– И ты не мог убежать?

– Он держал дверь комнаты на запоре, потому что понял, какую необыкновенную ценность я для него представляю. – Рука Лоренцо очень нежно начала гладить ее шею. – У тебя восхитительная шея. Длинная и грациозная…

– И ты убил его, чтобы вырваться на свободу?

– Его судно направлялось в Бомбей, и он решил взять меня с собой в это путешествие. Меня это решение по многим причинам совершенно не устраивало. Я отказался. Мы начали драться. Я схватил нож и вонзил ему в сердце. – Он поцеловал ее за ухом:

– Твои волосы пахнут цветами.

– Только сегодня я вымыла их. И тебя не наказали за это?

– В Неаполе? Убийство – самое обычное дело на улицах этого великолепного города. – Он втянул в себя воздух:

– Лаванда?

– Да, – она с трудом сглотнула. – А что ты делал потом?

– К сожалению, у меня выработалось необыкновенное отвращение к прикосновениям чужого тела за то время, пока я у него находился, но есть-то надо было. И я решил, что поскольку все равно загубил свою бессмертную душу и все равно попаду в ад, то надо как-то использовать это получше. Убийство было к тому же самым прибыльным занятием в Неаполе. Меня посвятили в секреты мастерства: мое дело требовало знания и образования. – Его пальцы двигались по ее подбородку. – У лаванды очень хороший запах, но мне кажется, что тебе больше подошли бы духи из Аравии: в них есть экзотика и зрелость… – Он замолчал. – Слезы?

– Дымоход очень плохо почистили. И дым ест глаза…

Его пальцы с нежностью прошлись по ее щеке:

– Да, должно быть, так. Ты не настолько чувствительна, чтобы лить слезы по такому негодяю, как я.

– Не настолько.

– И я надеюсь, тебе не придет в голову испытывать сочувствие к мальчику, который умер много лет назад.

– Нет. – Она помолчала немного. – Но умер ли он, Лоренцо?

– Да, жизненный опыт не дается даром. Спроси Санчию. Она прошла в Солинари через то же пламя, что и я. Но она сумела возродиться. Я нет. Должно быть, я слишком приземлен и не могу восстать как феникс из пепла. Пламя опалило мою душу и оставило там выжженную пустыню. И с каждым годом эта пустота все больше и больше разрасталась так, что я даже удивлялся тому, как люди еще видят меня – превратившегося в ничто.

Его пальцы осторожно коснулись ее влажных ресниц:

– Ты тоже страдала слишком много, Катерина, и ты понимаешь, что, как бы мы ни старались, нам никогда не удастся заполнить эту пустоту.

Было ли это предупреждение или мольба о понимании? Катерина не осмеливалась взглянуть в глаза Лоренцо, боясь, что он прочтет в них то, что ей хотелось скрыть.

– Да, я понимаю. – Еще одна слеза медленно скатилась по ее щеке:

– Как я тебе уже говорила, это всего лишь дым…

Лион вернулся в Мандару спустя семь дней.

Санчия сидела на балконе, наслаждаясь послеобеденным солнцем, когда увидела Таброна, медленно направлявшегося по извилистым улицам к ее двору. Она перевела взгляд с лошади на хозяина и ощутила такой прилив чувств, что у нее закружилась голова. Это нельзя было назвать радостью. Боже милосердный, нет, это была не просто радость. Это безмерная тяжесть свалилась с ее души – Каприно не причинил вреда Лиону.

Как будто почувствовав на себе ее взгляд, Лион вскинул голову и придержал Таброна. По его лицу довольно долго нельзя было угадать, что он чувствует.

– Я привез тебе подарок, – он кивнул на кого-то, кто ехал за ним. – Один бог знает, почему он так нужен тебе. Это такой же упрямец, как и мул, на котором он едет. Он не давал мне ни отдыха, ни даже маленькой передышки, не позволял останавливаться, чтобы поесть или поспать, – так торопился к тебе

Взгляд Санчии обратился к маленькой фигурке на муле, который шел за Таброном.

– Пьеро? – прошептала она, не веря своим глазам. – Пьеро! – Она стремительно бросилась вниз, к входной двери.

Когда она подбежала к воротам, Пьеро уже вертелся на спине мула, пытаясь сползти с него.

– Постой! – сказал Лион, успевший спешиться. – Я вез тебя так далеко не для того, чтобы ты разбил свою упрямую голову о камни! – Он снял Пьеро с седла и опустил на землю. – Что же за подарок, если он разобьется?

Пьеро кинулся в объятия Санчии и сжал ее изо всех сил:

– Санчия, я хочу остаться, – сказал он с тем решительным выражением, которое она так хорошо знала. – Я собираюсь остаться с тобой.

– Говорю тебе, что это тот еще упрямец. – Лион мягко улыбнулся, наблюдая за ними. – У него мертвая хватка, он вцепился в тебя так же, как в мула, который вез его из Флоренции.

– Пьеро! – Слезы бежали по щекам Санчии, а руки ласково гладили пушистые волосы мальчика.

Прижав к себе маленькое, но крепкое тельце малыша, она посмотрела поверх его головы:

– Но почему?

– Ты любишь его. Разве этого не достаточно?

Она попыталась что-то проговорить, но он опередил ее:

– Элизабет уже обручилась и выглядит вполне довольной. Бартоломео горит желанием стать лучшим печатником во Флоренции, и его хозяин весьма им доволен.

– Ты ходил повидать их? – удивилась она. Он кивнул.

– Я знал, что ты захочешь узнать об их судьбе. И когда я закончил свои дела, у меня еще осталось время навести о них справки.

– Каприно…

– Я вижу, Лоренцо сказал тебе? – усмехнулся Лион. – Каприно больше никого не побеспокоит. Как я уже сказал, это дело закончено.

Это означало, что Каприно мертв. Стольким годам страха пришел конец. Странно, но известие не принесло чувства облегчения, только невероятную усталость.

– Он предал нас, – взгляд Лиона остановился на ее лице. – И заслужил смерть. Он такой же негодяй, как и Дамари.

– Что случилось в Солинари – уже позади. Сначала я была полна желанием отомстить. А теперь хочу только одного – забыть обо всем.

– Я не столь мягкая натура. На добро я отвечаю добром, а на зло – злом. С Солинари будет покончено, когда все, кто должен ответить за случившееся с тобой, получат по заслугам. – Он вскочил на Таброна. – Я приду сегодня вечером. Мне надо обсудить кое-что. – Он тронул коня и повел мула за собой на поводу. – А ты получше накорми малыша. Он, по-моему, не съел ни кусочка с тех пор, как мы выехали.

– Конечно, – ее голос все еще дрожал от слез. – Лион!

Он оглянулся и увидел две маленькие фигурки, стоящие рядом.

– Почему?

– Солинари! – кратко ответил он и двинулся по улице в сторону замка.

– Санчия, – Пьеро отступил на шаг, освобождаясь из ее рук. – Я остаюсь, Санчия. Он сказал, что я могу остаться, но даже если бы он не разрешил, я бы все равно не ушел отсюда. Я больше не вернусь к Элизабет.

– Тсс! Все хорошо! – Она прижала ладонь к его щеке. Она уже начала забывать, какой мягкой может быть детская кожа. – Тебе не придется возвращаться. Но будет ли тебе так спокойно здесь, как ты думаешь? Ты хорошо выглядишь, – она усмехнулась, – сразу видно, что жил у булочника – стал толстеньким, как поросенок.

Он тоже усмехнулся, не сводя с нее глаз:

– Я не ихний. Я твой. Я все время говорил им об этом, когда они меня спрашивали.

– Лион?

– Синьор Андреас спрашивал меня, хочу ли я поехать к тебе. Он сказал, что ты очень скучаешь и чувствуешь себя одинокой без меня. Ты правда была одинока?

– Да. – Только сейчас Санчия поняла, какая пустота окружала ее до тех пор, пока она не увидела Пьеро верхом на муле. – Мне очень не хватало тебя.

– Потому что я твой, я принадлежу тебе, и мы должны быть вместе. Я говорил это синьору Андреасу, – сказал он спокойно.

– А что он ответил? – Она ласково взъерошила волосы Пьеро.

– Он ответил, что понимает меня и что мне надо поехать с ним в Мандару.

«Да, Лион хорошо разбирается в том, что касается собственности – владения и обладания», – подумала она без горечи. При виде Пьеро она почувствовала такой прилив благодарности к Лиону, что у нее в душе не осталось места для обиды. Если Лион хочет что-то взять у нее, то он и возвращает сторицей.