— «Если»? — голос старшего Нолофинвиона дрогнул.

— Именно так, — неумолимо проговорил сын. — И, разумеется, в том случае, если он сам этого захочет.

— Почему же он может отказаться? — полюбопытствовал Турукано.

Его племянник небрежно пожал плечами:

— Кто знает, какими возвращаются квенди из-за последнего предела, что они думают тогда, как чувствуют. Примеров же не было.

— Да, пожалуй, ты прав.

Тургон выглянул во двор и увидел лица собравшихся на широкой мощеной площадке крепости нолдор. Воины, мастера, целители, девы… Все они стояли, обратив взгляды к окну библиотеки, и по напряженным позам было видно, сколь страстно они теперь ждут ответа. Средний Нолофинвион поднял руку, призывая к вниманию, и крикнул:

— Мой брат согласен принять корону нолдор!

Эльдар разом вздохнули с облегчением и загудели, переговариваясь.

— Да здравствует нолдоран! — первым выкрикнул кто-то.

И остальные подхватили:

— Ура!

— Благодарим!

Финдекано вскочил и несколько беспомощно, растерянно огляделся по сторонам. Бросив взгляд на жену, он протянул ей руку, словно хотел попросить о чем-то, но слова так и не сорвались с его уст. Армидель, поняв любимого без слов, вложила пальцы в раскрытую ладонь и проговорила:

— Нам всем пора отдохнуть, ночь была долгой. Покои ждут гостей.

— Я покажу, — вызвался Эрейнион.

— Спокойного всем сна, — откликнулся Турукано.

Финдекано сжал руку жены, и они вместе отправились в спальню. Сев на кровать, он бережно провел рукой по золотой вышивке покрывала, словно первый раз увидел, и проговорил:

— Они все правы, разумом я хорошо понимаю это. Но, мелиссэ, почему же я тогда чувствую себя предателем?

Армидель устроилась рядом, и муж неловко, как-то совершенно по-детски, ткнулся ей лицом в шею, обхватив двумя руками.

— Ты ни в чем не виноват, мельдонья, — ответила она, и голос ее, похожий на журчание ручейка, дарил сердцу легкость и вселял надежду. — Уверена, твой отец согласился бы с этим.

— Не знаю, — вдруг признался он. — Мы никогда не были слишком близки. Турьо, Ириссэ лучше понимали его мысли и чувства. А я… я всегда был словно сам по себе. Потом, когда чуть подрос, подружился с Майтимо и стал больше проводить времени с ним, и, соответственно, в его доме. Атто это задевало.

— Это из-за той старой неприязни? — уточнила жена.

— Да.

С минуту дочь Кирдана молчала.

— Что ж, — наконец ответила она, и ласковая ладонь ее коснулась спины Финдекано, быстро пробежалась по напряженным мышцам, — теперь никто не скажет, что ты был плохим сыном — ты сопротивлялся до последнего и уступил лишь под действием уговоров. Ты не мечтал заполучить венец.

— Ты права, — вздохнул муж и, распрямившись, с любовью поглядел в лицо жене. — Что бы я делала без тебя, родная?

Она улыбнулась нежно и одновременно понимающе, и он, не сдерживаясь более, наклонился и со всей страстью поцеловал.

Финдуилас неспешно шла по крытой галерее, часто останавливаясь и всматриваясь куда-то вдаль. Сирион неспешно, и даже немного лениво, плескал на берег. Одинокие листья кружились в воздухе и присоединялись к своим многочисленным собратьям на земле. Некоторые, правда, опускались на воду и начинали дальнее путешествие вместе с волнами.

— Река, река, как бы я хотела понять, что со мной происходит! Почему, подобно осеннему золотому листу, мечусь и не могу найти покоя. Меня словно манит куда-то, но… я не знаю… нет, знаю, но… — дева замолчала, решив, что и так доверила ветру многое.

Однако стихия была благосклонна к эльфийке и незаметно направила ее в кузницу. Дочь Ородрета просто шла, любуясь то удивительным танцем листика в воздухе, то бликами лучей Анара на воде или же наслаждаясь тихим шелестом ветвей засыпающего сада. Когда же она оказалась перед дверями мастерской, то сначала оробела, не решаясь даже взяться за ручку.

«Он там, я знаю, чувствую, — думала Финдуилас. — Да и где же ему быть еще».

Синда с позволения дочери лорда надолго обосновался в Минас Тирит, решив своим трудом отблагодарить гостеприимных хозяев. Конечно, те бы и так позволили жить ему на острове, однако противиться дарам не стали. Тем более, что тот был отличным мастером.

Ветер стих, а Финдуилас так и стояла у двери, поглощенная мыслями и терзаниями. Еще немного, и она готова была развернуться и уйти, как вдруг неожиданный порыв приоткрыл створку и подтолкнул деву вперед.

Оказавшись на пороге, дочь Ородрета замерла, не желая отвлекать мастера.

Эол стоял у наковальни, держа в руках щипцы и молот. Металл светился, обдавая искрами эльфа. Подобно волшебным светлячкам, они кружились и неспешно оседали на пол, где засыпали, угасая. Длинные темные волосы Эола были собраны и уложены, чтобы не мешать ему работать, а деве любоваться фигурой синды. Она не сводила глаз с сильных рук и рельефной спины Эола. Нестерпимо хотелось подойти ближе и провести ладонью по его плечам, прижаться и… Она резко оборвала себя и тут же услышала его голос:

— Нравится?

— Ты очень красив, — тихо ответила она.

— Благодарю. Но я вообще-то спрашивал про каминную решетку, — он указал на только что вынутое из воды изделие.

— О, прошу простить, я… — Финдуилас опустила взгляд и спешно добавила: — пойду и не буду мешать.

Дева уже взялась за ручку двери, когда мастер оказался рядом:

— Прошу, не уходи.

— Но…

— Ты прекрасна. Ты совершенство, белая дева Минас Тирит, — проговорил он, осторожно беря ее за руку.

— Почему ты так меня называешь? — удивилась дочь Ородрета.

— Тебе не нравится?

— Нет-нет, это имя звучит красиво, но почему так?

— Твои волосы. Они светлы и чисты, как кристаллы кварца. И так же сияют в лучах Анара. Они нежнее вешней листвы берез. Они… — Эол осторожно взял рукой прядь, нежно провел пальцем и поцеловал.

— Что ты делаешь? — воскликнула от неожиданности Финдуилас.

— Прости. Просто я подумал… понадеялся… Прости, — он развернулся, вмиг сгорбился и уже собирался вернуться к наковальне, как нежные пальцы девы удержали его.

— Не уходи, — произнесла она и почти невесомо провела пальцем по его плечу и руке.

Эол неверяще замер, но лишь для того, чтобы в следующий миг заключить Финдуилас в объятия. Они стояли на пороге кузницы и целовались, не разжимая рук, словно боясь потерять друг друга. Не замечали влюбленные и сквозняка, что чуть приоткрывал дверь, а также удивленных взглядов, что порой бросали на них проходившие мимо эльфы.

— Ну же, лети!

Незнакомый девичий голос привлек внимание Тьелкормо. Остановившись, он огляделся и, убедившись, что увлеченные охотой родичи все равно уже умчались далеко вперед, приподнял ветку орешника. На берегу реки, ярко блестевшей в лучах Анара, стояла дева, по виду нолдиэ, еще совсем юная, должно быть, не старше пятидесяти лет, и целилась из лука в дикую утку.

Конь потянулся губами к сочному листку, однако всадник сделал жест, прося товарища вести себя потише, опасаясь спугнуть деву. Та же тщательно прицелилась и послала наконец стрелу в полет. Наконечник яркой серебристой звездой блеснул в воздухе, и утка, тяжело замахав крыльями, метнулась в сторону.

— Ambar-metta! — выругалась эллет и быстрым движением смахнула набежавшую слезу. Характерный звук подсказал опытному охотнику, что тетива лопнула.

Птица тем временем потеряла высоту и шлепнулась прямо на мелководье недалеко от поросшего осокой островка.

— Да что ж за день такой! — высказалась по поводу случившегося нолдиэ, и длинные косы ее сердито взметнулись, хлестнув по спине. — Какого рауко?!

— Откуда в столь нежных устах, — не выдержал Тьелкормо, выезжая вперед, — такие грубые выражения? Нужна помощь?

Он спешился и, погладив коня по шее, шепнул ему на ухо:

— Подожди меня пока, я скоро.

Тот фыркнул в ответ и, пользуясь случаем, начал пастись. Турко же приблизился к незнакомке и, пока та подбирала слова для ответа, принялся разглядывать.