Больше Фэанарион сдержаться не мог. Порывисто обняв деву, он ее прижал к груди, так что стук их сердец, казалось, слился воедино, и, наклонившись, поцеловал. Жадно, страстно. Уже не боясь напугать или быть неверно понятым. Он наслаждался вкусом мягких, податливых губ и неумелым, однако охотным, ответом девы. Дыхание ее было таким сладким, что прерывать поцелуй не хотелось. Но он заставил себя, сообразив наконец, что на них сейчас, должно быть, смотрят все стражи на стенах.

— До ста лет, говоришь, да? — немного насмешливо уточнила Тинтинэ.

Турко уверенно подтвердил:

— Именно так.

И в этот момент он почувствовал тонкий, серебряный укол зова, не узнать который было невозможно. Оглянувшись, Охотник увидел в окне гостиной Курво.

— Не то, чтоб я лез не в свои дела, — сказал осанвэ младший, — однако не могу сдержать любопытства. Это что сейчас была за недопомолвка на глазах у изумленных верных? Ты вообще собираешься знакомить нас со своей возлюбленной или нет? Мы ее не съедим, обещаю. Во всяком случае, Алкариэль до сих пор цела.

— Все будет, — тоже осанвэ ответил ему Турко, — и знакомство, и настоящая помолвка. Но еще немного пусть Тинтинэ побудет только моей.

— Своей ты, кажется, тоже ее не торопишься сделать, — заметил Искусник.

— Я думал, что из нас двоих нетерпеливый — я. Сделаю еще, не переживай.

— И не собирался. Ты только смотри, не прожди слишком долго, а то может стать поздно.

Осанвэ прервалось, и Тьелкормо, нахмурившись, вновь посмотрел на любимую, однако мгновение спустя улыбнулся:

— Все хорошо. Ну что, теперь в библиотеку?

— Пошли! — с готовностью откликнулась Тинтинэ.

И оба направились в сторону донжона.

— А-а-а! Там… там… — ребенок со всех ног бежал к спасительному частоколу, за который неосмотрительно вышел, желая доказать всем, а особенно задиристому и всего на год, но старшему брату, что достаточно храбр и вполне может отправиться с ним и другими подростками на ночную рыбалку.

— Сынок, что случилось?! — мать выскочила на крыльцо, и с ее рук взметнулось легкое облачко муки.

— Я… я… я его видел! Оно взаправду существует! — заикаясь, произнес ребенок.

— Кто, сынок?

— Чудище лесное! Мне про него ребята говорили, — уже нормально продолжил он.

— Тьфу на тебя, дурака! Только муку просыпала, — рассердилась, разом успокоившись, его мать. — Играть — играйте, но и меру знайте. Вон, погляди, скольких взрослых отвлек.

Мальчик разжал руки и смог наконец отпустить спасительную юбку. Оглядевшись, он и правда заметил несколько сердитых женщин и мужчин, бросивших дела из-за его криков.

— Простите, — тихо произнес ребенок. — Но я правда видел его. Оно всамделишнее. И страшное. Очень.

Всхлипнув, малец направился было за овин, где часто собирались для игр дети, когда его окликнули:

— Подожди, парень. Расскажи-ка мне поподробнее про чудище, что так напугало тебя.

— Дразниться будешь? — недоверчиво спросил мальчик уже почти взрослого сына Барахира.

— Зачем оно мне? — удивился тот. — Я сам хочу увидеть его.

— И убить?

— Если оно и правда опасно, — кивнул Берен.

— Так ты мне веришь? — обрадовался виновник переполоха.

Юноша кивнул и принялся внимательно слушать. По всему выходило, что непонятная тварь поселилась поблизости относительно недавно — с прошлой осени. До той поры о ней никто и не слыхивал, да и малые для игр придумывали себе других врагов, которых неизменно «побеждали». Этого же чудища боялись все.

Берен уточнил, точно ли тело лесного лиха покрывала кора и лохмотья кожи и, получив утвердительный ответ, поблагодарил маленького собеседника, сунув ему половину лепешки.

— Ух ты! Это такая, какую охотники берут с собой в лес, когда надолго уходят? — с восторгом спросил он.

— Да. Ты же почти изловил чудище-то. Так что ешь смело!

Ребенок радостно вгрызся зубами в пресный хлеб, а сын Барахира в глубоких раздумьях направился домой — хоть его отец и не верил, что рядом с селением завелось нечто опасное, но все же знать ему надлежало. Да и все дети похоже описали встреченную ими тварь — высокая, тонкая, немного согнутая, с кожей, похожей на кору дерева, и странными лоскутами не то свалявшейся шерсти, не то недолинявшей шкуры.

«Надо самому ее подкараулить, — решил он. — Нечего на малых наводить ужас! Или не только пугать…»

— Мой принц, может быть, отложим атаку до утра? — предложил Садрон. — Люди видят в темноте гораздо хуже нас.

Однако Келеборн в ответ решительно покачал головой:

— Нет, теперь самое подходящее время. Наши враги устали после долгого перехода, а союзники полны сил и рвутся в бой. К утру ситуация изменится.

— Понимаю, — кивнул верный. — Вы правы.

Келеборн обвел взглядом укрытые ночной темнотой поля и посмотрел в небо. Светили крохотные огоньки Варды, такие же, как всегда, и можно было подумать, что они подмигивали собравшимся за стенами Талханны воинам и пытались облегчить им грядущее сражение.

— Звезды наши союзники, — заметил он вслух, и один из командиров харадрим обернулся, очевидно заинтересовавшись. — Враг не всесилен и не может лично дотянуться до Земли Огня, хотя мы все теперь ощущаем его смердящее дыхание.

Теперь топот тысяч ног приближающегося войска был отчетливо слышен. Тяжелый шаг людей, уставших после стремительного броска через пески, внушал надежду. Келеборн обернулся к харадцу:

— Сайэтта, ваши воины засыпали источники?

— Да, тханна, — кивнул почтительно тот. — Все сделали.

— Хорошо. Теперь запомните оба и передайте войскам — во что бы то ни стало нужно убить эмира и верховных жрецов. Тьма стала их сутью, пропитала насквозь души. Они не смогут исцелиться, как прочие, а если сбегут, то все сегодняшние жертвы могут оказаться напрасными. Второго шанса нам, пожалуй, уже не представится.

— Сделаем, принц, — откликнулся Садрон.

— Да! — поддержал харадец.

Он обернулся и на своем языке передал подчиненным полученные распоряжения. Келеборн скомандовал:

— Приготовьтесь открыть ворота. Ударный отряд на позицию.

Первые сотни харадцев, а с ними три эльфа, выдвинулись вперед. Келеборн кивнул Садрону и сбежал со стены. Ему подвели коня, и принц, погладив друга по бархатистой шее, прошептал ему на ухо:

— Ну что, настал наш с тобой час. Ты готов, малыш?

Умный зверь уверенно фыркнул и ударил копытом. Синда быстро обнял его и вскочил в седло. Когда гул снаружи стал почти невыносим, стоявший на стене Садрон поднял руку, и Келеборн скомандовал:

— Открыть ворота!

Стражи налегли на механизм, и войско хлынуло в образовавшийся проем, словно полноводная река. Блеснули в призрачном белесом свете начищенные доспехи, лезвия мечей сверкнули серебром. По рядам харадцев прокатился долгий, тяжелый клич:

— Нгхайрэ!

И пятеро эльфов им ответили эхом:

— За Свет!

Из крепости меж тем уже торопливо выходили и строились новые отряды, ведомые квенди. Келеборн протрубил один раз в рог, и войско хлынуло на врага, на ходу распавшись на части и стремясь раздробить и взять в клещи подвластных воле Моринготто людей. Синда вглядывался в искаженные злобой лица, пытаясь увидеть в них хоть что-нибудь хорошее, за что можно было бы зацепиться и привести потом к Свету, но пока не находил.

«Либо добро в них сидит чересчур глубоко», — подумал он, нахмурившись.

Серебристый клинок быстро потемнел от крови. Эльф прокладывал путь, прорываясь в тыл — туда, где виднелись шлемы знати и походная корона эмира. В памяти его всплывала короткая встреча с владыкой харадцев, расставившая все по своим местам. Синда видел его тогда издалека на улице, но быстро понял, что личный визит успеха не принесет — Тьма проникла в самые отдаленные уголки души этого по сути глубоко несчастного человека.

«Хотя сам он вряд ли признал бы себя таковым», — подумал сын Галадона.

Мерно били барабаны, вселяя бодрость в сердца детей Земли Огня, им вторили тонкие, напевные голоса флейт. Рука Келеборна несколько раз невольно тянулась к рогу на поясе, но эльф одергивал сам себя, понимая, что давать сигнал пока еще слишком рано.