Тем временем Нолдоран, закончив свои дела, ушел, а его внук, старательно пряча волнение, обернулся к Ромениону и продемонстрировал ему вещицу, которую держалв руках:

— Я ищу ту, что оставила ее здесь вчера. Ты мне можешь помочь?

Две или три невыносимо долгие секунды мастер-нолдо молчал, а потом кивнул, добавив впрочем:

— Не слишком многим. Она назвала мне лишь свое имя, Тэльмиэль, а также то, что уже много лет изучает столярное и стоительное ремесло у своего отца и попросила помочь с подвеской. Если эта скудная информация окажется полезной тебе, то я счастлив, если же нет, то могу лишь сожалеть, что не смог посодействовать большим.

Искусник, выдохнув, прикрыл глаза и мысленно повторил имя девы, словно пробуя его на вкус. Оно казалось искрящимся, радостным и каким-то звенящим, словно крохотные серебристые колокольчики зазвенели в полях поутру. Тэль-ми-эль. Сердце его готово было выскочить из груди — с такой информацией он, конечно, найдет ее, пусть даже не сразу. Придется потрудиться, обойти мастерские, но в конце концов ему наверняка повезет — кто-нибудь, да узнает либо ее саму, либо брата.

— Спасибо тебе, — от души поблагодарил Атаринкэ и вышел в сад.

Перед глазами его вновь, уже который раз за день, встала ее улыбка, смех, стремительный бег и тот самый танец. Лишь Единый знает, что именно из всего перечисленного так запало ему в душу, что он вконец утратил покой. Быть может, это был образ, скрывающийся за обыкновенными с виду действиями? Он не знал — до сих пор у него не было возможности спокойно и обстоятельно подумать над этим вопросом. Да и не все ли равно, если сердце несомненно чувствовало — это она? Та, с кем хотел бы он принести клятвы любви, с кем хотел бы жить бок о бок до конца Арды и воспитывать детей? Искусник остановился под цветущей сливой и некоторое время просто задумчиво рассматривал лепестки. У него появился замысел серебряного венца, который лучше всего бы подошел его красавице-бегунье, его melisse.

Последнее слово отозвалось в душе восхитительной песней сладкозвучной гармонии. Словно кто-то невидимый тихонько заиграл на арфе, и музыка эта шла из самых сокровенных глубин, из сердца фэа. Возлюбленная.

Лаурелин разгорался тем временем все ярче и ярче, и пора было поторапливаться, однако в этот момент Атаринкэ пришла в голову мысль попробовать позвать любимую осанвэ. Вдруг она откликнется?

Закрыв глаза, он сосредоточился, вызвав в памяти образ той, о ком думал сейчас и о ком мечтал, и позвал. Еще и еще раз, все настойчивей. Однако ответа не было. Быть может, занята чем-нибудь и не чувствует, как ее зовут? Усилием воли Искусник подавил сожаление. Что ж, значит, он просто действует по прежнему плану.

Глубоко вздохнув, он решительным шагом направился к выходу.

***

Путь, который наметил себе теперь Атаринкэ, уводил его в сторону от центральных улиц. Конечно, имелась немалая вероятность, что его Тэльмиэль живет не в самом Тирионе, а где-нибудь в пригороде или вовсе в одной из усадеб, во множестве разбросанных по всему Аману, но он решил положиться на удачу и на собственное везение.

Миновав главную дворцовую площадь, Искусник свернул в тенистый, поросший цветущими сливами переулок и подумал, что как раз в подобном окружении его wende смотрелась бы наиболее органично, словно опал в черненом серебре. Картинка, будто живая, встала перед глазами — Тэльмиэль танцует, счастливо улыбаясь, на голове ее и на плечах лежат лепестки, упавшие с цветущих деревьев, а в волосах венец. Тот самый, что уже приходил к Атаринкэ в видении. А это значило, что уже сегодня он отправится в мастерскую, чтобы воплотить замысел в жизнь.

Со всех сторон доносились ароматы сдобы, пряностей, кож и дерева. Искусник шел и ловил себя на мысли, что улыбается. Однако, чем больше проходило времени, тем заметнее становилась складка между бровями, а взгляд становился все серьезней.

Сначала он заходил лишь в те мастерские, которые имели непосредственное отношение к строительному делу, потом и в другие начал заглядывать. Но ни плотники, ни каменщики, ни пекари — никто из них не мог сказать ему ровным счетом ничего. Атаринкэ нервничал, и вот тогда, когда он уже почти совсем потерял терпение и намеревался уйти, чтобы поискать в других частях города, ему наконец повезло.

Толкнув калитку, на которой был прибит знак столярной мастерской, он вошел и, не заметив никого, крикнул:

— Есть кто дома?

И прислушался, не последует ли ответ. Через несколько секунд раздались шаги, и из-за поворота на мощеную камнем дорожку вышел хозяин. Выглядел он так, словно только что оторвался от работы — волосы перехвачены налобной лентой, рукава закатаны.

— Vande omentaina, — приветствовал Атаринкэ мастера. — Я могу обратиться к вам с просьбой о помощи?

Тот вопросительно посмотрел на гостя:

— А что случилось?

— Я ищу одну эльдиэ, и вы, вероятно, смогли бы ее узнать.

И сын Фэанаро, уже который раз за день, показал осанвэ запавшую ему накануне в душу картину. И начал, с трудом сдерживая нетерпение, ждать ответа.

А мастер хмыкнул, покачал головой и почесал бровь, чуть заметно улыбаясь при этом.

— Что это вы ходите друг за другом? — спросил он в конце концов. — Да, я знаю ее. И она тоже тебя сегодня искала.

Атаринкэ резко подался вперед.

— Может быть, мы пройдем? — предложил хозяин. — Там и поговорим.

И, конечно, Искусник не стал отказываться.

— Да, кстати, меня зовут Пармион.

***

Мастер провел Атаринкэ во внутренний двор, со всех сторон окруженный деревянными резными колоннами и вьющимися цветами.

— Ты не против, если я немного поработаю? — спросил он, усаживаясь и беря в руки восковую пасту. — Я тут одну вещицу заканчиваю, шкатулку, и сегодня вечером за ней как раз должны прийти.

Искусник, конечно же, нисколько не возражал, в чем и заверил хозяина.

На столике, посреди инструментов и стружек дерева, стоял кувшинчик с яблочным соком. Пармион сделал приглашающий жест, недвусмысленно предлагая угоститься, а сам взял в руки крышку от небольшого резного ларчика и принялся полировать. Атаринкэ с нетерпением ожидал рассказа.

— Ту девушку, что ты мне только что показал, — заговорил мастер вскорости, — я действительно знаю уже много лет, и зовут ее Тэльмиэль Лехтэ. Ее семья живет здесь, в Тирионе, недалеко от дворца. Отец — Ильмон, из пробудившихся, столяр и архитектор. Добрую половину зданий в этом городе возвел именно он.

— Тогда почему я ее не видел раньше? — не удержался от вопроса Искусник.

Пармион поднял голову и посмотрел, пряча лукавую улыбку за легким прищуром:

— Вот уж не знаю. Может быть, прежде было еще не время? К тому же она долгое время отсутствовала в Тирионе — семья путешествовала, странствуя по Аману и возводя самые разнообразные постройки.

«Что ж, теперь понятно, почему мне до сих пор не везло», — подумал Атаринкэ.

Он кивнул, давая понять, что слушает по-прежнему очень внимательно.

— Теперь они вернулись, — продолжил мастер, — как говорят, навсегда. Впрочем, ее брат Тарменэль и сестра Миримэ сделали это уже давно, поскольку обзавелись собственными семьями. Малышка же Тэльмиэль по-прежнему остается в доме отца.

Атаринкэ слушал и чувствовал, как в груди его растет нетерпение. Хотелось вскочить и бежать к Тэльмэ немедленно, прямо сейчас, хотя прежде следовало, конечно же, как минимум поблагодарить Пармиона.

А тот, закончив полировать, отложил работу и подробно объяснил, как пройти к дому Ильмона.

— Ты говоришь, она тоже спрашивала обо мне? — задал последний, самый важный вопрос Искусник и затаил дыхание, ощущая непривычно сильное волнение в груди.

Мастер кивнул:

— Да, сегодня днем, буквально с четверть часа назад. Пришла и, подобно тебе, показала осанвэ. Спросила, не известно ли случайно мне твое имя? И я назвал его.

Атаринкэ вдруг почудилось, будто его обдало волной жара из горна. Она здесь, рядом!

Он поспешно распахнул осанвэ и почти сразу ощутил осторожный, тонкий, будто бы несмелый, серебряный укол; послал зов навстречу, и тот превратился в мощный бурлящий, говорливый поток.