Над их головами мерцали звезды, совершенно такие же, как в начале мира.

— Хотела бы я, — сказала вдруг она, — чтобы у нас был ребенок. Дочка, похожая на тебя. Но это пока невозможно.

Келеборн вздохнул:

— Я тоже очень хочу, мелиссэ, но вокруг слишком много Тьмы. Мы не можем привести в такой мир дитя.

— Нет. Но я надеюсь, что Белерианд однажды изменится. Хоть немного. Настолько, чтобы решиться.

Муж протянул свободную руку, и пальцы их переплелись. Жена подняла взгляд и несколько долгих минут любовалась лицом, фигурой любимого. Он чуть наклонился, и она подалась вперед, обняв его за шею и прижав к себе.

Вокруг колыхались высокие травы, принявшие их в свои объятия и оказавшиеся такими ласковыми и мягкими. Небо чуть качнулось, и сердца забились в унисон. Два голоса, два стона слились в один, и обоим показалось, что в мире не существует больше ничего, кроме их любви и счастья.

Когда просветлело небо, Галадриэль и Келеборн проснулись. Вставать не хотелось, но их ждала дорога. Еще немного полюбовавшись светом дорогих серых глаз, жена наклонилась, поцеловала мужа и первая вскочила. Синда присоединился к ней и начал складывать вещи.

Тропа уводила их все дальше, вперед и вперед. Спустя еще несколько дней они прибежали на одну из пограничных застав.

Маблунг вышел им навстречу и распахнул объятия. В лагере их, казалось, ждали. Последовали радостные возгласы, разговоры, а после почти что пир. И только к вечеру, когда часть воинов, свободная от несения дозора, легла спать, военачальник Дориата спросил у прибывших:

— Так что за дело вас привело?

Языки пламени бросали отблески на лица, делая темноту вокруг еще гуще. Келеборн встал и молча сделал приглашающий жест. Галадриэль и Маблунг последовали за ним. Когда лагерь остался позади, а буки, словно верные стражи, окружили их со всех сторон, родич Тингола протянул руку к жене и взял ее браслет.

— Возьми, — заговорил он тихо. — И убедись сам. Тот, кто наложил на меня заклятие, и тот, кто создал Завесу, суть одно и то же существо.

Маблунг вздрогнул, но взял украшение, сжав его в ладони. Прикрыв глаза, он снял аванирэ и распахнул осанвэ. Нолдорские кольца, что носили его друзья, защищали его сознание, пока он сосредоточенно вникал в рисунок узоров и заклятий.

— Да, это так, — сказал наконец пограничник, сам с трудом веря собственным словам. — Но как же…

— Не знаю, как, — признался Келеборн. — Но это факт. Сирион в любой момент подтвердит тебе, если ты попросишь.

— Он может быть свидетелем? — оживился Маблунг.

— Да, — подтвердила Галадриэль и надела браслет на руку. — Воды реки хранят то же самое, что и мое украшение.

— Это хорошо, поскольку вы нас скоро покинете, а мне еще предстоит убедить остальных.

— А пока что… давайте отдыхать. Нам всем необходимо еще раз хорошенько все обдумать.

— Согласен.

Они еще постояли, слушая, как поют ночные птицы, и вернулись в лагерь. Келеборн и Галадриэль легли рядом на одно ложе, обнявшись и согревая друг друга. Тенями скользили меж деревьев стражи. Будущее немного пугало, но все же не слишком сильно. Ровно настолько, чтобы, отринув сомнения, отправиться на бой с тьмой.

— Проходи, — приветливо проговорила Нерданэль, откладывая инструмент.

С тех пор, как она смогла вновь ощущать фэа своего супруга, желание жить и творить вернулось, равно как и надежда, что однажды она сможет снова обнять любимого. Отчего-то она была абсолютно уверена, что ждать до конца дней Арды ей не придется. Все чаще ей снился странный, но добрый сон, словно ее внук за руку ведет своего деда, а за ними следуют многие нолдор, чьи души ныне обитают в Чертогах.

— Анайрэ, ты чего замерла? Проходи. Или случилось что? — уже обеспокоенно добавила она.

— У Финдекано родился сын! — выпалила нолдиэ.

— Поздравляю! — искренне обрадовалась Нерданэль. — Выходит, не зря он покинул Аман, раз встретил свою любимую на тех берегах.

— Да. Выходит.

— Что-то не так? — прямо спросила дочь Махтана.

— Ты все равно не поймешь, — сокрушенно вздохнула Анайрэ. — Мне безмерно тяжело говорить с мужем так, на расстоянии, по палантиру.

— Но он хотя бы жив! И, как я понимаю, вы помирились…

— Мы и не ссорились, — резко оборвала ее жена Нолофинвэ. — Просто я… сама же знаешь.

— Раз он решил поделиться с тобой радостью, значит, ты ему дорога. Пойми, Ноло не стал бы просто так использовать камень, — рассуждала Нерданэль.

Анайрэ кивнула.

— Знаешь, мне так хочется, чтобы… чтобы… — она мысленно перебирала всевозможные варианты, но ни на одном не могла остановиться. — Я не знаю, чтобы что, но я хочу быть со своей семьей!

— И будешь. Просто поверь мне, — неожиданно произнесла Нерданэль.

Анайрэ кивнула — в ее сердце в тот же миг поселилась уверенность в правдивости слов жены Фэанаро.

Весть о том, что у одного из верных родилась дочь, в мгновение ока облетела Химлад.

Лехтэ сидела в покоях у окна и выбирала нитки для будущего вышивания. Анар, несмотря на бодрящую весеннюю прохладу, радостно сиял, обещая погожий день, и ей казалось, что она слышит даже, как в ближайшем лесу в тени вековых деревьев несутся вниз по реке, подпрыгивая на перекатах, последние льдинки.

Голоса ворвались в сознание неожиданно, словно ветер в окно.

— Ты представляешь, дочка! — делился радостью один из воинов, похоже только что сменившийся с караула.

— Поздравляю! Как вы и хотели.

Нолдиэ встрепенулась, и на губах ее невольно заиграла счастливая улыбка. Ребенок в Химладе! У нолдор такое в последние столетия и без того случалось исчезающее редко, а уж на северных рубежах тем паче.

Впрочем, Ферниэль, которая теперь стала матерью, Лехтэ знала. Она была весьма одаренной художницей и замуж вышла незадолго до Исхода. Решение родить дитя, разумеется, было ожидаемым, однако будущие родители не торопились, вполне естественно опасаясь, что мир в любой момент может быть нарушен. Однако год назад решили рискнуть.

Широко улыбнувшись, нолдиэ поставила на стол шкатулку с нитками и вышла из комнаты.

— Леди Тэльмиэль, у нас дочка! — воскликнул Халтион, увидев ее.

— От всего сердца поздравляю вас с супругой, — ответила та. — Вы позволите навестить ее?

— Жена будет очень рада.

Поговорив еще немного, она попрощалась с верными и, бегом спустившись по лестнице, направилась в мастерские. Идти с пустыми руками к роженице было негоже, так же как заранее заботиться о подарке.

«Надо же, малышка! У нас, а Химладе! — повторяла мысленно Лехтэ, все еще с трудом веря произошедшему. — Как давно здесь не было слышно детского смеха!»

Однако сейчас следовало подумать, чем порадовать эльфиечку. Большой дар она изготовит позже, на Эссекармэ, сегодня же Лехтэ вполне успевала сделать две погремушки из дерева, например в виде медвежонка и птицы.

Достав инструмент, нолдиэ с удовольствием окунулась в работу. В памяти всплывали картины прошлого, когда она вот так же делала игрушки новорожденному Тьелпэ, и фэа снова пела, как в те далекие дни.

Время летело, разговоры неподалеку под окнами то утихали, то разгорались с новой силой. Прислушавшись, она поняла, что почти все обсуждают последнюю радостную новость.

Решив, что красить игрушку не стоит, она покрыла ее незатейливой, но нарядной резьбой, и подарок был готов.

Еще раз тщательно осмотрев погремушки и убедившись, что не осталось никаких заусенцев или шероховатостей, она присоединила к ним опал для молодой матери и отправилась в крыло верных.

Ферниэль, увидев гостью, просияла:

— Леди Лехтэ!

Та улыбнулась в ответ и приложила палец к губам. Молодая мать кивнула в знак согласия и сделала широкий приглашающий жест. Недалеко от окна стояла колыбель. Осторожно приблизившись, Тэльмиэль заглянула внутрь и увидела укрытую мягким теплым одеялом малышку. Темноволосую, как и большинство нолдор. Цвет глаз, однако, было не разобрать — новорожденная спала.