И только тогда Луна заметила, что монах не совсем такой, каким он был в их последнюю встречу.
========== Часть 11 ==========
Николай
В очередной раз Николай разглядывал серый потолок своей комнаты. Не было понятно сколько дней они здесь провели, сколько ночей не спали. Усталость давила на плечи и грудь, но в то же время не переходила во что-то большее. Он просто всегда был мрачен и уныл. Хотелось завалиться спать или хотя бы использовать микстуры Жени. Но в этом проклятом месте они не работали. Николай устал. Он понимал, что это нужно, что так он избавиться от демона. Но какая-то часть его души просто хотела вернуться домой и оказаться в постели. Воображение или же эта его «какая-то часть» дорисовывала рядышком под боком серебристую тушку волка, а потом она превращалась в тельце красивой сероволосой девушки.
Луна Миронова. С той самой секунды, когда увидел ее в Каньоне, Николай не мог перестать думать о ней. Она была так близко. Он гладил ее по голове, чесал за ушком, кормил с руки, спал в одной кровати. А в этом месте он иногда и слышал ее. Первые разы казалось, что он сходит с ума, но вскоре выяснилось, что этот мелодичный голос слышит не только он. Все обитатели этого места слышали отрывки фраз как Луны Мироновой, так и Бари. Николай хотел разобраться в этом вопросе. К Елизавете идти с этим не хотелось, все-таки они и так каждый день видятся, если здесь приемлемо понятие день. Юрис был занят тренировками с Зоей. Юрий бесил до чертиков. Оставался страшный метаморфозный Григорий.
Побродив по одинаковым коридорам, Николай все-таки как-то вышел в просторную залу. Почти берлогу. Все вокруг неутомимо менялось, как и жилец этой комнаты.
— Ты наверняка задаешься вопросом: откуда эти голоса? — изрекли три рта на трех смутных физиономиях, после чего сразу растаяли. — Я ожидал, что вас это заинтересует.
— Я знаю кому принадлежат эти голоса, — на этих словах массивная туша изменилась на удивленное лицо старца.
— Вот как.
— Это брат и сестра Мироновы, но как…
— Мироновы? — на короткие пары секунд тело Григория приняло отчетливый вид человека, но потом рассыпалось, вновь перестраиваясь в замысловатые комбинации человека-животного-непонятного объекта.
— Вы о них что-то знаете?
— Эта фамилия слишком отпечатана в энергии и нашей магии. Мы ее чувствуем, — Григорий переместился ближе к окну. — Их заветы долго жили в первородном хаосе, но с течением веков помыслы менялись, а потому расщеплялась не только их магия, но и рассеивалась память о них.
— Мои шпионы сообщали, что про брата и сестру заговорили только три года назад.
— Да, они появились недавно, — кивнула медвежья голова. — А вот их предки долго ходили по этой земле: олень, морской хлыст, жар-птица. Все мы получили их силу, но только некоторые внемли их заветам и философии.
— Философии? — удивился Николай, присаживаясь в что-то, что чаще всего принимало форму кресла.
— Никакой скверны. Сила, данная нам от рождения, должна была защищать этот мир, но многие использовали ее в своих делах, потому все давно забыли об этом клане.
— Они предки оленя, морского хлыста и жар-птицы?
— Нет, они появились здесь из другого мира, — Григорий замялся, пытаясь подобрать слово. — Ты сейчас находишься в пограничном пункте. Месте, что не является истинным творением Вселенной, а лишь сдерживает скверну Каньона и нас вместе с ней. Они же прибыли из истинного мира, где Мироновых помнят и чтут.
— Они такие же Святые? Я видел, как Луна превращается в волка…
— Облик зверя передается с силой. В своем животном обличие они не имеют своей безграничной силы. Я в свое время завидовал этому умению, а потому изменил свое существо для того, чтобы уметь становиться медведем… Сам видишь, к чему это привело, — Григорий махнул конечностью, из которой поползли в разные стороны новые конечности.
Николай кивнул. В голове все это не укладывалось.
— Так почему мы слышим их голоса?
— Потому что их магия — есть первородный хаос. Сила Елизаветы, Юриса и моя лишь на толику приближена к тому, что есть у них.
— Но почему…
— Я не знаю. Их философия давно утеряна. Их методики давно стерлись из памяти. Клан Мироновых потому и называется кланом, что там передается все из поколения в поколение. А насколько нам известно ни олень, ни морской хлыст, ни жар-птица не имели человеческих потомков. Их сила передалась судьбой, потоком энергии. А потому что да как там было, нам не известно.
Николай посидел еще в кресле, чувствуя под собой как оно плавно перетекает в разные формы и модели, потом становится стулом, троном, табуретом, лавочкой, диваном, снова креслом. Кажется, он завис. Надолго. Потому что в голове четко рисовался образ Луны Мироновой. Отчетливый, настоящий. Протяни руку и можно коснуться ее кожи. В этом видении она сидела одиноко в каком-то трактире, что-то разглядывала, кусая нижнюю губу. Она была прекрасна. Николай не видел всей обстановки, не мог понять, где она. Но одного взгляда на нее хватало, чтобы его сердце щемяще сжалось. Демон внутри него волнующе всколыхнулся. Он всегда так реагировал, когда Николай думал о Луне.
В те жестокие минуты, когда Елизавета пытает Зою своей смолой, демон не всегда реагирует на измученный вид генерала, на ее молящий взгляд. Но стоит Николаю напрячь воображение, представить, что вместо Зоиных черных волос в смоле вязнут серые волосы, пахнущее яблоками, вместо привычного для генерала кафтана — простая матросская рубашка и штаны, а глаза прекрасного цвета моря, демон внутри него утробно рычит, вырывается сильнее, сопротивляется дольше. Николай долго не понимал, почему так. Нет, конечно, он бы не хотел, чтобы Луна тонула в смоле. Он вообще бы не хотел подвергать ее риску. Хотелось прижимать ее к себе, прятать от внешнего мира, оберегать и… Но еще он чувствовал невероятную злость на Святую. Демон внутри него готов был не столько спасти Зою, вместо которой Николая рисовал Луну, сколько разорвать на куски Елизавету. Страшнее становилось от того, что будь там и правда Миронова, он скорее всего даже человеком постарался бы убить Святую. Сероволосая сама справиться со смолой, сама выпутается, а он готов за нее отомстить, готов убить каждого, кто ее коснется.
Григорий не мешал его размышлениям. До какого-то момента. Потом он все-таки не выдержал.
— Ты чувствуешь с ней близость.
— Меня и моего… демона тянет к ней. Это нормально?
— Притяжение к симпатичной девушке? — хмыкнул здоровяк. — В твоем возрасте это самое прекрасное.
— Нет, я про… — Николай замялся, в голове вспыхнули неприличные варианты продолжения той ночи, когда она лежала с ним: знай бы он тогда, что она человек, он бы никогда не пил снотворное Зои, он бы прижимал ее к постели, он бы целовал ее губы, спускаясь ниже, он бы никогда не отпустил ее из своих объятий. Демон внутри радовался. Николай чувствовал, что демон делится с ним силами. Вознаграждает за правильные мысли? Но Николай просто не мог от них отделаться. Они возвращались каждый раз с новой и новой силой, более яркие, более красочные, более реалистичные. Ее мягкий голос, который он иногда слышал, не помогал делу вообще никак. А наоборот — из обрывков ее фраз мозг достраивал стоны и томные вздохи.
— Я понимаю про что ты, — улыбнулся Григорий, если оскалившиеся три морды можно назвать улыбкой. — Может быть ваши хаосы нашли друг друга? А может это просто судьба и намного что-то более древнее и святое?
Любовь? Николаю резали эти слова по сердцу. Скоро он избавиться от демона, хотелось бы и вырезать из своего сердца заодно и прекрасную сероволосую девушку. Потому что после всего он вернется во дворец. Ему придется жениться на незнакомой женщине. Придется дальше управлять страной. Наплодить наследников. Жить дальше с непомерной ношей любви к Луне Мироновой он не хотел. Надежда, что это всего лишь магия и она развеется с уничтожением демона была. Но от этого становилось все-таки неимоверно больно. Неужели их связывает только этот хаос? Хотелось чувствовать к ней что-то большее. Демон внутри усмехался. И Николай прекрасно понимал его. Потому что он уже давно чувствует намного большее. То самое — древнее и святое.
