Зоя вытащила из кармана ключ и, открыв дверь, исчезла внутри. Он помедлил. Она не закрыла дверь за собой. На досках двери были вырезаны две звездочки, похожие на звездочки с фрески в ее комнате — две крохотные искорки, нарисованные на флаге мечущейся по штормовому морю лодочке. Он никогда не спрашивал, что они значат.

Бари вздохнул. Он миновал завесу из высохших лоз и оказался, как сразу стало понятно, в бывшем дворцовом огороде.

Но чем бы ни было это место когда-то, теперь оно полностью изменилось. Здесь больше не было ни ровных рядов капусты, ни аккуратных изгородей, столь любимых дворцовыми садовниками. Вдоль дорожек росли ивы, чьи обледеневшие ветви подметали мягкие сугробы, словно волосы вдов, склонившихся до земли под грузом горя. Цветы и кустарники всех мастей разрослись далеко за пределы клумб и побелели от мороза, образовав свой собственный мир из снега и льда, сад-призрак. Зоя зажгла лампады вдоль старых каменных стен и теперь стояла спиной к нему, похожая на статую, которая изначально была частью этого сада, как те каменные девы, которых обычно ставят в центре лабиринта.

— Мне не хватает места, — сказала она, так и не повернувшись.

— Ты ухаживаешь за этим садом? — Он попытался представить себе Зою, утирающую со лба пот, выступивший под палящим солнцем, с грязью, забившейся под ногти. Выглядело мило, Бари помнил, как сестра возилась в огороде под маминой указкой.

— Когда мою тетю убили и я вернулась в Малый дворец, чтобы сразиться с Дарклингом… Мне нужно было место, где я могла побыть одна. Я тогда гуляла по лесу часами. Там меня никто не беспокоил. Я уже не помню, когда нашла дверь, но мне показалось, что это моя тетушка оставила ее, чтобы я обнаружила, чтобы решила ее загадку.

Лицо Зои было поднято, капюшон соскользнул, и идеальный профиль четко выделялся на фоне мерцающего звездами неба. Начал падать снег, и снежинки путались в ее темных волосах.

— Я сажаю новое растение в память о каждом погибшем грише. Сердцелистник для Мари. Тис для Сергея. Астильбу для Федора. Даже для Ивана нашлось место. — Она коснулась пальцами замерзшего стебля. — Этот к лету зацветет ярко-оранжевыми цветами. Я посадила его для Хэршоу. Эти георгины были посажены для Нины, когда я думала, что ее схватили и убили фьерданцы. Летом на них расцветают ужасно странные красные цветы. Размером с обеденную тарелку. — Теперь она повернулась, и он увидел слезы на ее щеках. Она подняла руки в полумолитвенном, полурастерянном жесте. — Мне не хватает места.

Перед глазами снова встала картина того дня, когда они прощались со своей семьей. Он и не предполагал, что Луна и Зоя окажутся так похожи. Каждая из них скорбела о потери, и находила решение в том, что никак не сочеталось с их характерами — в цветах.

Он сделал пару шагов к ней, боясь спугнуть. Она мотнула головой в сторону стен.

— Видишь, что растет вокруг?

Бари уставился на перекрученные серые ветки, растущие по периметру сада.

— Терновник.

— Я взяла отростки из туннеля, идущего к Малому дворцу. Это сплошные колючки, шипы и гнев, прикрытый миленькими, но бесполезными цветами, превращающимися в горькие, несъедобные ягоды. В нем нечего любить.

— Как же ты ошибаешься.

Взгляд Зои встретил его собственный, и в ее глазах блеснуло драконье серебро.

— Да?

— Посмотри, как он растет, защищая все в пределах этих стен, какой он сильный, сильнее всех в этом саду, стойко выносящий любую погоду. Несмотря на то, какой была зима, он расцветает снова и снова.

— А что, если зима слишком длинная и холодная? Что, если он не сможет снова зацвести?

Ему было страшно касаться ее, но решился. Он взял ее руку в свою. Она ее не отняла, но закрылась от него, словно бутон цветка, смыкающий лепестки с приходом ночи. Тогда он обнял ее. Зоя, похоже, засомневалась, но с тихим вздохом позволила себе прильнуть к нему. Смертоносная Зоя. Яростная Зоя. Ощущение ее тепла рядом с ним было благословением.

— Тогда ты станешь ветвями без цветов, — прошептал он ей в волосы. — И поможешь всем нам сохранить силу до прихода лета.

— Это была не метафора.

— Конечно, нет.

Ему хотелось стоять так, под тихо падающим снегом, целую вечность, чтобы покой этого места укрыл их от остального мира. Он тихо закачался, как делал всегда с сестрой. Они стояли так очень долго. Зоя рассказывала про каждый цветок, про каждого погибшего, иногда что-то смешное, иногда повседневное, но чаще грустное. Многие пали от рук Дарклинга. И она помнила каждого, потому что была там и выжила. И тогда он попросил для себя, для Луны посадить в этом прекрасном саду еще шесть цветков: эшшолицию, ромашки, дельфиниум, цикорий, синие васильки и ветреницу. Он рассказал о братьях. О том, что они живы, что они остались далеко в другом мире, и что он их больше никогда не увидит. Зоя непонимающе на него смотрела. Зачем считать умершими тех, кто живет.

— Потому что мы похоронили надежду, — коротко объяснил Бари, хватаясь за ее хрупкие плечи и прижимая ближе. Сердце неприятно разрывалось. Наверное, Зоя чувствовала это каждый раз, приходя в это место. Грусть по умершим, боль потери.

Они вышли из сада и углубились в лес. Прошли к Малому дворцу. Сегодня он не позволит ей быть одинокой, он будет рядом. Зоя продолжала удерживать его руку, продолжала мягко сжимать ладонь своими холодными пальчиками. Он не оставит ее, не оставит никогда.

========== Часть 17 ==========

Николай

Они отправились в Кеттердам на борту «Баклана», громадного дирижабля, способного доставить весь груз титания в Равку — если предположить, что они смогут до него добраться. Но нельзя было подлететь к городу на равкианском судне, поэтому им пришлось посадить дирижабль на острове контрабандистов у керчийского побережья. Адрик со своими шквальными должны были спрятать его в тумане, пока Зоя с Николаем отправятся на «Волка волн», самый известный из кораблей корсара Штурмхонда. Бари остался в столице, подготавливая оборону и вместе с Женей следя за самочувствием Давида. Луна же отправилась в Кеттердам раньше, ей нужно было побывать на своем корабле, проведать друзей и убедиться, что с ее учеником все в порядке.

Без нее Николаю было как-то не по себе. Она была рядом последнее время, его демон помогал ее хаосу, с памятной ночи бомбардировки Ос Альты Луна ночевала только в его комнате. Но когда они обговаривали планы в Кеттердаме, король видел, что она зла, что обижена на него. Он понимал, вороны — ее друзья, и эта авантюра подвергает их опасности, но самое главное — он собирается поиграть на их чувствах.

Зоя ждала его на мостике «Волка волн». На ней, как и на прочих матросах, были штаны и рубаха из грубого полотна, а волосы были убраны в косы, но ей, похоже, было не по себе без привычного кафтана. Она закатила глаза, и корабль рванул вперед, чтобы причалить в кеттердамской гавани.

— Тебе слишком нравится играть в пирата.

— В корсара. И да, нравится. В этом есть определенная свобода. Когда на мне этот камзол, я отвечаю только за людей на этом судне. А не за целую страну.

— Это просто притворство, — заявила она.

— Приятная иллюзия. На борту корабля любой может стать кем угодно, — Зоя его не понимала, наверное, никто бы его не понял, как можно променять чистую постель и сытую жизнь короля на вечные приключения и качку пирата? Но его понимала жена. Она в этом плане была еще хуже, чем он.

Матросы опустили сходни, и Николай с Зоей спустились на причал Пятой гавани. Вдалеке виднелся знакомый бриг Мироновых, сейчас он казался безжизненным и пустым. Зоя уперла руки в бока, обозревая мешанину из людей и грузов перед ними.

— Бреккер, само собой, не потрудился нас встретить.

— Мистер Бреккер обычно придумывает что-то поинтереснее, — заявил белокурый мальчик, говоря на ломанном равкианском.

— Троильхард? — вспомнил Николай, поправляя пояс с револьверами — такое неожиданное появление заставило его слегка насторожится.

— Да, господин Штурмхонд, — кивнул мальчик, — Мисс Миронова попросила меня встретить вас и уберечь от местных… — он огляделся, пытаясь подобрать подходящее слово.