Картаук, не поднимая глаз, продолжал заниматься своим делом.

— Ты пришла сюда затем, чтобы побранить меня? В чем я провинился на этот раз?

— Если бы ты прервался хоть на минуту, я бы все высказала, — ответила она резко.

— Сейчас. А пока можешь налить себе чашечку кофе.

— Пить на ночь глядя это гнусное пойло? — Она встала с табурета, подошла к печи и налила себе кофе в чашку. По одному из ее краев проходила трещина. Но сама чашка была необыкновенно чистой. И Маргарет в который раз невольно отметила эту особенность золотых дел мастера. Все, с чем он был связан, отличалось этой сверкающей чистотой.

Пригубив кофе, Маргарет с любопытством посмотрела на глиняную голову, что стояла на рабочем столике. Картаук только начал придавать ей форму, и черты лица еще нельзя было разобрать.

— Кто это?

— Ли Сунг. Я начал его сегодня утром.

Маргарет вернулась к своему табурету.

— Это займет больше времени, чем обычно. Мне удается работать только в те часы, когда Ли Сунга здесь не бывает. Он верит, что никто не видит его страданий. И я не хочу, чтобы он понял свою ошибку. — Картаук взглянул на притихшую собеседницу. — Иногда лучше скрыть свою осведомленность, если это может кого-то ранить.

Маргарет наконец удалось встретиться с ним взглядом, и она увидела в его глазах мудрость, печаль и… цинизм. А еще в них светилось понимание. Она с трудом заставила себя отвернуться.

— Иной раз ты выступаешь поистине добрым самаритянином. Жаль, что это не распространяется на твое отношение к женщинам.

Картаук замер.

— Ты никогда прежде не обращалась с такой просьбой.

— Я говорю не о себе, — быстро ответила Маргарет.

Картаук с облегчением вздохнул.

— Слава Богу! А я в первую минуту неправильно истолковал твои слова.

— Ко мне сегодня утром приходила Элен Мактавиш.

Он улыбнулся.

— Весьма чувственная особа. Она доставила мне огромное наслаждение.

— Больше, чем ты ей. Она со слезами на глазах уверяла меня, что ты лишил ее девственности.

Его улыбка исчезла.

— Неправда. Я никогда не вступаю в связь с женщинами, у которых не было опыта сражения с мужчинами. Джок уверял меня, что она…

— Джок? Ты и его вовлекаешь в свои похождения? Только распутства мне здесь еще не хватало!

— У мужчин есть свои интересы, — сказал Картаук снисходительным тоном и присел на второй табурет перед рабочим столиком. — Итак, ты беспокоишься за судьбу Элен Мактавиш?

— Как и Дейдры Камерон, и Марты Белмар.

— До чего болтливы шотландские женщины. Они все приходили к тебе жаловаться?

— Я жена лэйрда. Согласно обычаям, женщины, живущие в долине, приходят в замок со своими бедами.

— Я доставил им удовольствие, порадовал их своим вниманием. Ни одной из них я не обещал жениться. Неужели они посмели утверждать обратное?

— Нет. — Маргарет неприязненно нахмурилась. — Они скорее напоминали кошек во время течки и орали из-за того, что ты оставил их.

Картаук рассмеялся:

— Пусть лучше меня накажут боги, но я не могу позволить, чтобы эти несчастные создания так и не познали истинной радости, которую приносит близость между мужчиной и женщиной. Но я не могу тешить только одну из них. Пусть смирятся с тем, что у меня широкая душа. Я поражаю их божественным огнем.

Маргарет прикрыла глаза.

— Какой хвастун! Не понимаю, как я вообще могу терпеть твое общество.

— Потому что я нужен тебе.

— Нужен мне?! Человек, который считает, что женщины — бесполезные создания, что они пригодны либо для постели, либо для того, чтобы позировать? Нет! Это уже больше, чем бахвальство.

— Я не говорил, что они бесполезные создания. Я ведь терплю тебя, несмотря на то, что ты наотрез отказалась позировать. И несмотря на…

— Ты терпишь меня? — Она вскочила, свирепо глядя на него. — Это я терплю тебя! Ты занял конюшню, которая нужна мне для лошадей и скота. Никакого толку от твоих изделий нет, одни только расходы…

— Все верно.

— Что? — растерялась Маргарет.

Он слегка усмехнулся.

— Ничего, кроме хлопот и беспокойства, я не приношу.

— С чего это ты сегодня такой сговорчивый? — недоверчиво посмотрела на него Маргарет.

— Возможно, потому, что почувствовал себя одиноким, и мне не хочется, чтобы ты уходила. Садись и допей свой кофе.

— Что-то не верится, что ты способен переживать подобные чувства. Это не в твоем духе, — сказала Маргарет, снова возвращаясь на свое место.

Картаук не спеша налил себе кофе.

— Ли Сунг не единственный, кто не хочет выказывать свою слабость. Кому приятно выворачивать душу перед другими? — Он поставил чашку и снова взялся за работу. — Откуда ты знаешь: может быть, я хожу к этим женщинам только для того, чтобы они, донимая тебя своими жалобами, вынудили навестить меня.

— Вздор!

Он откинул голову и рассмеялся.

— Конечно. Ты слишком хорошо меня знаешь. Такой человек, как я, никогда не побоится просить того, в чем он нуждается.

— Разумеется. Ты не задумываясь обращаешься к Элен Мактавиш, — резко заметила Маргарет.

Он пожал плечами.

— Физические потребности проще утолить. Но меня интересует вот что: почему ты решила отчитать меня сегодня, если и до Элен к тебе прибегали женщины?

— Как будто у меня нет других забот, кроме этих! А тут чаша терпения переполнилась.

Он отхлебнул кофе.

— Сегодня ты выглядишь более утомленной…

— Элен Мактавиш…

— Из-за нее ты бы даже и глазом не повела. Нагоняй, который Элен получила от тебя, я уверен, заставит ее надолго притихнуть. Что же произошло на самом деле? — Он встретился с ней взглядом: — Йен?

Чувство облегчения прорвало последние плотины и разлилось мягкой теплой волной. Картаук, как всегда, угадал все и без ее подсказки. Теперь ей не составит труда говорить с ним об этом. Каким-то образом ему всегда удавалось понять ее и одним взмахом вскрыть нарыв, что всегда приносило облегчение. Невидимые нити связали их с того дня, когда три года назад он пришел в ее гостиную после похорон старика-отца, чтобы выразить свое соболезнование. Маргарет никогда не могла толком объяснить самой себе, почему она втянулась в разговор с ним, хотя никогда не стремилась откровенничать ни с одним человеком. Слова признания о тех чувствах, которые она испытывала к отцу: любовь, разочарование и… горечь, — лились сами собой. Слова, которые она не смогла высказать даже Йену. Картаук слушал ее исповедь с бесстрастным видом. И никогда ничем не напомнил ей о том дне, словно его вообще не существовало. Он ушел в свою мастерскую, а Маргарет осталась с тем чувством невероятного облегчения, которое всегда приходило к ней после разговора с Картауком.

— Йен не хочет ехать в Испанию.

— Ты предполагала, что этим дело кончится, еще три месяца назад. Руэл сумеет убедить его. Когда он приезжает?

— Завтра.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться.

— Ты надеешься на Руэла больше, чем я. Но мне и по сей день не верится, что я поступила правильно, последовав твоему совету. Джейн расстроилась, когда я сказала о его приезде.

— Ей придется смириться. Тебе нужна поддержка. И только Руэл может сдвинуть это дело с мертвой точки.

— И ничто другое уже не имеет значения? Ни о чем другом уже не стоит беспокоиться?

— Мне нравится Джейн. — Картаук смотрел в свою чашку. — Но иной раз приходится делать выбор.

— И ты выбрал Йена?

— Йена? — Он в два глотка допил оставшийся кофе и поставил чашку на стол. — Ну да, конечно. Мы все должны приносить себя в жертву Йену. Он плохо спал?

— Как ты догадался?

— Не следует тревожить его разговорами об Испании до приезда Руэла, как бы сильно тебе этого ни хотелось.

— Он кашлял всю ночь. — Маргарет стиснула чашку. — Но когда я заговорила об Испании, начал уверять меня, что Гленкларен нуждается в нем. Для него неважно, что я тоже нуждаюсь в нем.

— Ты сказала ему об этом?

— Я не сумасшедшая. Он и без того несет тяжкую ношу, неужто к ней стоит добавлять лишний груз вины?