— Цена…

— Не говори мне о цене. — Ее голос зазвенел над поляной, а волосы вспыхнули в лучах солнца, как костер темной осенней ночью. На закрывающей глаз повязке полыхнул Алинин символ. Он походил на падающую звезду. — Если уж эту цену необходимо было заплатить, то и платил бы ее сам. Я была всего лишь ребенком, но ты принес меня в жертву на алтарь своей многовековой войны. — Она издала тихий, грустный смешок. — А хуже всего то, что этого никто не помнит. Когда говорят о твоих преступлениях, вспоминают резню в Новокрибирске, жестокое убийство гришей, которым ты когда-то покровительствовал. А то, что пережила я, покрыто тайной. Я думала, что этот стыд — мой крест. А теперь понимаю, что твой. Ты был и отцом, и наставником, и другом. Ты должен был защитить меня.

— Я должен был защищать страну, Женя.

— Страна — это ее люди, — сказала Зоя. — Женя, я, моя тетя.

Дарклинг поднял бровь.

— Когда станешь королевой, тебе будут не так просто даваться подобные расчеты.

— Не будет тебе искупления, — сказала Женя. — Женщина, которой я стала, может простить тебя за то наказание, что ты назначил мне. Но ради той девочки, которой я была, я скажу, что не будет достаточного покаяния, не будет извинения, которое заставит меня открыть тебе сердце.

— Не припомню, чтоб я тебя об этом просил.

— Это придет со временем, — заверила его Луна. — Твой дед о многом сожалел. Твоя мать сожалела… Как думаешь о чем?

Дарклинг напрягся, а Николай готов был в любую секунду выхватить револьверы, чтобы пустить пулю ему в лоб, если он сделает хоть шаг в сторону жены.

— Что-то здесь не так. В чем подвох? — решил он перевести тему, все-таки пусть Дарклинг и заслуживал мучения и похуже, но не мог же он просто так пойти на это все.

Дарклинг дернул плечом.

— Вечные страдания станут искуплением за мои преступления. Я прошу лишь об одном.

— Вот и оно.

— Постройте мне алтарь, чтобы обо мне помнили.

Бари хмыкнул, глубоко вздыхая.

— А то-то о тебе забыли!

Зоя нахмурилась.

— Как о тиране? Убийце?

— Как о Беззвездном святом. Выделите мне главу в ваших книгах. И пусть с приходом ночи зажигают свечу для еще одного святого. Можешь ли ты согласиться на это, милостивая королева? — издевательски протянул он.

Внешне Дарклинг казался ничуть не заинтересованным, но демон внутри Николая чувствовал, что это только маска.

— Он серьезно, — неверяще выдохнул Николай. — Он готов умереть.

— Это не смерть, — уточнила монахиня. — Смерть по сравнению с этим покажется благословением.

Женя склонила голову набок. Она пристально смотрела на Дарклинга.

— Но ведь ты боишься не смерти, да? Он боится, что исчезнет.

Луна весело хмыкнула, покачивая головой, Бари тоже разделял ее веселье, и это видимо очень злило Дарклинга.

— Вы не понимаете, — грубо кинул он им.

— Конечно, — согласился старший Миронов. — Потому что для нас важно наше наследие, которое мы передаем с детьми, а не своими поступками. Потому что наша сила и цель будет жить в других. Нам не нужны алтари и молитвы, потому что нас и не должны помнить.

— Зоя? — спросил Николай. Дарклинг хотел, чтобы ему поставили алтарь, чтобы его историю переписали заново, но Николай не мог принять такое решение. — Женя? Давид?

Зоя с Женей стояли рука об руку, и когда они взглянули друг на друга, он понял, что перед ними проносятся воспоминания обо всех потерях, которые им пришлось пережить по прихоти этого человека. Он помнил, как мучительно Зое было смотреть на службу Беззвездных, когда они стояли в Каньоне, убившем ее тетю, унесшем жизни сотен людей, и славили имя Дарклинга. Женщина, которой она была тогда, ни за что бы не согласилась на подобную просьбу. Давид все еще удерживал жену за плечи, мягко отгораживая ее от Дарклинга.

— Неужели мы позволим ему изобразить из себя героя? — спросила Зоя.

Женя коротко кивнула.

— Позволим. Так наши страдания не будут бессмысленными.

Зоя в надежде взглянула на Давида.

— Я поддержу жену, — покачал головой фабрикатор.

Зоя вздохнула, кивая своим мыслям. Бари сжал ее плечо, приободряя.

— Да будет так.

Дарклинг повернулся к монахине.

— С чего начнем?

Монахиня изучающе посмотрела на них. Затем жестом указала на дерево, в то время как со стен спускались, окружая ствол волнами алого шелка, монахи — мужчины и женщины, старые и молодые, равкианцы, земенцы, сулийцы, шуханцы. Мелькнули даже несколько фьерданцев с льняными волосами.

Дарклинг поднял руки.

— Развяжите меня.

Николай с Зоей переглянулись. Если все это было очередной уловкой, он должен был сделать свой ход сейчас.

— Рассредоточиться, — велел Николай солнечным солдатам. — Приготовиться.

— Пока я жив, в тебе будет жить демон, — предупредил Дарклинг, пока Николай ножом разрезал веревки на его запястьях.

— Мы смогли договориться.

— Некоторые договоры существуют недолго.

— У тебя любовь к мрачным пророчествам, да?

— Передай Миронову, что Зоя проживет очень долгую жизнь, — продолжал Дарклинг.

— Не думаю, что его это остановит.

Николай спрятал нож и отступил в сторону.

Дарклинг не торопясь потер запястья, словно наслаждался страхом тех, кто вынужден был следить за ним и ждать, что он станет делать. Он скинул рясу на заснеженную землю, затем отправил следом рубашку и шагнул к стволу дерева. И застыл перед ним, в брюках и сапогах, с белой как снег кожей и волосами темнее воронова крыла.

— Ступай, — напутствовала монахиня с тремя косами. — Если таково твое желание. Если ты осмелишься.

Дарклинг сделал глубокий вдох.

— Мое имя — Александр Морозов, — произнес он, и голос его эхом разлетелся над поляной. — Но я сменил сотню имен и совершил тысячу преступлений.

Монахи прижали ладони к корням дерева, к его стволу, к свисающим вниз ветвям. Дарклинг широко развел руки, позволяя зимнему солнцу гладить лучами бледный торс.

— Я не сожалею! Я не раскаиваюсь! — сказал Дарклинг.

Одна из ветвей гигантского терна начала извиваться, как змея, и на конце ее появился единственный шип. Ветвь терна покачивалась взад-вперед, как змея гипнотизировала свою добычу.

— Все, что я делал, я делал ради Равки! — крикнул Дарклинг. — И это тоже. Ради Равки!

Ветвь сделала внезапный скользящий выпад.

Шип пронзил грудь Дарклинга, и тот, выгнувшись, закричал, и крик его — крик человека, страдающего от невыносимой муки, — был ужасен. Луна наклонила голову, и Николай в очередной раз удивился ее жестокости. Она готова была смотреть на мучащегося человека. Николай схватил ее за руку, когда демон внутри него тоже закричал от боли, что клеймом прижгла все внутри, опалив сердце.

Исполинский терн притянул Дарклинга ближе, обнимая ветвями, поднимая его обессиленное тело, словно мать, укачивающая сына, вернувшегося домой. Массивный ствол разделился, и ветви опустили страдальца во тьму. Дерево сомкнулось вокруг него, заглушив крики. Его ветви замерли. Монахи стояли в молчании. Николай прижал руку к сердцу. Боль исчезла, демон успокоился. На коре дерева Николай заметил едва видный отпечаток — ладонь Дарклинга, навсегда прижатая к прутьям его темницы.

Один за другим солнечные солдаты преклонили колени.

— Он стоит в проходе между мирами, — сказала монахиня. — Посмотри своим драконьим взглядом. Что ты видишь?

Зоя прикрыла глаза, подняла лицо к небу.

— Каньон… каньон цветет.

— Расскажи, — попросила Женя.

— Зеленая трава. Сад в цвету. Айвовые деревья. На ветвях множество белых бутонов. Они похожи на морскую пену.

— Тлену конец, — сказала монахиня. — А его ты тоже видишь?

Зоя втянула воздух сквозь сжатые зубы.

— Его боль… — Она содрогнулась и убрала руку, прижав ее к груди, словно сердце пронзил шип.

Бари подошел опять к дереву, касаясь его коры и закрывая глаза. Потом снова повернулся к замершей сестре.

— Связь сохранилась, такая же… Но хоть что-то, — сказал он. Луна облегченно выдохнула, расслабляясь.