Окинув быстрым взглядом довольно обширное полотно, занимавшее всю стену длинной галереи, нолдиэ от души потянулась и, проворно убрав инструмент, вышла во двор.

Все последние годы Келеборн, если не был занят беседами с Артаресто или учебой в мастерских, проводил все свое время за тренировками. И даже его жена, весьма далекая от военной науки, хорошо видела, насколько улучшилось умение любимого.

Теперь же было похоже, что ему устроили настоящую проверку. Во всяком случае, именно так можно было подумать, глядя на Нисимона и среброволосого синду.

Галадриэль тихонько, стараясь не привлекать к себе внимания, пересекла усеянную густой травой лужайку и встала в тени одной из яблонь. По краям длинного прямоугольного поля, покрытого толстым слоем песка, толпились верные, тоже с нескрываемым интересом наблюдавшие за спаррингом. Келеборн с Нисимоном, одетые в полный доспех, бились не тренировочными мечами, а боевыми.

Конечно, разумом Галадриэль хорошо понимала, что с мужем ничего случиться теперь не может, и все же сердце ее начинало учащенно биться, когда остро заточенный клинок рассекал воздух всего в половине дюйма от его лица. Келеборн защищался, а после, неуловимым движением переменив позицию, сам шел в атаку.

— Теперь бегом! — скомандовал вдруг Нисимон, и синда, не выпуская из рук оружия, устремился к виднеющимся вдалеке искусственным препятствиям.

Наблюдавшие за поединком нолдор принялись кричать, подбадривая его, а тот, пробежав почти лигу, не сбавляя скорости перемахнул через первое заграждение, высотой чуть ниже груди, и устремился ко второму.

Прыжки, подтягивания, кувырки через голову следовали один за другим. Нисимон, внимательно следивший, время от времени кивал, а после, когда вся полоса препятствий осталась позади, снова устроил спарринг. Наконец, суровый наставник остановился и, улыбнувшись, хлопнул дориатского принца по плечу.

— Ну, что скажешь? — весело спросил Келеборн.

— Что я доволен тобой, — последовал ответ. — И, наконец, могу действительно назвать хорошим воином. Только не прекращай тренировок, когда вернешься домой.

— Хорошо, обещаю.

Воины радостно закричали, а Келеборн, убрав меч в ножны, подставил лицо горячим лучам Анара и прикрыл глаза. Некоторое время он так стоял, словно пытался запомнить этот миг, а после медленно обернулся и, увидев жену, широко улыбнулся.

— Мелиссэ, — прошептал он и распахнул объятия.

Галадриэль с разбегу бросилась ему на шею и с удовольствием поцеловала, в очередной раз залюбовавшись его точеными чертами и серебряными волосами:

— Поздравляю, родной мой!

— Благодарю. Ну, как твои успехи? — спросил он, имея в виду гобелен.

Разумеется, Галадриэль всегда охотно делилась с любимым, как идут дела, и он знал, что работа подходит к концу.

— Наконец закончила, — похвасталась она.

— Покажешь?

— С удовольствием.

Келеборн быстро коснулся губами губ жены и взял ее за руку. Воины начали расходиться, Нисимон, попрощавшись, поспешил к Артаресто, а супруги, переговариваясь на ходу, отправились в мастерские.

— Как хорошо тут у тебя, — заметил он вслух, оглядываясь по сторонам и от души наслаждаясь окружающим умиротворением.

В золотом квадрате окна танцевали пылинки, листва нежно шелестела, отбрасывая резные тени.

— Хоть я и задержалась немного, — тем временем говорила Галадриэль, — но результат, мне кажется, того стоил.

Келеборн приблизился к гобелену и не спеша, останавливаясь взглядом на каждой детали, оглядел его.

— Несомненно, — ответил он значительное время спустя, и в глазах его сверкнуло восхищение.

Дориат. Возможно, на гобелене он был не такой, каким много раз являлся им обоим в действительности, но гораздо красивее.

— Когда я вышивала, — призналась Галадриэль, — то вспоминала наши с тобой прогулки. Иначе не представляю, как бы я смогла закончить работу и не показать всю охватившую королевство тьму.

— Удивительно, — пробормотал ее муж, по-прежнему не отрывая взгляда, и, подойдя вплотную, провел по узору пальцем.

Нолдиэ зарделась от удовольствия.

На шелковом полотне пели, рассевшись в кронах деревьев, птицы, свет играл, пробиваясь сквозь листву, в траве, и было острое желание зажмуриться, до того лучи Анара казались реальными. Можно было подумать, что птицы вот-вот вспорхнут, а разноцветные цветы склонят головки.

— Мне кажется — я чувствую аромат и слышу пение, — признался синда.

Из-за кустов орешника выглядывала лань, а ивы склоняли густые тонкие косы к воде и о чем-то шелестели, словно хотели рассказать историю о древних днях или спеть песню.

День на полотне постепенно сменялся вечером, все ярче загорались звезды в пламенеющих розовым небесах, и наконец в траве появлялись светлячки. Гуляли нисси и нэри, танцевали и пели, но самой красивой парой были, конечно же, Келеборн и Галадриэль.

— Я думал, честно говоря, что ты изобразишь короля с королевой или же Лютиэн, — не удержался сын Галадона и, обернувшись, весело прищурился и посмотрел на жену.

Та в голос фыркнула:

— Ни за что! Пусть хоть так, но я выкажу свое отношение к происходящему. Нет, их не будет на моем гобелене, только ты и я.

— Что ж, тебе виднее — ты мастерица. А я со своей стороны такое решение одобряю. Твоя работа действительно великолепная.

Он подошел и, обняв супругу, поцеловал ее ладонь.

— Благодарю, мельдо, — прошептала она.

— Значит, в путь.

— Да, пора. Твои родители отправятся с нами?

— Нет, — вдруг решительно ответил он. — Они, так же как и Галатиль, останутся тут, в Минас Тирит.

Нолдиэ в раздумьях нахмурилась:

— Но согласится ли твой брат с таким решением?

— Ему придется, — уверенно сказал Келеборн. — Я объясню. Конечно, если в Дориате со мной что-то случится, отец с матерью не должны потерять сразу обоих своих сыновей. Пусть хоть один останется жить.

Нолдиэ показалось, что само мироздание вздрогнуло и зазвенело, громко расхохотавшись.

«Наверное, тяжело возвращаться в родной дом и ждать от этого смерти», — подумала она.

Протянув руку, она погладила ласково мужа по щеке. Келеборн в ответ наклонился и поцеловал любимую в шею. Та шумно выдохнула и, потянувшись, развязала ремешок доспеха. Тогда он подхватил жену на руки и понес ее в покои. Начать собираться в дорогу они вполне могут и завтра. И в любом случае, сначала им нужно будет попрощаться с родными. Возможно, навсегда.

Лютиэн задумчиво и с несколько отрешенным видом шла по длинным коридорам Менегрота, иногда останавливаясь и словно удивляясь, почему и как она оказалась именно здесь. Мелодия, непохожая ни на одну из баллад Даэрона, настойчиво звала ее вперед, однако нечто внутри нее противилось и пыталось отторгнуть навязчивый мотив. Похожее чувство принцесса испытала в прошлый раз, когда осталась с менестрелем наедине. Тот, словно послушная кукла, исполнял ее капризы, терпел очередные порезы и болезненные ласки, однако пытался сопротивляться, пока не потерял сознание. Именно тогда дочь Эльвэ ужаснулась представшей ее глазам картине, словно и не видела до этого, будто не она сама еще пару мгновений назад находила особое наслаждение, причиняя боль и ловя стоны отнюдь не удовольствия. Однако и тогда, похожий мотив заглушил ее сомнения, а позже, когда Лютиэн поведала о своих тревогах матери, Мелиан развеяла все ее сомнения, убедив дочь, что та еще просто не привыкла и не ощутила всю прелесть подобных встреч, а чтобы у принцессы не осталось и тени сомнения, майэ научила ее, как и во что можно потом превратить выплескивающиеся из менестреля эмоции. Заклинания необычайно понравились ей, и вскоре мучительные для Даэрона встречи продолжились.

Теперь же Лютиэн с удивлением обнаружила себя у входа в тронный зал.

«Странно, впрочем, почему бы мне не поговорить с ада, если уж все равно я пришла сюда», — подумала она, и стража по ее сигналу распахнула двери.

Тингол замер перед вышивкой, подаренной ему Галадриэль, и его дочь была уверена, что никогда не видела на его лице такого покоя, гармонии и… счастья. Даже когда раскрасневшаяся и довольная Мелиан выходила из зала, глаза отца так не сияли.