— Показалось, — пояснил главный из наугрим и отдал команду продолжать идти.

Оглушительный треск раздался всего через несколько мгновений. Горы вздрогнули, а подземный гул, который до этого уловил один из них, сделался громким и отчетливо различимым.

Морьо, шедший первым из нолдор, сделал несколько больших шагов, стремясь оказаться ближе к гномам и выяснить, что же происходит. Однако осуществить задуманное он не успел — сверху посыпались камни, сначала мелкие, почти пыль, а следом полетели большие обломки породы. Кто-то из наугрим бесцеремонно дернул Карантира за руку, и огромный камень пролетел мимо, лишь слегка задев нолдо. По голове.

Кровь незамедлительно потекла по волосам, а гном отчаянно старался удержать от падения в пропасть потерявшего сознание эльфийского лорда.

— Не смей отпускать! Тащи сюда, — то и дело раздавались голоса других наугрим.

На их счастье, узкий кусок тропы остался почти позади, и вскоре они смогли расположиться на земле, не опасаясь рухнуть вниз.

— Как думаешь, что с остальными? — спросил один из гномов.

— Закончит трясти — вернемся и узнаем. Сейчас мы им ничем там не поможем, — спокойно ответил их командир. — Главное, чтобы Махал не забрал душу лорда. Его братья нам этого не простят.

«Не успела, но стремилась… да что ж так задержало эту Амариэ?!» — Нолофинвэ одолевали сложные эмоции. Почти оборвавшаяся нить, что связывала их с Анайрэ фэар, вновь окрепла, засияла, наполненная любовью и теплом воспрянувшей души Финголфина.

Когда камень вновь засветился на столе, король почти бегом подлетел к нему, почему-то ожидая увидеть супругу. Однако это была не она.

— Приветствую, дядя, — раздалось в голове, а перед глазами предстал образ Нельяфинвэ.

— Ясного дня, — ответил Финголфин.

— Я рад, что ты в добром здравии, — неожиданно услышал он.

— Майтимо, что происходит? — озадаченно спросил Финголфин.

— Я получил с гонцом письмо…

Рассказ вышел недолгим. Маэдрос в общих чертах передал основную суть послания.

— И ты решил, что Аракано… вместо меня?

— Я не мог понять, что произошло в Хисиломэ, почему он, а не ты или хотя бы Финдекано, зовет нас на войну.

— Ты уже отправил ответ?

— Еще нет. Мне стоило убедиться, что это его личное желание, — честно признался Маэдрос.

— Что ты решил? — обеспокоенно спросил Нолофинвэ.

— Откажусь. Я не готов рисковать нолдор, не видя реальной возможности одолеть Врага, — он замолчал, задумавшись.

— Я поговорю с сыном, — ответил Финголфин.

— Как сочтешь нужным. Да, Курво сейчас в Химринге. Если в Химлад тоже доставлено подобное письмо, то и от него придет отказ.

— Хорошо. Придет время, и мы отомстим. За всех, — произнес король.

— Ангамандо будет разрушено! — согласился с ним Маэдрос.

— Владыка, можно войти? — спросила Галадриэль, осторожно приоткрывая дверь в тронный зал и заглядывая внутрь.

Тингол сидел один-одинешенек, подпирая щеку кулаком, и с отсутствующим видом изучал какую-то завитушку на противоположной стене. Мысли его явно бродили где-то далеко, однако, услышав голос посетительницы, он встрепенулся и даже как-то просветлел лицом, словно обрадовавшись возможности избавиться ненадолго от скуки.

— А, это ты! — воскликнул он. — Конечно, входи. Ну, как твои дела?

— Благодарю, весьма неплохо. Вышивка гобелена по вашему заданию продвигается, однако сегодня я хотела бы показать вам кое-что совершенно иное.

Нолдиэ на короткое мгновение задержала дыхание, а после осторожно развернула широкое, свернутое в трубочку тканое полотно, которое до сих пор прижимала к груди. «Весна в Амане».

— Это вам, — пояснила она, заметив в глазах Элу мгновенно вспыхнувший интерес. — Подарок от меня лично в благодарность за гостеприимство.

Казалось, король Дориата от волнения перестал даже дышать. Он встал с трона и, словно все еще не веря своим глазам, подошел к картине и провел по ней рукой.

— Но это же… — прошептал он и вновь замолчал.

Галадриэль кивнула:

— Верно. Вы видели Благословенный край, единственный из всех синдар, и именно поэтому я решила выткать для вас такой сюжет.

Два Древа, Тельперион и Лаурелин, искусно сработанные мастерицей, казалось сияли собственным, идущим из глубины полотна светом. На далеких вершинах Пелори таяли снежные шапки, устремляясь вниз бурными радостными потоками, а у самого подножия раскинулся широкий и пестрый цветочный ковер. Багряные амаранты и серебристые эдельвейсы, нежные золотисто-белые ромашки и небесно-синие колокольчики, анемоны, маргаритки и изысканные нарциссы. Наверное, только в Амане они могли цвести все в одно время.

— А это что? — спросил он, указав на яркое золотое сияние чуть в стороне от Древ.

— Многозвонный Валмар, один из городов Амана.

— А где Тирион?

— Жилище нолдор отсюда весьма далеко, владыка, однако если приглядеться…

Галадриэль указала на чуть заметную хрустально-белую точку у самого края полотна, и Тингол кивнул:

— Я вижу!

— А это замечаете?

Она указала на фигуру среброволосого квендо, стоящего посреди поля, и Элу вдруг внезапно переменился в лице, словно его окликнул кто-то издалека. Конечно, тут Артанис немного слукавила, ведь тогда, когда будущий король Дориата гостил в Амане вместе в посольством, никаких городов эльдар там еще не было и в помине.

«Но это не та подробность, за которую стоило бы цепляться», — решила она.

Картина дышала жизнью, и если прислушаться, то могло показаться, что где-то совсем рядом журчат ручейки и поют птицы. Тингол рассматривал подарок, и лицо его с каждым мгновением будто неуловимо менялось. Оно становилось моложе, а свет, идущий из глубины его глаз, чище. Казалось, еще чуть-чуть, и перед девой предстанет тот самый юный, полный жизни и радости синда, каким он был когда-то и который давно исчез, словно туман поутру.

Однако в эту самую минуту в коридоре послышались шаги, и наваждение мгновенно растаяло. Тингол тряхнул головой, приходя в себя:

— Благодарю тебя за столь чудесный подарок, дева из-за моря. Он мне очень нравится. Я прикажу его повесить здесь, в тронном зале, чтобы всегда иметь перед глазами и любоваться. Смотри, дорогая, какая красота.

Последние слова были обращены уже к вошедшей Мелиан. Галадриэль почтительно приветствовала королеву, а та, окинув вышивку беглым взглядом, благосклонно кивнула и больше не смотрела на подарок.

— Весьма прелестно. Вышло почти так же хорошо, как у Лютиэн. Я думаю, гобелен в самом деле станет неплохим украшением тронного зала.

— Благодарю вас, — склонила голову Галадриэль. — Позволите теперь уйти?

Глаза короля вспыхнули лукавством:

— Конечно, ступай. Тебя же Келеборн ждет. И позови мне кого-нибудь из мастеров, пусть придут и повесят на стену твой дар.

Дева поспешила покинуть зал и, передав распоряжение ближайшему стражу, с разбегу кинулась на шею ожидавшему ее возлюбленному. Длинные косы взлетели и немного хлестнули синду. Он обнял деву, провел ладонью по ее спине, словно дразнясь, и с улыбкой поцеловал.

— Ну как, понравился твой подарок повелителю? — спросил он с волнением в голосе.

— Да, — подтвердила она.

— Хорошие вести. Тогда идем гулять?

— С большим удовольствием!

Они взялись за руки и пошли прочь из Менегрота в одну из своих любимых рощ. Туда, где росли цветы и шелестела листва, где небо было пронзительно-синее, и можно было долго лежать в траве, обнявшись, переговариваясь о разных пустяках. И целоваться.

Галадриэль сидела, прижимаясь щекой к плечу Келеборна, вдыхала полной грудью пьянящий медовый аромат, и думала о том, что будущее, несмотря на все ожидавшие их сложности и тревоги, таит в себе так же много хорошего. И его у них никто не отнимет.

Весть о том, что король разговаривал с братом, постепенно облетела весь Тирион. Многие из оставшихся нолдор видели в том добрый знак — валар милостивы к изгнанникам, позволяя беседовать с родичами. Другими же овладело некоторое беспокойство — не решит ли государь Арафинвэ последовать в смертные земли, не корит ли себя за желание остаться. Однако последних успокаивали слова Стихий, что путь отныне закрыт.