— Благодарю! — откликнулась Галадриэль и широко улыбнулась, закрепляя камень на груди.

Гости радостно закричали, а Финдарато, поднеся зятю в дар бриллиант в оправе, первым поздравил молодых.

Грянула музыка, веселая и радостная, почти как те поздравления, что слышались сейчас со всех сторон. Гости стали подносить дары, а когда и с этим было покончено, вперед вышел Макалаурэ.

Конечно, нолдор знали, что лучший менестрель Амана теперь поет нечасто. Тем радостнее стало для них, когда Маглор решил исполнить одну из баллад, что слышали еще земли Благого края.

Смолкли птицы, рассевшись в ожидании на ветках яблонь, музыканты осторожно тронули струны, стремясь поймать мотив, а Макалаурэ запел.

Келеборн сделал шаг назад, осторожно обнял возлюбленную, и та положила голову ему на плечо. Дориатский принц говорил на языке своей жены уже достаточно хорошо, чтобы понять слова. Теперь Фэанарион пел о предначальном свете, о счастье, что ждет молодых впереди, а еще об ожидании. Чего? Должно быть, чуда, в чем бы оно ни состояло.

Ладья Ариэн опускалась все ниже и вскоре окончательно скрылась за горизонтом. Взошедший Итиль осветил нежным серебристым светом сад, в траве показались светлячки.

Макалаурэ смолк, и Келеборн подумал, что такого дара, должно быть, не получал никто.

— Невероятно красиво, — прошептал он жене на ухо.

— Лучше Даэрона? — серьезно спросила она.

Муж, не колеблясь, ответил:

— Да. Дориатский менестрель поет только для Лютиэн, а твой кузен для всех. Так что, не сомневаясь, отвечаю — лучше.

Нолдиэ улыбнулась, и Келеборн, от всей души поблагодарив вслед за гостями нового родича, подал любимой руку. Та в нее вложила пальцы, и оба выступили вперед. Полилась музыка, на этот раз легкая и веселая, и начались танцы.

Лед. Злые иглы терзали душу, убеждая покориться. Боль от их прикосновений была почти физически ощутима, но именно она и не давала потерять связь с реальностью.

Недостойная мысль о том, что следовало не внимать зову Намо, давно была отброшена, как неверная. Вспоминая раз за разом события того дня, он все больше убеждался, что та сеть, тот ловчий крючок, что желали зацепить его фэа, не показались ему, а были страшным изобретением иного валы.

«Раз решение было правильным, то следует исходить из имеющегося на данный момент, — сделал вывод Мастер. — Холод владыки Мандоса не смог погасить пламя фэа, значит, Намо не всемогущ, хотя не раз утверждал обратное. Не во власти Стихий вмешиваться в суть эрухини».

Холод усилился, а цвет покоев из пепельно-серого превратился в ослепительно-белый. Настолько яркий и одновременно ледяной, что это противоречие вмиг заинтересовало душу Фэанаро, испытавшего при этом, правда, сильную боль, смешанную с восторгом — нечто новое за столько лет. И не только неизведанное, но и непонятное по своей сути, а, значит, теперь было то, чью суть стоило постичь.

— Рано радуешься, — голос Намо неприятно резонировал с вибрациями фэа. — Тебя ждут новые покои, Куруфинвэ.

Мир вокруг поплыл, будто расплавленный воск. Душа старшего Финвиона словно проваливалась в пустоту, в ничто, где не было ни тепла, ни холода, ни света, ни тьмы, ничего!

«Изнанка мира?» — успел подумать он, когда владыка Мандоса захлопнул «дверь» в это новое пристанище души.

— Ты покоришься мне, Фэанаро! — уверенно произнес Намо.

— Я смогу познать и понять суть места, где оказался, — твердо решил про себя тот.

Когда сестра с мужем покинули гостей, Финдарато наполнил кубок и залпом осушил его. Тяжело вздохнув, он встал из-за стола и направился к реке.

Финрод был рад за Артанис, искренне желая ей с супругом счастья, недоступного ему самому. Однако мысли об Амариэ, тяжелые, рвущие на части фэа, прогоняли короля Нарготронда прочь. Какое-то время он бродил вдоль кромки воды, и блики Исиля на волнах напоминали ему о прекрасных и далеких днях, когда они были вместе с любимой. Финдарато опустился на песок и принялся пальцем чертить замысловатые узоры. Лунный свет порой отражался от серебряного ободка на пальце, заставляя вздрагивать и мысленно слагать песнь.

— Вы обязательно будете вместе, — раздалось у него за спиной.

— Кано? Что ты тут делаешь? — удивился Финрод.

— Гуляю, — честно ответил Фэанарион. — Если мешаю — уйду, но мне показалось, что ты не будешь против.

— Тут ты прав.

Маглор светло улыбнулся кузену. Какое-то время они молчали, сидя на берегу и глядя на воду.

— Финдэ, ты помнишь, что нам говорили валар об устройстве мира? — наконец спросил Макалаурэ.

— Кано, ты сейчас о чем? — несколько растерялся Арафинвион. — Что именно тебя интересует?

— Волнует, — поправил его Маглор.

— Объясни.

— Помнишь, они упоминали про иных детей Эру, не эльдар?

— Смутно. А что?

— Да так. Меня одолевают некоторые беспокойства на их счет, — признался он.

— Думаешь, они станут нам врагами?

— Их попытаются сделать таковыми, в этом я уверен. — Макалаурэ замолчал, чтобы через мгновенье продолжить: — Будь осторожнее.

— Рассказывай, что ты сейчас увидел.

— Да так. Блики на воде.

— Кано…

— Не-эльда встретится тебе на пути, и его деяния приведут тебя к Амариэ…

— Правда?!

— Но сначала ты увидишь Намо.

— Пусть так. Я готов!

— Финдэ. Это не твой путь.

— Почему? Ты же знаешь, я не боюсь…

— Смех Врага — вот что я слышал в той мелодии, что сложили мне блики на водах Сириона.

— Ты не можешь знать наверняка, — заметил Финрод.

— И никто не может.

— Но знаешь, я сейчас почувствовал, что встречу ее, увижу, обниму и…

Финдарато запел. Его голос мягко стелился над рекой, чьи волны мерно катились к морю. И не знал он, что далеко на западе, стоя на берегу у самой кромки, Амариэ глядела на восток и тянулась душой и песней к любимому. Когда мелодии встретились, то закружились, порождая новую искреннюю и чистую мелодию, что растворилась в море и с волнами достигла как Благого края, так и смертных земель Белерианда.

— Верь. Просто верь, Финдэ. Ты же сам теперь все ощутил.

Финрод ничего не ответил, и Макалаурэ оставил кузена одного, наедине с водами Сириона, что невольно стали посланниками двух любящих сердец.

После пира, когда Тилион готовился скрыться за горизонтом, а небо изменило цвет, стремясь уступить место утру, Келеборн и Галадриэль покинули гостей и, взявшись за руки, углубились в сад. Они шли по тропинке, вдыхая ночной воздух, и сердца их часто, гулко бились — в волнении, но в унисон. Пальцы обоих слегка подрагивали, а дыхание перехватывало.

— Мелиссэ…

— Мельдо!

Возгласы сорвались с их уст одновременно. Остановившись, супруги посмотрели друг другу в глаза, и оба поняли, всей фэа, всем роа ощутив, что время пришло. Здесь и сейчас.

Муж протянул руку, коснувшись бережно щеки жены, и та прильнула в ответ всем телом. Тогда он подхватил ее на руки и понес в беседку. Укрытая кустами роз, увитая вьюнком, она стояла, осененная светом звезд, и словно ждала. Только их одних.

Келеборн отпустил возлюбленную, затем быстро скинул на пол подушки и обернулся. Галадриэль, вынимавшая как раз из волос украшения, перехватила его взгляд и улыбнулась. Он замер, подумав о том, что чуть было не случилось по воле Мелиан в Дориате, а жена вдруг одним движением сняла платье и отбросила его в сторону. Подняв к волосам руки, она замерла, осененная призрачным, мерцающим светом, такая прекрасная, что ни один язык, ни синдарин, ни квенья, не могли бы этого выразить словами.

— Мелиссэ… — прошептал он, и Галадриэль откликнулась эхом.

— Мельдо!

Тогда Келеборн уже уверенно шагнул вперед и, обняв ее, начал покрывать поцелуями. Сперва лицо, потом шею, трепещущую жилку; спустился ниже и ощутил, как жар в крови разгорается, охватывая их обоих с головы до ног.

Галадриэль нетерпеливо дернула его пояс, практически сорвав, и откинула в сторону. Тогда Келеборн поспешил раздеться, и ласки жены, отвечавшей ему, стали еще горячее.