Когда Алмо вернулся с морской прогулки, Лехтэ со своими друзьями уже была дома. Хозяева как раз накрывали на стол, а его мама переплетала чуть влажные от водяных брызг волосы. Глядя на темные тяжелые локоны, убранные в толстую косу, перевитую тоненькими косичками, Альмарион представил, как в ней будет выглядеть заколка с золотистым жемчугом - тем самым, что он выменял накануне у телери. А немногим позже, смывая соль с кожи в маленькой купальне, даже мысленно нарисовал эскиз будущего подарка.

Они пообедали с хозяевами и пошли к юго-западно окраине города, где в конюшне остались их лошади и, конечно же, Щен.

Недовольный продолжительным отсутствием своего друга, песик толкнул присевшего рядом с ним Альмариона в плечо. В ответ эльфенок улыбнулся, обнял его и, глядя в глаза, напомнил:

— Вода. Соленая. Много.

Щенок встал на все четыре лапы, недовольно повертел головой и начал делать вид, что отряхивается, Куруфинвион же, поддерживая игру, притворился, что пытается его обрызгать.

Вскоре мать и сын вновь ехали медленной рысью, а пес носился вокруг, суя нос во все подозрительные норки и заросли, то отставая, то нагоняя, то забегая наперед.

Солнце то и дело пряталось за небольшими полупрозрачными облачками, которые легкий южный ветер таскал за мягкие хвосты. Чуть западнее они сливались в одну тяжелую, готовую пролиться дождем громадину.

К вечеру Лехтэ рассчитывала прибыть в Тирион. Однако ветер сменил направление, потащив тучу прямо на них.

— Мам, промокнем?

— Нет, прорвемся! Вперед! — крикнула Тэльмэ и пустила коня в галоп, стремясь обогнать непогоду.

Альмарион взял песика в седло, и они ускорили движение, стремясь выехать из-под тучи до того, как она все же лопнет. Сын мчался рядом с матерью плечо к плечу. Щен задорно, заливисто лаял, то ли ругаясь на погоду, то ли просто из чувства азарта. Почему-то захотелось рассмеяться, и Лехтэ не стала сдерживать порыв.

Ветер усилился, обещая небольшую бурю, но впереди уже замаячили белые башни Тириона. Туча пыталась их нагнать, но пока двое нолдор и песик оказывались проворнее.

На улицах в преддверии грозы разбегались прохожие, и Лехтэ с Алмо, влетев в город, немного придержали коней.

— Атто! — послала она осанвэ Ильмону. — Мы приехали!

Фонтаны били искрящимися, разноцветными струями. Хрустальные лестницы и белые башни все так же, как и много эпох назад, манили взгляд, но сейчас им некогда было любоваться красотами города.

Мать с сыном промчались по центральному проспекту, миновали площадь и свернули в боковую улочку, где жили атто и аммэ Лехтэ.

Прямо над головами росли груши, и всадники пригнулись, чтобы не задеть их. Небо хмурилось все сильнее, но вот уже показался знакомый палисадник. Они въехали, и Ильмон незамедлительно вышел им навстречу.

— Скорее в дом! — крикнул он.

И они, спешившись и подхватив вещи и Щена, вбежали внутрь. Атто повел лошадей на конюшню, а скоро и сам влетел по ступеням за ними, хлопнув за собой дверью.

И разразилась гроза. Мощная, с ливнем и молниями в половину неба. Гремело так, что не слышно было собеседника в трех шагах. Вода пузырилась в лужах, но здесь, в тепле и уюте родного дома, бояться было нечего.

Ильмон крепко обнял младшую дочь и внука, к нему присоединилась леди Линдэ.

— Ну как, — спросила она после, в шутку нахмурившись, — ели уже в Альквалондэ? Или все же проголодались?

Лехтэ и Алмо переглянулись.

— Аммэ, — улыбнулась она, — для твоих пирожков у нас всегда место найдется!

Угоститься Куруфинвион, в принципе, хотел, но не прямо сейчас, поэтому он решил съесть один, маленький фруктовый конвертик, и сразу же убежать к господину Айкасанвэ во дворцовую библиотеку.

Веранда дома родителей матери благоухала лимонной цедрой, и Алмо отчего-то решил, что пирожки, которые уже заняли свое место на овальном блюде, будут с цитрусовой начинкой. То, что он ошибся, стало ясно практически сразу, когда бодро угрызенный за бок пирожок выстрелил тонкой струйкой ему в нос, а струйкой потолще…

— Ой! — только и смог сказать Алмо, рассматривая красные пятна, живописно расположившиеся на белом рукаве платья леди Линдэ, как раз наливавшей квенилас в его чашку.

Эльфенок не видел, но со стороны уши его казались куда как ярче, а выражение лица один в один напоминало выражение морды нашкодившего Щена.

— Простите, леди Линдэ, я был очень неосторожен…

— Юности свойственна торопливость, — спокойно согласилась мать матери, рассматривая рукав, а после улыбнулась и добавила: — А ведь Россэ была права: здесь определенно не хватает вышивки.

В общем, пытаясь несколько сгладить неловкость, Алмо первоначальный план изменил и до конца то ли второго обеда, то ли раннего ужина, умял почти десяток крохотных пирожков с разными начинками и выпил две чашки квениласа.

Направляясь после грозы во дворец Нолдорана, он чувствовал себя большим, толстым и неповоротливым. Наверное, таким он и был, потому что пройдя пол пути и остановившись послушать флейтиста у одного из многочисленных фонтанов, увидел среди заинтересовавшихся игрой маму, которую оставил дома — она делилась впечатлениями с родителями, вспоминая детали их путешествия.

***

Рассказ Лехтэ об их поездке Ильмон и Линдэ слушали с большим интересом. Промчавшаяся над Тирионом гроза заметно освежила воздух, прибив летний зной. Дышалось легко и свободно, травы благоухали, и повествование текло свободно и плавно и завершилось быстрее, чем они все ожидали. Тэльмиэль расправила плечи, огляделась по сторонам, размышляя, чем бы ей заняться до вечера, и наконец объявила отцу и матери, что пойдет прогуляется. Она поднялась в свою прежнюю девичью комнату, переоделась в одно из хранившихся там на всякий случай платьев и, оглядев себя в зеркало со всех сторон, решила распустила волосы. Вот теперь действительно все было замечательно. Странно, но, проведя столько дней в седле в штанах и в куртке, она с удовольствием надела приличествующий нис наряд; улыбнувшись и озорно подмигнув своему отражению, сбежала по лестнице и вышла на улицу.

После грозы Тирион стал куда как более оживленным. Лехтэ шла, приветствуя многочисленных друзей и знакомых, и просто любовалась красотой города, по которому успела немного соскучиться. Выйдя на одну из площадей, она присела на бортик фонтана, опустила руку и некоторое время гладила воду, пропуская ее сквозь пальцы, устраивая маленькие воронки и порой создавая даже волны, чертила узоры и мысленно составляла план дальнейшего путешествия.

Неожиданно где-то поблизости послышался голос флейты. Заинтересованная, Лехтэ встала, подошла ближе и принялась слушать протяжную, нежную песню. Играл музыкант талантливо. В воображении вставали бескрайние вересковые поля, теплый ветер, играющий серебристыми метелками ковыля. Казалось, этот молодой нолдо на что-то жалуется. А может, так оно и было? Во всяком случае, взгляд его был мечтательным и немного грустным, и Лехтэ бы совсем не удивилась, если б поблизости увидела внимательно глядящие на юношу глаза какой-нибудь девы. Впрочем, слушателей и без того находилось более чем достаточно, и Тэльмэ не стала строить бесплодных догадок, которые к тому же могли оказаться не более, чем фантазией, и решила продолжить путь. Куда? А хотя бы во дворец Нолдорана. Как это ни странно, но именно звуки флейты заставили ее вспомнить об их с Атаринкэ покоях в доме Финвэ. И почему бы, в самом деле, не навестить их? Тем более что им, оказалось, по пути с Алмо - сын стоял рядом и смотрел на мать немного удивленно. Интересно, где он так задержался? Он ведь вышел из дома раньше нее…

Осанвэ она никому посылать не стала, но их и без того в встретили. Верные, дежурившие у входа во дворец, вызвались проводить Алмо до библиотеки и пошли докладывать Нолдорану об их приходе.

***

Господин Айкасанвэ устроил ему неласковую встречу:

— Я не дам свиток с «Речами» никому из тех, кто не встретил свое пятидесятое лето! — заявил он, едва только Алмо поприветствовал его.