тщательно пряча собственное беспокойство. — Он жив. И это на данный момент самое главное.

— А если…

— Не думай об этом. Поверь мне, наш сын… он выстоит. И вернется к нам. Я знаю, — говорил менестрель, убеждая себя и супругу.

Земля снова вздрогнула, на этом раз более ощутимо. Трещины мелкой сетью быстро покрывали черные камни, а издалека доносились звуки рогов армии нолдор. Ломион встрепенулся и открыл глаза. Сквозь поредевшие тучи на землю падали лучи Анара, с каждым мгновением становившиеся все ярче. Пленивший его орк ослабил хватку, а вскоре и вовсе убрал лапу с шеи эльфа, пытаясь прикрыть глаза. Он шипел и грязно ругался, а солнце тем временем становилось все ярче и жарче.

И Ломион рискнул. Оттолкнувшись от холки варга, он спрыгнул на землю и перекатился. Стянутые кожаным ремнем ноги затекли и плохо слушались, однако уставший от долгого бега волк Ангбанда не торопился догонять добычу без приказа своего наездника, более всего желавшего сейчас оказаться в спасительной тени. Мелион же прыжками приближался к скалам, надеясь быстро найти острый осколок и перерезать им путы. Он падал, полз, поднимался и снова падал, пока под рукой у него не оказался подходящий кусок базальта. Ослабевший от голода и жажды, Ломион слишком долго перерезал кожаный ремень. Когда долгожданная свобода была совсем близка, знакомая лапа больно впилась ему в плечо.

— Удрать решить, дрянь, — зло прошипел орк и со всей силы ударил эльфа по лицу. Голова закружилась, щеку обожгло болью и по шее побежали горячие струйки.

— И сбегу! — сипло прокричал Ломион, резко выбросив вперед руку с зажатым в ней осколком. Орк не ожидал такой прыти от пленника, и потому в следующий миг темная кровь из рассеченной брови залила ему глаз.

— Убью! Искалечу! — прорычала тварь и подозвала варга. Юный эльф вновь услышал звук рога, безошибочно узнав в нем сигнал Химлада, и поспешил туда, где в распахнутые Черные врата заходила армия нолдор. Он петлял, прятался за крупными камнями, пытаясь укрыться от щелкавших уже совсем рядом клыков. Острая боль обожгла ногу, и Ломион в отчаянии упал. Нож вошел в икру по самую рукоять. От досады хотелось кричать, но сил не было даже на это. Мелион видел, как, довольно скалясь, приближалась вдоволь наигравшаяся им тварь, как заносила свою мерзкую лапу, чтобы вновь схватить его. Решившись, он выдернул кинжал и сжал в руке. Черное оружие неприятно жгло ладонь, а кровь толчками вытекала из раны.

— Только посмей еще тронуть меня! — произнес он, глядя орку в глаза. И в этот миг скалы содрогнулись до основания. Глубокие трещины прорезали породу, грозясь рассыпаться на мелкие осколки. Варг жалобно завыл и бросился прочь, оставив растерянного орка одного. Тот, впрочем, уже не спешил нападать. С недоумением посмотрев вдаль, он не увидел привычных пиков Тангородрима. Зло сплюнув, он провел лапой по подбородку, выругался и пошел прочь, совершенно утратив интерес к эльфу. Оторвав рукав рубашки, Ломион перевязал ногу и медленно направился туда, где развевались флаги нолдор.

Мелион был уже близок к своей цели, когда прямо из скалы, или же абсолютно незаметной двери, вышел некто в черных доспехах. Он не был похож ни на нолдо, ни на тех, кого мама называла атани. Злоба и гнев ощущались в нем, и Ломион поспешил спрятаться за камнем.

Саурон заметил юного эльфа, но погоня была близка, и потому лишь походя бросил в него заклинание, отрезающее фэа от роа. Мерзкие скрежещущие звуки окружили Ломиона, его душа заметалась, но всплывший в памяти голос отца помог ей удержаться в теле, тут же провалившемся в забытье.

— Эарендил, не торопись! — крикнул Туор сыну и остановил коня.

На камнях, сердито хмурясь и потирая ушибленный бок, сидел темноволосый эльфенок.

— Vandë omentaina!{?}[Добрая встреча (кв.)] — приветствовал нолдор малыш.

— Сомневаюсь, что она добрая, — ответил названный сын Финдекано и покачал головой. — Впрочем, смотря с чем сравнивать. Кто ты и откуда тут взялся?

Малыш не без труда поднялся и с важным видом представился:

— Меня зовут Мелион, я сын Даэрона и Ириссэ. А оказался на севере не по своей воле — орк утащил.

Нолдор переглянулись, и Туор попросил одного из верных:

— Останься с ним, пожалуйста, и доставь к целителям.

— Хорошо, — кивнул тот и обеспокоенно добавил: — А как же вы, лорд?

— Мы справимся. Его еще надо найти.

Услышав последние слова, эльфенок встрепенулся:

— А вы кого-то ищете, да?