– Либо ты сейчас сама сядешь на кушетку,– продолжил он, – либо я наложу Империус и приправлю его порцией Круциатуса, который напомнит тебе, где твое место. Что выбираешь, грязнокровка?
Хватка на волосах ослабла, и Гермиона смогла выпрямиться. Когда Долохов отпустил ее, она медленно, на ватных ногах подошла к кушетке и села на нее. К ней подошла целительница и протянула пузырек со словами:
– Выпейте.
– Что это? – спросила Гермиона, дрожащими руками принимая из рук женщины зелье.
– Выпейте, – снова повторила целительница, и Гермиона нахмурилась.
– Пей это чертово зелье, грязнокровка! – рявкнул Долохов. – Иначе, клянусь, я собственноручно волью его тебе в глотку.
Девушка судорожно вздохнула и залпом опустошила пузырек, вернув целительнице пустую емкость.
– Ложитесь, – произнесла целительница, достав волшебную палочку.
Гермиона легла на кушетку и вцепилась пальцами в простыню. Целительница взмахнула палочкой, и на сотые доли секунды перед глазами у Гермионы возникло лицо маленькой девочки, мило ей улыбающейся. Девочки, которую этот мир никогда не увидит.
Она почувствовала надрез где-то внутри, но острая боль, возникшая резко и неожиданно, тут же отступила. Гермиона сообразила, что та мутно-зеленая жидкость, которую она выпила, была, вероятно, зельем мгновенного заживления ран.
– Процедура завершена, – констатировала целительница, а потом повернулась к Долохову и добавила: – Пожалуйста, распишитесь в журнале в подтверждение.
Вот и всё.
Пожиратель подошел к столу и, взяв перо, оставил подпись в той части журнала, где указала целительница.
Последующее произошло для Гермионы как в тумане. Она очень смутно помнила, как Долохов схватил ее за предплечье и заставил встать с кушетки. Потом они прошли по коридору к центральному атриуму и по каминной сети добрались до точки аппарации, откуда переместились прямиком в поместье.
Девушка начала приходить в себя лишь когда они оказались в гостиной. Пожиратель Смерти выпустил ее из рук, и она попятилась от него на пару шагов.
Руки дрожали, сердце неистово колотилось в груди. Она никак не могла поверить, что все кончено.
– Лапонька… – начал Долохов, но замолк, встретившись со свирепым взглядом медовых глаз.
– Я. Ненавижу. Тебя, – процедила Гермиона сквозь зубы, делая акцент на каждом слове.
Ее голос подрагивал, лицо было белым, как мел.
– Ты – монстр, – продолжила она. – И, может, это будет стоить мне жизни, но я добьюсь того, чтобы ты заплатил за все, что сделал.
Долохов двинулся к ней, и Гермиона отскочила на шаг.
– Не подходи ко мне! – вскрикнула она. – Не смей ко мне прикасаться!
Когда мужчина вновь предпринял попытку подойти, она развернулась и метнулась прочь. Но Долохов оказался расторопнее девушки, измученной затяжным стрессом. Он в несколько шагов догнал ее и, обхватив рукой в районе талии, прижал спиной к своей груди. Гермиона начала яростно брыкаться, крики, вырывающиеся из ее горла, смешались с истеричными рыданиями. Мужчина продолжал удерживать ее, пока она не выдохлась и не обмякла в его руках.
– Пусти, – слабо проговорила она, вцепившись пальцами в его руку, которая удерживала ее железной хваткой.
– Ну, все, лапонька, успокойся, – мягко прошептал Долохов ей на ухо.
– Я тебя ненавижу, – повторила Гермиона сквозь слезы и снова дернулась.
– Я знаю, лапонька, – снова с совершенно неуместной в данный момент нежностью в голосе сказал Долохов, а потом добавил: – Послушай меня сейчас внимательно. Ты слушаешь?
Рыдания смолкли, всхлипнув пару раз, Гермиона затихла.
– Целительница была под Империусом, – сказал Долохов.
Мозг Гермионы начал стремительно обрабатывать полученную информацию, но, видимо, сказалось нервное перенапряжение, и она никак не могла сообразить, какой реакции на эту фразу ждет от нее Долохов.
– Что? – переспросила она.
– С тобой все в порядке. Перед процедурой я наложил на целительницу Империус. Она делала лишь то, что я ей велел.
Он разомкнул объятия, и Гермиона отступила, а затем медленно повернулась лицом к Пожирателю Смерти.
– Я чувствовала боль от надреза, – произнесла Гермиона.
– Все должно было выглядеть естественно, на кабинет было наложено Следящее око, – сказал Долохов. – Я приказал целительнице сделать надрез в безопасном месте, и рана была тут же залечена исцеляющим зельем, которое ты выпила до процедуры.
– Я тебе не верю, – холодно сказала Гермиона. – Ты лжешь! Ты говоришь мне это сейчас, чтобы я поверила, что тебе не все равно, и... перестала тебя ненавидеть.
На последних словах Долохов мягко улыбнулся.
– А это возможно? – спросил он.
Гермиона отвела взгляд и скрестила руки на груди.
– Если я лгу, не кажется ли тебе такой вариант слишком мудреным? Ведь намного проще было бы просто стереть тебе память. Или, скажем, заменить воспоминания на выгодные мне?
– А где гарантия, что ты уже не изменил мою память?
– Гарантий нет, лапонька. Тебе придется поверить мне на слово.
Гермиона фыркнула.
– Поверить на слово тебе?
– А почему бы и нет? – Долохов сделал шаг по направлению к ней, и Гермиона немного поежилась. – Все это время я оберегал тебя. Я вытащил тебя из Азкабана, я спас тебя от Джагсона…
– Ты делал это не ради меня, а ради себя, – отрезала Гермиона. – Я для тебя лишь игрушка.
Замолчи, дура, зачем ты говоришь ему все эти очевидные вещи?
– Не строй из себя мученицу. Условия твоей жизни вовсе не похожи на условия других рабынь. Ты ведь знаешь это, не так ли? – произнес Антонин. – Твои маленькие подружки наверняка рассказали тебе о том, как любят развлекаться их хозяева. Например, та блондиночка. Она ведь принадлежит Лестрейнджам? Уверен, ей было чем поделиться.
Гермиона закусила губу, вспомнив отрывки из рассказа Лаванды.
– Учитывая мою репутацию, они, наверняка, спрашивали, что я делаю с тобой. Что ты им рассказала? – глаза Долохова, когда он говорил это, горели вызовом.
– Правду, – с ответным вызовом бросила Гермиона, сама не заметив, что сделала шаг навстречу Долохову, – что ты насилуешь меня каждый день!
Антонин усмехнулся.
– В подробностях рассказала? Все детали? – его голос сочился ехидством, и Гермиона недоуменно нахмурилась. – Или ты утаила ту часть, где сама подставляешься под мои пальцы, а потом кончаешь со сладостным стоном?
Гермиона густо покраснела.
– Это… лишь физиология. Это ничего не значит, – уклончиво проговорила она.
– О, нет, грязнокровка, это значит очень многое, – ответил Антонин, подойдя почти впритык к ней и теперь смотря на нее сверху вниз, так что Гермионе пришлось задрать голову, чтобы сохранить зрительный контакт. – И не говори мне, что ты не чувствуешь этого. Если эту связь чувствую я, то совершенно точно чувствуешь и ты.
– Какую связь?
– Ту связь, которую ты создала, когда наложила на меня Обливиэйт. Как она на тебе отражается? Я вот чувствую желание и жгучую, до боли в груди потребность быть рядом с тобой. А что чувствуешь ты, когда смотришь на меня?
Гермиона выдохнула. Раньше она не понимала источника этих возникающих где-то в подсознании эмоций, но теперь все встало на свои места. Магическая связь укрепляет существующие чувства. А она Долохова боялась. Вот откуда этот всепоглощающий страх, который зарождался в ней раньше при одном взгляде в пару холодных карих глаз.
– Раньше я чувствовала страх, – ответила она честно.
– А теперь?
– Я…. не уверена. Страх остался, но…. уже не такой сильный. И еще…
Привязанность.
Она так и не решилась это произнести. Долохов не должен знать, что с недавних пор, она стала относиться к нему иначе. Не как к безжалостному зверю, каким она видела его ранее.
Он – насильник. Это факт, который она ни секунды не отрицала. Ни один их половой акт не происходил по обоюдному согласию. Долохов всегда просто брал ее. Иногда она сопротивлялась, иногда не особо, потому что не всегда хватало моральных сил. Но она просто не могла игнорировать то, как ласков он был с ней во время секса – шептал нежные слова, успокаивая ее, готовил ее, перед тем как войти, добивался, чтобы она тоже получила удовольствие. А еще он никогда не издевался над ней, не избивал, не мучил.
