– Значит, дело в головной боли, – удовлетворенно кивнул Эвреска и важно прокашлялся. – Это объяснимо, сыновья мои… Когда Голос Железа доносится до ваших ушей, он взывает к тому, что в вас заложено Отцом изначально. И с этим, конечно же, вступает в борьбу то порочное и дурное, что за жизнь в вас накопилось и досталось от гнусной земли…

– Порочное и дурное? – не понял Веселящий Стену. – Это вроде того, когда я луплю киркой по камню, а на его месте представляю чью-то орущую голову?..

– Именно, сын мой… Неудивительно, что эта борьба отвлекает вас от работы, и тем она громче, чем больше в вас пороков. Но через эту боль происходит исцеление духа… Вы очищаетесь!..

– Да? – с нехорошей усмешкой переспросил молодой горняк. – То есть, просто освобождать железо уже недостаточно, чтоб прочистить дух? Нужно и уши еще наши насиловать?

– В тебе сейчас говорит порок, – терпеливо объяснил ему жрец. – Это его насилует Отец, а не тебя…

– Так может Голос Отца нужен и при Скальном Дворце? Почему там его нет? Неужто нашим советникам не с чем бороться внутри себя?..

– А это уже не твоя забота, сын мой, – ровный голос Эврески вздрагивал от еле сдерживаемого гнева и раздражения. – Твой удел – освобождать Отца. А разбираться в его посланиях и заветах предоставь нам, жрецам… – старик перевел запавшие глаза на остальных трудяг. – Я ответил на ваши вопросы?

Бунтари сумрачно переглядывались.

– То есть, крикуны так и останутся здесь? Так и будут орать и стучать, не прекращая?

– А зачем им прекращать? – удивился жрец. – Если пороки в вас будут окончательно повержены, вы попросту перестанете воспринимать Голос Отца – он станет для вас не более чем дыханием ветра или журчанием ручья… Но вы подумайте о новых сыновьях, что прибывают на карьер, они ведь тоже будут отчаянно нуждаться в его голосе, поэтому да… Наши самоотверженные Голоса Отца не бросят это место до тех пор, пока последний кусочек железа не покинет его недр…

Вохитика услышал приглушенное бормотание позади себя.

– Не хотят они по-хорошему, в общем… Значит, будем по-плохому…

– Так, все, переговоры окончены, – могуче прогремел Хобба, перекрывая гомон несогласных. – Валите по своим спаленкам, не то срежу кожу с ваших плеч вместе с черными рубежами… По новой их будете наращивать…

– Это твоей кожи я еще нарежу – буду подтираться ей, – пробурчал Веселящий Стену, злобно косясь на воина. – Пошли, малой… Видал, как нам помочились в рот? Ну и как тебе такое, понравилось?..

Вохитика молчал, стараясь быть незаметнее, но к своему ужасу он уже неоднократно ловил лютый взгляд Хоббы на своей лысине. Когда Брюм наказывал ему отличаться от других, то явно имел в виду не это… Ох уж этот Руган, поглоти его жерло…

Толпа нехотя рассасывалась. Веселящий Стену матерился всю дорогу, а подойдя к перекрестку, разругался пуще прежнего – ему и другим бунтарям пришлось обождать, пока с тропы съедет телега. В нее были запряжены пара носильщиков, и они сонно тянули ее вверх по уступу, тормозя мужчин и не давая им возможности обойти. Ко всему прочему, за телегой тянулся гнилостный смрад.

– Что в ней? – зажал нос Вохитика.

– Счастливчики, – выругался Веселящий Стену. – Валят с карьера раньше срока…

Вохитика пригляделся к очертаниям и складкам тряпья, наброшенного на поклажу, и его пронзила страшная догадка.

– Это умершие?!

– Это с какой стороны посмотреть, – усмехнулся шутник. – Я, может быть, тоже однажды решу взять выходной, изваляюсь в отхожей яме и свалюсь на боковую – пусть хоть пинают, не встану… Глядишь, так же вывезут на колесах – вождь обзавидуется…

– Как ты можешь смеяться над ними?! – ужаснулся Вохитика. Судя по размаху поклажи, мертвецов под покрывалом было с дюжину. – Они же умерли!.. Почему их так много? Здесь настолько часто гибнут?..

– Не настолько, как хотелось бы, – проворчал Веселящий Стену. – Но ты поди думаешь, этот урожай собрали за день? А тот на радостях сгнил так, будто уже луна прошла… Голову надо напрягать, – он пожамкал Вохитику за лысый затылок, – а не только свои ручищи… Кто вчера откинулся, а кто поллуны назад. Впрочем, не удивлюсь, если в телеге окажутся останки с прошлой зимы…

– Но почему?! Почему их не относят на Прощающие Холмы сразу?! Так же нельзя…

– А как можно? – не понял Веселящий Стену. – Какой прок от мертвечины? Их кости никуда не денутся, а что муравьишкам мясо чуть подпорченное достанется, так пусть жрут, что дают, и не жалуются, мы тут вообще одну траву жуем… Здесь, на карьере, нет времени на смерть, понятно? Некогда тут этим заниматься… Ты видел, как не переставая возят уголь, плиты, щебень?.. Каждая волокуша на счету!.. Даже по ночам найдут, что в них развозить, а от перестановки трупов Отец и бровью не поведет… Но вот, случается и так, что норму в кои-то времена к ночи выполняют, и одна-другая тележка да освобождается, как сейчас… А может, просто на складе стало вонять так, что носильщики взбунтовались, кто знает?.. Уточнять не возьмусь.

Поникший Вохитика брел за телегой вместе с другими кривляющимися и плюющимися мужчинами и представлял, как везут его, погибшего, в куче окоченевших и полуразложившихся тел. Мать рыдает и рвет на себе волосы под стать его опаленной лысине, а Брюм отказывается резать из его костей поделки, и находит в себе твердость запретить прикасаться к ним Зайане, Нигляду, Бьяку и остальным мастерам, включая Юродивого Дулю… А брат его, Венчура, повторяет безутешным родителям из раза в раз:

– Я же просил вас повременить!.. Я же просил вас не отправлять моего брата в это гиблое место…

Веселящий Стену тем временем грязно хохотнул, что-то вспомнив.

– Некоторые здесь отбрасывают копыта, а их близкие узнают об этом только через несколько лун… Был даже забавный случай, когда умершего перепутали с другим, еще живым, и вручили его семейке – тот сгнил до неузнаваемости так, что даже мать родная не узнала… Но ведь поверила же!.. Так хохма в том, что матушка при виде сгнившей мертвечины, якобы ее сынка, как ухватила себя под левую титьку, так больше и не отпускала… В такой позе и отнесли ее к муравьишкам… А сынок то, вроде как говорят, до сих пор не в курсе, знай себе ходит с мешками враскоряку и хоть бы что… Надзиратель решил, что у сынка и без того слишком много хлопот в каменоломне и даже нет времени спокойно пожрать, не то что выслушивать всякие новости из племени…

– Один невыносимый миг Арно!.. Два невыносимых мига Арно!..

– А-а-а!.. – Матаньян-Юло стонал с запрокинутой головой, а на его вытянутых и сомкнутых ладонях сидел и сотрясался от хохота Ратари.

– Три невыносимых мига Арно!.. – хором считали дети. – Четыре…

– О-ох!.. – руки учителя не выдержали и опустились под тяжестью мальчишки. Тот скатился с них и довольно заорал.

– Я вешу больше, чем ты, Поу!..

– Неправда! – оскорбленно выкрикнул Поу-Воу. – Во мне больше железа!.. Говорящий с Отцом после меня устал!..

Матаньян-Юло стоял на четвереньках, отдуваясь, его рожа раскраснелась и буквально лоснилась от витающего в Железном павильоне веселья и эйфории. Щедро рассмеявшись, он обнял двух спорящих мальчиков за талии и прижал к себе.

– Отец распорядился… Чтобы его сыновья-освободители держали в себе… Чтобы держа-аха-ха… – Матаньян-Юло не выдержал, и снова запрокинул голову, задохнувшись от счастливого хохота, а его пальцы сдвинулись с талий мальчиков пониже, и стиснулись добела. Веселье было столь заразительным, что Поу-Воу и Ратари, чуть было не повздорившие, тоже не смогли сдержать улыбок.

Сегодняшнее просветление нравилось всем. Каждому мальчику Говорящий с Отцом уделил особое внимание, а девочек наоборот, впервые за долгое время как будто бы не замечал и не попрекал за то, что они – дщери, отродья подлой земли. Вместе с этим Поу-Воу чувствовал исходящий от учителя резкий, щиплющий нос запах, особенно когда тот раскрывал рядом с ним рот. Но так пахло от него далеко не в первый раз, а ежелунно.