Келеборн на мгновение опустил веки и поднял лицо к небу.

— Этот мир, — заговорил он тихо, — лес, земля и все звери и птицы, что его населяют, помнят нас юными влюбленными. Теперь мы изменились.

В глазах Галадриэль вспыхнул огонь понимания:

— Ты прав, любимый. Позволим же ему увидеть теперь мужа и жену. Тогда, узнав нас и приняв в этом новом качестве, Дориат поможет нам и поддержит.

Синда открыл глаза и подошел к супруге вплотную. Одно бесконечно долгое мгновение он стоял, любуясь светом звезд, отражавшимся в ее глазах, а после расстегнул пряжку ремня и крепко обнял любимую. Та прижалась к нему с чуть слышным стоном, и дыхание их смешалось, растворившись в подступающей ночной прохладе леса.

Где-то в отдалении пели соловьи. Светлячки летали, будто танцевали под неведомую, слышную только им музыку.

Стоны двух влюбленных становились все громче и жарче. Послышался слабый треск одежды, и Келеборн, уже с трудом различимый в темноте, отбросил в сторону испорченную рубашку. Галадриэль принялась ласкать его, обнимая так крепко, словно боялась потерять. Он целовал ее, с каждым разом опускаясь все ниже и ниже.

— Любимый, — прошептала она, перебирая пальцами уже порядком спутанные серебряные пряди.

Синда поднял голову и посмотрел долгим взглядом жене в глаза.

— Мелиссэ, — откликнулся эхом он и, рывком стащив штаны, прислонил Галадриэль спиной к ближайшему дереву.

Та обняла его бедра своими ногами, и два голоса любви наконец слились в один, устремившись к небесам. И леса Дориата наконец уверились и подивились силе чувств двух столь разных, но искренне преданных друг другу квенди. Огонь и вода, песня и буря вновь, уже в который раз стали едины, подарив миру нечто незабываемое и удивительное.

Утром Келеборн и Галадриэль продолжили путь. Они ехали не торопясь, наслаждаясь каждым проведенным наедине с лесом и друг другом мгновением, и спустя много дней наконец прибыли в Менегрот, вручив Тинголу в подарок гобелен, о котором тот уже почти забыл.

Теперь их ждали долгие, трудные годы.

Отношения с гномами раз за разом становились все лучше, земли Эстолада исправно приносили богатый урожай, а леса радовали изобилием дичи. Мастера трудились, создавая не только нужные и полезные вещи, но и крайне искусные, радовавшие глаз. Химлад процветал.

К лордам нередко приезжали братья. Чаще всех их навещали Амбаруссар, чуть реже — Карнистир. Старшие же, несмотря на мирные годы, предпочитали не покидать свои северные рубежи. Однако и они не раз и не два видели Охотника с Искусником — те сами приезжали то в Химринг, то во Врата, оставляя собственные земле на давно выросшего Тьелпэринквара.

На этот раз Куруфин возвращался вместе с сыном. Очередные испытания защиты от темного пламени Моринготто провалились. Хотя усовершенствованная конструкция и смогла на некоторое время остановить обычный огонь, Искусник был уверен, что она будет почти бесполезна, реши Враг вновь поджечь Ард Гален.

— Атто, я понимаю, что ты расстроен, но… что с тобой происходит? — обеспокоенно спросил Тьелпэ при подъезде к крепости. — Ты совершенно не желаешь разговаривать, уходишь от ответов, постоянно хмуришься. Что тебя гнетет?

Курво вздрогнул, услышав вопрос сына, и опустил голову.

— Ты не поймешь, — после некоторого молчания ответил он. — И это хорошо. Оставь меня, пока я не сказал чего лишнего!

Клятва вновь звала за собой, заставляя забывать о чем-либо, кроме нее. Гнев и ярость вздымались в душе Искусника, мешая мыслить, работать, жить. Фэа в такие моменты сжималась, словно испытывала сильную боль, а Куруфин больше всего на свете желал взять в руки сильмарилл и наконец исполнить ее, чтобы более никогда не ощущать этого тревожного зова.

Тьелпэринквар некоторое время смотрел на отца, потом тяжело вздохнул и, легонько тронув бока коня, поехал вперед, к радостно выбежавшей им навстречу Лехтэ.

— Аммэ! — он спрыгнул на землю и крепко обнял ее. — Как ты?

— Все хорошо, — улыбнулась она и ласково провела ладонью по щеке сына. — Но я скучала. А где твой отец?

Она с легким недоумением огляделась по сторонам. Тьелпэ нахмурился и неопределенно махнул рукой себе за спину:

— Там.

— Вы поругались? — насторожилась мать.

— Нет. Просто он… он опять…

Он отчего-то никак не мог подобрать подходящих слов, но Лехтэ кивнула и ответила:

— Я поняла тебя. Что ж, кажется, настала пора поговорить в ним. Я постараюсь помочь.

— Это вряд ли возможно, — предположил сын.

— И все же я попытаюсь.

Они еще немного поговорили, и Куруфинвион повел Иримэ в конюшню; Тэльмиэль же вернулась в их с мужем покои и стала ждать.

Она ходила по комнате, выстраивая разные варианты диалога и раз за разом их отметая. Анар постепенно опускался к горизонту, и вскоре небо начало темнеть. Зажглись первые звезды, и стало ясно, что время ожидания прошло.

«Пора брать дело в свои руки», — решительно расправив плечи, Лехтэ накинула плащ и отправилась искать супруга. Сперва она заглянула в мастерские, но там его не видели; в конюшне сказали, что он ушел уже давно, а в оружейной не появлялся. Нолдиэ терялась в догадках, а ее осанвэ все время натыкалось на аванир мужа.

— Леди, я могу вам помочь? — спросил один из верных, увидев ее несколько растерянный взгляд.

— Возможно, — задумчиво пробормотала она и покусала губу. — Вы случайно не знаете, где сейчас мой супруг? 

— Если я не ошибаюсь, некоторое время назад он направился в сад…

— Благодарю!

— Но… лорд не желал никого видеть.

— Понимаю, — кивнула Лехтэ и, ни на мгновение не сомневаясь, поспешила в указанном направлении.

«Как мне жить, атар? Что делать? — молча взывал Куруфин, сидя на качелях в самом удаленном уголке сада. — Этого ли ты хотел, когда сам произнес Клятву? Я так не думаю. Впрочем, я никогда уже не узнаю, что двигало тобой тогда, кроме боли и гнева. Или же ничего? И от этого мне так… так тяжело?»

Ответа не было. Только звезды равнодушно глядели на Искусника, и их холодный свет не мог согреть уставшую фэа.

В дальнем конце дорожки показалась тень, скоро принявшая очертания Лехтэ. Она замерла и несколько мгновений стояла, рассматривая поникшую фигуру мужа, а после подошла и уверенно положила руку ему на плечо.

— Мельдо, — тихим, нежным голосом позвала она.

Тот вздрогнул, готовый вместо слов приветствия накричать на супругу от досады.

— Тш-ш-ш, — она приложила палец к его губам. — Не говори пока ничего.

Обойдя подвешенную на цепях скамью, Тэльмиэль села рядом и прижалась к любимому, положив голову ему на плечо.

— Курво… нет, Атаринкэ, просто знай, что я люблю тебя. Любого. И готова разделить любой груз, любую ношу.

— Ты не понимаешь, о чем просишь, — с болью произнес он.

— А ты объясни, — просто ответила она.

Куруфин молчал какое-то время, всей фэа ощущая тепло и заботу супруги.

«Как, как я ей расскажу? Показать? Дать почувствовать? Она же ужаснется, отвернется от того, кем я стал… становлюсь. А впрочем… рано или поздно…»

— Ты же не думаешь, в самом деле, что напугаешь меня? — спросила она. — Я знала еще в Амане, за кого вышла замуж.

Он посмотрел ей в глаза и, вздохнув, распахнул осанвэ.

Первое мгновенье Лехтэ почти захлебнулась — накрывшая ее волна ярости и гнева была так сильна и высока, но она выстояла.

Боль и борьба, ненависть и непреклонность, верность слову и… любовь. Она прожила все эти чувства вместе с ним, понимая, как порой мужу невыносимо сложно контролировать себя, когда в крови набатом звучит Клятва, призывая незамедлительно вернуть Камни и свершить месть.

Выбрав момент, когда он будет способен услышать ответ, она в свою очередь послала осанвэ, вложив всю свою уверенность в нем и в его силах.

— Я с тобой. До конца. И даже дальше, — произнесла она и сжала его пальцы. — Ты меня слышишь? Я никогда не оставлю тебя. Чтобы ни произошло.

Напряжение наконец оставило Куруфина, его фигура расслабилась, а дыхание выровнялось. Он обнял жену одной рукой и прошептал: