Отпустив гонца, он вышел на балкон и еще раз перечитал свиток.

— Замуж? — пробормотал он наконец, все еще с трудом веря собственным глазам. — Артанис?

Уж от кого, но от сестры Ородрет этого ожидал менее всего. Любовь ведь на самом деле вещь непростая. Это же не только радость, но и готовность уступать, подстраиваться под супруга. Сам он вовсе не был уверен, что способен на такое, а уж Артанис…

— С ее-то характером! А все-таки интересно, кто же тот синда? Сподвигнуть Нэрвен на подобное — уже само по себе немалый подвиг. Или как там она себя теперь называет? Галадриэль?

Улыбнувшись, он покачал головой. Что ж, как бы то ни было, а теперь ему придется ехать в Дориат — должен ведь кто-то от семьи присутствовать на помолвке. Финдарато еще попробуй найди, а два младших брата отправиться не могут. Значит, остается сообщить Нисимону, что он до возвращения Арафинвиона остается за главного, и ехать.

— Когда? — уточнил верный, услышав приказ лорда.

— Завтра с утра, — ответил Артаресто. — Путь не слишком дальний, однако опасный, ведь поблизости пустоши, поэтому стоит взять небольшой отряд воинов.

Правда, он сомневался, что их пропустят внутрь королевства, но шанс такой все же был. Ведь он, как и сестра, родич Тингола.

Нисимон ушел выполнять распоряжения, а Ородрет подумал, что сообщить старшему все же стоит. Как он тогда сказал — гонца его дозорные сами найдут.

Сев за стол, он придвинул к себе перо и чистый лист и стал писать обо всем, что узнал только что сам. О предстоящей помолвке, о том, что уже получено одобрение атто, о новом имени, которым пользуется та, что прежде звалась «мужедева». Закончив, он еще раз перечитал и, высушив чернила, запечатал послание.

Гонец к Финроду отправился незадолго до рассвета. Еще спустя четверть часа покинул крепость на острове и сам Ородрет.

Когда до границы пустошей оставалось всего две лиги, нолдор решили дать коням отдохнуть.

Смеркалось. На темнеющем небе начали проступать огни Варды.

— Разводите костры, — скомандовал лорд. — Потом до конца пустошей поедем без остановок.

Ночные дозоры на всякий случай усилили, хотя внутренний голос подсказывал Артаресто, что все обойдется без происшествий. И все же рисковать ему не хотелось.

Утром, едва на восточном крае небосвода забрезжила заря, они вновь тронулись в путь.

— Мелиссэ, тебя не затруднит принести мне из библиотеки пару свитков? Очень не хочу отвлекаться и потерять мысль, — попросил Куруфин, продолжая покрывать бумагу одному ему понятными знаками и символами.

— Эм-м-м, а где она? — несколько растерянно спросила Лехтэ.

Искусник обернулся и с удивлением посмотрел на жену. Всегда решительная и готовая помочь супруга смотрела несколько испуганно.

— Та-а-ак, — протянул он, быстро дописал пару слов и, отложив дела, подошел к жене. — Что происходит? Я был уверен, что ты уже хорошо ориентируешься в Химринге, тем более, что времени было много — мы же с Нельо почти все время куда-то ездили.

— Я ждала тебя в покоях, — ответила она. — За земляникой ходила как-то, помнишь?

Куруфин кивнул и ласково обнял любимую.

— Не бойся. Враг не проникнет в крепость, — успокоил он. — Ты даже не представляешь, насколько она хорошо защищена. Тебе надо было раньше сказать мне, мелиссэ.

— Я… меня не это страшит, — призналась она.

— Тогда что?

— Понимаешь, с того момента, как нас встретил Майтимо, меня не отпускает чувство, что он не верит мне… Курво, что происходит?

Искусник вздохнул, посмотрел в глаза Лехтэ и тихо заговорил:

— Понимаешь, так вышло, что Нельо больше всех нас знает про Врага. А тот способен, увы, на многое. В том числе и на личины. Увидев тебя, он решил проверить, ты ли это или же засланный Моринготто лазутчик.

— Что? — возмутилась нолдиэ. — Да как он…

— Тш-ш-ш, поверь, он правда знает, что и такое возможно. Понимаешь, когда там, на берегах Мистарингэ, он наконец пришел в себя, самым сложным было убедить его, что мы — это правда мы, а не мороки Врага.

Искусник замолчал, задумавшись.

— Нельо никогда не рассказывал о том, что пережил в плену, но его тело поведало нам о многом. Шрамы поверх шрамов, Лехтэ… это даже представить страшно, не то, что вынести.

Тельмиэль вздрогнула, кивнула и прижалась к мужу.

— Поверь, Майтимо первым закроет собой и тебя, и меня. Не задумываясь. Не медля.

Лехтэ в ответ несколько судорожно сжала ладонь супруга.

— А еще… ты чувствуешь тень Ангамандо. Это ее дыхание. Она стирает все краски окружающего мира, почти незаметно подменяя радость на тоску. Так Моринготто хочет убедить нас в невозможности победы нолдор.

— Ему это не удастся! — воскликнула вдруг порывисто Лехтэ.

— Нет, конечно. Ему недоступно то, что делает нас по-настоящему сильными.

Куруфин нежно поцеловал жену и предложил:

— Я покажу тебе крепость. Сходим вместе в библиотеку. И… не держи обиду на Нельо.

Лехтэ кивнула.

— Люблю тебя.

Только услышав от Арафинвэ, что ее старший сын собирается жениться на дочери Кирдана, и уже даже состоялась помолвка, Анайрэ до конца осознала, что теперь действительно все. Это не сон, не минутное настроение и не поездка к родителям — вся жизнь ее семьи отныне будет проходить без ее участия. Дети будут заключать браки, родятся внуки, и Единый знает что еще будет происходить — и все вдали от нее, без малейшего шанса увидеть и поучаствовать в этом.

Отложив в сторону письмо Финдекано, которое она в очередной раз перечитывала, Анайрэ накинула на плечи легкий плащ и вышла на балкон.

На Тирион постепенно опускался вечер. Со стороны Калакирьи долетал соленый запах моря. Или это ей только казалось?

Спустившись по ступенькам, она пересекла сад и пешком отправилась в сторону Альквалондэ. Может быть, прогулка вернет ясность мыслям?

Отчего-то до сих пор казалось, что разлука их ненадолго, и вся семья скоро так или иначе будет вместе. Теперь же разум подсказывал, что этого никогда не случится. Изгнанникам заказан путь назад, оставшимся запрещено покидать дом. Если только…

От пришедшей в голову мысли Анайрэ похолодела. Разумеется, если кто-то из ушедших погибнет, то после возрождения они вновь окажутся в Амане. Но это точно не выход! Уж лучше пусть она их больше никогда не увидит, чем такой исход.

Когда впереди, у самого края горизонта, забрезжили первые лучи рассвета, она наконец дошла до моря, и усевшись на берегу, положила голову на колени. Недалеко от этого места, во время одной из прогулок, они с Ноло впервые сказали о своих чувствах. Однако что ей делать теперь, она просто не знала.

Волны мерно накатывали на берег, ласково шепча что-то на незнакомом нолдиэ языке. То не был валарин — море не передавало жене Нолофинвэ послание Стихий, нет. Оно говорило о вещах более древних. Именно вода помнила и хранила изначальное слово, первую мелодию, заданную самим Единым.

Волны утешали Анайрэ, ободряли, но не могли они унять тоски, что рвала ее фэа.

Нолдиэ встала и медленно вошла в море. Все дальше и дальше от берега, все ближе и ближе к семье.

Мощная волна подхватила ее и с силой выбросила на берег. «Путь закрыт. Нет прощения ушедшим. Навеки прокляты дети твои и муж!» — суровый глас владыки судеб прозвучал на берегу.

— Нет! Не верю! Мы будем вновь вместе! — кричала Анайрэ.

— Только если они решат покинуть мои Чертоги, — холодно прозвучал ответ.

— Они… все будут там? — ужаснулась нолдиэ.

— Это не то, что ты знать должна, жена отступника!

Неожиданно тихий и незнакомый ей голос произнес:

— Твоя печаль уйдет. Даже брат мой не видит всего. Я плачу по каждому. И по твоим детям и мужу. И верь мне, Анайрэ, надежда есть всегда.

Голос исчез. Намо тоже не проронил более ни слова. Нолдиэ без сил опустилась на песок, в отчаянии, но молча, зовя любимого.

В последние дни Келеборн не находил себе места, словно неведомая ему сила куда-то звала, побуждая отказываться от привычных или запланированных дел. Вдобавок часто немело плечо, вызывая непреодолимое желание его почесать. Однако после легче не становилось.