– Судя по его дыханию, он и так уже перекусил им на завтрак, – трясясь от беззвучного хохота, выдавил Вохитика.
С лица Поганьюна все еще не сходила учтивость, однако взгляд, который он скосил на Вохитику, пронзил того неожиданным холодом. Парень поперхнулся от все еще подступавшего к горлу веселья – взгляд горняка заставил его почувствовать себя последним дураком. Но почему?
Шутка оказалась слишком глупой? Или ей он позволил себе чересчур много?..
Поганьюн вернулся вниманием к стене и вновь принялся будто бы ласкать ее и проявлять чуткость, словно к своей женщине. Вохитика переминался рядом, все больше ощущая себя дурнем. Почему горняк продолжает что-то искать, если по его словам, Вохитика уже нашел решение с первой попытки?.. Парня все подмывало спросить, но Поганьюн выглядел уж больно сосредоточенным. А гуляющая на его тонких губах улыбочка так и вовсе на каком-то животном уровне вызывала в Вохитике неясную тревогу и осторожность.
Он вдруг вспомнил, когда это чувство посещало его в последний раз. При виде змеи меж стогами высушенного сорняка, что приподнялась, завидев незнакомца, и плавно закачалась, будто убаюкивая его своим танцем. К змеям отец настрого запретил приближаться, и мальчику тогда хватило ума вспомнить об этом предостережении. Но ведь Поганьюн змеей не был.
– А почему все боятся коротышку? Почему терпят его выходки? – вылетело у Вохитики.
Поганьюн развернулся к нему с усмешкой, больше похожей на оскал.
– Ты тупой?
Вохитика захлопал ртом.
– Н…н-нет…
– Тогда чего спрашиваешь? – углы губ вокруг его оскала вдруг опустились, как у готовящегося напасть койота. Глаза больше не были теплыми, а горели, как сопла доменной печи. Вохитику потрясла эта перемена настолько, что он позабыл о чем спросил.
– Так чего спрашиваешь, говорю? – повысил голос Поганьюн.
– Я спрашиваю… – заикнулся парень. – Потому что не знаю…
Горняк снова заулыбался. Успокаивающе хохотнув, он примирительно протянул к Вохитике ладонь.
– Да расслабься, шучу я, конечно… Как ты можешь быть тупым, если ты в два счета просчитываешь в уме, как камень перед тобой устроен?.. – протянутая рука Поганьюна сомкнулась на крючковатом клине, что был вдет в одну из петель жилетки Вохитики, и мягко выдернула его. – Три Локтя из мелкого племени, откуда родом мать Бу-Жорала…
– Бу-Жорал – это же смотритель карьера?
– Нет, это такой невероятно жирный толсторог со спиленным рогом, ты его еще увидишь, он здесь появляется порой на горизонте… Толще, чем само солнце на закате, ни с чем не спутаешь… Так вот, я без понятия, за чем он смотрит, но точно не за карьером… Но его так называют, верно… Смотритель карьера, хранитель гор, приближенный советник вождя… А вождь своих не бросает. Друзей, так тем более… И друзей его друзей в том числе… Понимаешь, к чему веду?
Вохитика не желал, чтобы его снова прозвали тупым, поэтому быстро кивнул.
– Уродцев из того племени понабрали еще тогда, когда вот этой дыры не было, а на ее месте красовалось поросшее зеленью плоскогорье. Говорить на нашем они не умеют. Да и не хотят. Да и зачем, если они тут в сиропе? Бу-Жорал пристроил их надзирателями. А в чем их обязанности?
– Не знаю, – покачал головой Вохитика, заметив, что горняк ждет от него ответа. – Я здесь второй день и пока что не понял, в чем заключены обязанности Трех Локтей…
– А ты и не поймешь, – усмехнулся Поганьюн. – Нет у них никаких обязанностей здесь, кроме как встать столбом и мешаться на проходе и вызывающе глазеть на добытчиков… А когда время от времени в узкий лоб заползает неприятная догадка, что пользы от них, как от сорняка зерна, так сразу пытаются доказать обратное… Помнишь, как вчера над пропастью камень долбили?.. Ну так знай, все это было ради того, чтобы маленький человечек не чувствовал себя никчемным…
Вохитика вспомнил, как утром коротышка заставил одного горняка перетаскивать с места на место мешок с углем без всякой пользы. Три Локтя отдал этот приказ, чтобы не чувствовать себя бестолковым в глазах наблюдавших за ними плавильщиков? Понимал ли он, что этим только вызовет у них смех?..
– Мне кажется, ему просто нравится власть, – проговорил Вохитика.
– Не без этого, – подтвердил Поганьюн, приставив клин к стене. Его рука снова скользнула к парню и выхватила из-за его ремня молот с разбухшим от воды и ударов деревянным бойком. – Поэтому если не угодишь коротышке, то в лучшем случае тебя скинут к пудлинговщикам. В худшем – увлекут туда всех нас за тобой следом. Так что не вздумай с ним заигрывать, понял? – в глазах Поганьюна снова блеснул угрожающий жар, он выжидающе смотрел на новенького.
Вохитика ему мрачно кивнул.
– Ты здесь уже восемь зим, – подметил он, глядя на угольно-черные шрамы на плече горняка-тактика. – За это время ты видел, чтобы Три Локтя хоть раз сделал что-то полезное?
– Придумал название игры, – ухмыльнулся тот. – Муджок.
– Что это за игра? – в который раз загорелся Вохитика. Никто не считал нужным посвящать его в суть этой игры, даже его собственная мать. Особенно его мать.
– Игра для отбитых животных, – процедил Поганьюн. – Ты к ним относишься что ли?
– Нет…
– Тогда чего спрашиваешь?
– Но я же не знал, что она для отбитых… Ты сказал это после того, как…
– Да расслабься… – перебил его Поганьюн, размахнулся и ударил молотом по клину. Крошка брызнула во все стороны, царапнув щеку и лысину Вохитики. Тот украдкой почесал их. – Чего такой серьезный-то? Юмора что ли не понимаешь? Или хочешь поцепляться за мои слова?
– Да ничего такого я не хочу!.. – торопливо дал ему понять Вохитика.
– Чего мне зубы заговариваешь-то?.. Боишься, что я тебя ударю, а? – спросил он. Не отрывая выпученных глаз от побледневшего парня, Поганьюн снова нанес мощный удар точно по клину. Тот наполовину вошел в плиту.
– Я боюсь того, чего не знаю, – неожиданно выдал глубокую мысль Вохитика, глядя на подрагивающий молот в опущенной и, казалось бы, расслабленной руке горняка. Тот охнул от его ответа.
– Действительно, – подивился он. В его черных, быстрых глазах мелькнула непонятная искра. – Так и есть. Страшно, когда не знаешь, чего ждать… Как приноровиться… Как не промахнуться… – он подергал за клин, проверяя, насколько тот прочно засел. – Так выходит, ты ни разу не был в зрительских рядах, когда Говорящий с Отцом объявлял муджок?
– Мать запрещала мне посещать, – пожаловался Вохитика. – Не для моих глаз, говорила она…
– Вон как… Наверное, она тебе еще и желуди лущила? И зерна маиса обжаривала и в рот клала?
– В рот не клала, но жареных зерен с собой мошну в дорогу дала… Хочешь, угощу, как вернемся в штольню?
Поганьюн расплылся в странной улыбке и вновь отвернулся к стене. Тонкие пальцы сколопендрой подползли к мотку бечевки на его поясе и стали распутывать.
– Полное название игры – муджокаханчхорра-доджауппунгуйа… – протараторил горняк. – Или что-то вроде того… Но людям не подобает лаять койотом или рычать скунсом, поэтому, чтобы не вывихнуть язык, все сокращенно называют ее муджок… Эту фразу Три Локтя орал по кругу непослушному рудокопу, которого бросили за провинность в яму со строительным мусором. Дословно она значит – прыгни головой об камень, чтобы разбить.
– Разбить что? – не понял Вохитика. – Камень или голову?
Поганьюн негромко посмеялся.
– А вот и гадай… Наречие выродков, одним словом. Уже ночью этого рудокопа нашли убитым на границе – каннибалы искромсали его и выжрали печень. Но примечательно другое… В яме, куда его бросили, помимо прочего мусора были и сломанные кости, которым не смогли найти применение резчики по кости… Так вот, этот умник додумался из поломанных бедер соорудить себе лестницу. А остальные кретины посчитали забавным взять этот поступок за основу игры. А Говорящий с Отцом потом еще и заявил, что якобы сам Отец благословляет эту дурь, – Поганьюн скривился. – Так бы и признал, что любит поглазеть на дерущихся полуголых мужиков, и так всем видно, как он к ним неровно дышит… Но люд у нас простой, вот и поверил, так что раз в несколько лун мы вынуждены на это смотреть, не отворачиваясь…
