«Его здесь нет», — вновь подумал он о чудище и, неожиданно для себя, запел.

Сын Барахира не отличался особым талантом, но его голос был чист и достаточно силен. Юноша славил жизнь и лес, поля и зверей, небеса и птиц. А солнце садилось, растворяясь в туманной дымке и горьких болотных водах.

Лютиэн, давно наблюдавшая за Береном, вышла из-за дерева и завыла. Почти по-волчьи, хотя ее скорее поняли бы варги Ангамандо, нежели серые хищники этих мест. Юноша резко замолчал, вздрогнув, и развернулся навстречу неведомой опасности.

«Так, значит, ее выманила песня!» — подумал он, увидев бывшую принцессу на поляне.

— Есть хочешь? — спросил Берен, медленно и осторожно подходя к костру.

— Убе-е-ей! — прохрипело чудище.

— Все же поешь. Может, лучше станет, — спокойно предложил он и протянул кусок мяса.

Лютиэн шарахнулась от пищи, но не ушла.

— Ладно, а как насчет хлеба?

На этот раз бывшая принцесса протянула руку и взяла угощение. Быстро прожевав и проглотив краюху, она откинула назад то, что раньше было ее волосами.

— Эру Единый! — воскликнул Берен. — Что же с тобой приключилось?!

На исхлестанном ветками лице, над разбитыми в кровь губами, над заострившимися скулами серым безумием горели глаза.

— Пить будешь? — спросил Берен, постепенно приходя в себя.

Чудище кивнуло и приняло флягу.

— Вкусно. Еще, — с трудом ответила Лютиэн и протянула руку с отросшими ногтями.

— Держи, — сын Барахира охотно протянул ей еду и воду.

Чудище охотно приняло угощение, вернуло пустую флягу и скрылось за деревьями.

Берен не менял место стоянки, и Лютиэн приходила к нему каждый вечер, постепенно принимая привычный облик. Отросшие и скрученные ногти сами отваливались, становясь аккуратными, но все же острыми коготками. Волосы после купания в реке очистились от грязи и вновь сделались длинными и красивыми. Бывшая одежда принцессы лохмотьями осела к ее ногам, и теперь ее тело перестало напоминать шкуру странного больного зверя.

Нагая и прекрасная, но еще безумная, она вышла на поляну к Берену.

— Теперь убей! Умоляю, — она рухнула к ногам вставшего юноши и посмотрела на него серыми глазами, в которых плескалась боль.

— Что… что ты такое говоришь, — озадаченно и немного хрипло произнес он, не в силах отвести взгляда от прекрасного тела принцессы.

— Я убила своего отца. Я мучила своих подданных, забирая их силы, я…

— Ты сожалеешь о содеянном?

— Да! Нет, никогда… Да! Да!!! Я не она! Не моя мать! Я не служу ему! Не хочу! Убей!

Принцесса зашлась в истерике, и сыну Барахира пришлось опуститься рядом с ней и обнять бывшее чудище.

— Тише, тише, — он гладил ее по спине и сам вздрагивал от ощущений обнаженной кожи под своей рукой. — Я знаю, кто нам сможет помочь. Завтра мы отправимся в Нарготронд.

«Нарготронд должен быть разрушен!» — эхом пронесся голос матери в памяти Лютиэн.

— Не стоит. Не надо. Лучше возьми и убей.

— Возьму. Но не убью, — ответил Берен и, притянув к себе бывшую принцессу, поцеловал.

Лютиэн обняла его за шею, прижимаясь к юноше.

«Зачем мне это все? Я же решила умереть. Зачем?» — ее мысли метались, тогда как тело жаждало иного. И получало.

Некогда прекраснейшая среди эрухини лежала на старом походном плаще адана и, до крови впиваясь ему в плечи своими ногтями, стонала и кричала, извивалась и умоляла не останавливаться, познавая наконец то, что было для нее не доступно ранее, когда темное колдовство сковывало ее душу.

— Люблю тебя, — тихо произнесла она, устраиваясь после рядом с Береном.

— И я тебя, — сонно отозвался тот. — А завтра мы отправимся в Нарготронд. Пусть государь Финрод поможет нам.

— Ты отлично справился и без него, — рассмеялась Лютиэн.

— Ах ты! — притворно рассердился Берен, вновь нависая над возлюбленной. — В этом деле мне помощники не нужны.

Лютиэн согласно обвила его руками и ногами, позволяя радоваться своему телу и оттаивать душе.

О встрече же с Фелагундом она предпочитала не думать, понимая, что тот не пожалеет убийцу и пособницу Врага. С другой стороны, смерть — это то, к чему она стремилась. Или же…

Утро началось для них поздно, когда лучи давно взошедшего Анара заскользили по лицам спавших на лесной поляне.

— Ум-м-м-м, — потянулся Берен и легким поцелуем разбудил принцессу. — Вставай, пора отправляться в путь.

— Уже?

— Сейчас позавтракаем и…

— У меня нет одежды. Тебя это уже вряд ли смутит, но прийти так в тайный город я не могу, — произнесла Лютиэн, позволяя лучам Анара скользить по ее гладкой, как и прежде, коже.

— Возьмешь мою запасную. У меня есть несколько рубах и штанов. Не эльфийские наряды, но хоть что-то, — ответил Берен. — И вообще, ты теперь моя, так и знай. Я ведь серьезно тогда сказал, что люблю.

— Знаю. И я. Хотела бы прожить с тобой весь отпущенный мне срок, — ответила Лютиэн.

— Ты же бессмертная, — возразил Берен.

— Увы, — отозвалась она.

Тилирин легко вскочила на перекинутое через ручей бревно, и Трандуил подал ей руку, чтобы помочь.

— Благодарю, — улыбнулась в ответ она.

— Ты действительно прежде никогда не бывала в этой части Дориата? — полюбопытствовал король.

— Нет. Мы не стремились, учитывая сложные отношения отца с Мелиан.

— Понимаю.

Вода радостно прыгала по камням, оглашая окрестности веселым звоном. В каплях, оседавших на сапогах Трандуила и платье девы, искрились блики Анора. Над головами ласково шуршала листва. Тилирин спрыгнула на мягкую траву и, потянувшись к еще зеленой грозди рябины, ласково провела по ней пальцами.

— Самое волшебное время года — конец лета и начало осени, — с задумчивой улыбкой проговорила она. — Больше всего люблю именно эту пору.

— Почему? — полюбопытствовал Трандуил.

Тилирин с нежностью провела рукой по шершавой коре дерева:

— Хотя весна и лето приносят много радости, но только вторая половина года дает плоды. Тогда кладовые наполняются фруктами, злаками, ягодами. Всем тем, что будет радовать взор и сердце до самой весны.

Она обернулась через плечо на спутника и бросила немного лукавый взгляд из-под ресниц. Король рассмеялся:

— И желудок.

— И его тоже, безусловно.

На ветку дерева опустилась сойка, и Тилирин заметила:

— Почти как на родительской чаше, только там рябина уже созревшая.

— О чем ты? — спросил ничего не понявший Трандуил.

— О чаше, что сделали в свое время родители. Ты ничего не слышал об этом испытании?

— По-видимому, нет, — признался Ороферион и, взяв подругу за руку, пошел вместе с ней бок о бок по изумрудной тропинке вглубь леса.

— Тогда слушай, — с готовностью принялась рассказывать дева. — В ту пору, когда народ перворожденных был еще очень юн, и первое поколение рожденных квенди едва успело войти в лета, перед ними встал вопрос — каким образом искать себе пару.

Трандуил удивленно приподнял брови:

— Вот как?

— Именно, — с готовностью подтвердила Тилирин. — Ведь опыта еще ни у кого не было — их родители сразу просыпались рядом со своей половинкой. У первых рожденных такого преимущества уже не оказалось. Но они нашли выход из положения.

— Какой же?

— Они решили, что если удастся сделать какую-нибудь вещь от начала и до конца вдвоем, не прерывая работы и не прекращая при этом петь, то чувства истинные.

Несколько долгих мгновений Трнадуил смотрел на спутницу недоверчиво, так что, в конце концов, она заразительно рассмеялась:

— Если хочешь, спроси у Голлориона, он подтвердит. Мои родители, когда познакомились и полюбили друг друга, тоже решили пройти через подобное испытание.

— Они что, сомневались в собственных чувствах? — удивился король.

— Вовсе нет, — беззаботно пожала плечами эллет. — Просто обоим понравилась та давняя история. Они сделали вдвоем чашу, и теперь она стоит в доме на самом почетном месте. Правда, один раз мы с братом ее чуть не разбили, когда играли. Хорошо, что он ее успел поймать.