Теперь Мария откровенно разглядывала его. И приходила в ужас, примеряя его образ на себя. А ведь она тоже хотела… того… Устала она от этой поганой жизни, как та савраска. Сил терпеть больше не было. И от сына своего непутевого устала, от его выходок, от его долгов, от вечного безденежья… А Валерка тянет и тянет деньгу с нее, последние копейки отбирает. С прошлой выплаты так вовсе карточки отобрал, избил ее, спасибо хоть не по лицу, деньги все до копейки выгреб и неделю где-то пропадал, с дружками своими непутевыми гужевал. А она голодная сидела, пока со второй работы заработанное не выплатили. Хорошо хоть, в столовой, где прибиралась, ей объедки брать позволяют. Да тока вот что там тех объедков? И кошку не накормить…

Да и из дома он все уж, почитай, вынес. Сервиз даже, тот, что ей Васенька дарил, когда ей тридцать лет сполнилось, на юбилей, значит — и тот, паршивец, куда-то снес… А уж как она его берегла! Всю войну он у ней пролежал в ящике с соломой, тряпками обмотанный, чтоб не побился ненароком. И не продала его, даж когда совсем плохо было. Так с Валерочкой перебились, перебедовали, но памятку от мужа любимого сберегла. А он взял и снес кудай-то… Про Васенькины книги, шторы, одеяла да постельное уж и говорить нечего — все хиной пролетело, все сынок повынес. Квартира уж, почитай, вовсе пустой стоит, ничего не осталось. Это все, конечно, жаль… Но сервиз тот любимый всего жальче. И ничего то больше у нее от Васеньки уж и не осталося…

Вот она и решилась уже совсем. Думала, повесится, снимут ее, будет она лежать бледная, печальная и красивая, совсем как в молодости, когда ее Васенька жив был еще. Вот тогда сынок и одумается, за голову схватится, да поздно уж будет, поздно… Зарыдает, заплачет кровинушка, поймет, что мать-то для него делала… А она покой долгожданный, желанный обретет. Совсем уж она приготовилась повеситься, веревку раздобыла крепкую, трусы новые прикупила, чулки опять же… Не думала она, что вот так вот будет. И будет она висеть синяя да обосранная, с высунутым фиолетовым языком… Ох, срам-то какой перед людями… Стыдоба… Видать, Боженька ей нарочно показал, как это, чтоб одумалась она…

От тяжких раздумий ее отвлекли приближающиеся голоса и торопливые шаги. Приехали милиционеры, и участковый с ними. Висельника окружили, осмотрели, кабинку да возле нее все излазили. К Марии подошли, вопросы задавать принялись, записывать, что она отвечала, стали. А там и доктора с неотложкой прибыли. Мужчину да ее в больницу забрали. А сегодня вот домой отправили. Говорят, выздоровела уж она, работать способная… А то, что нога у ней болит, то мелочи, поболит да пройдет.

— Эй, как там тебя… Ты тама живой аль потонул вовсе, прости Господи? Висельника мне мало, так утопленника еще Бог послал… — забарабанила в кабинку уборщица.

— Живой, теть Маш, куда я денусь? Водичка больно хороша, прохладненькая, вылезать совсем неохота, жарко там, душно… — отозвался Мишка, подскакивая и влезая под душ.

— Ну ты погляди на него! — всплеснула руками женщина. — Вылезать он не хочет! Нашел, где покупаться! А я, значится, дожидаться тута должна, покуда он там не наплескается, бессовестный! А ну вылазь сщаз же, паршивец этакий! — возмутилась она.

— Ой, простите меня, теть Маш! Я ж не специально, забылся просто маленько! Больно тут хорошо… Иду уже! — покорно отозвался Мишка, подпустив в голос виноватые нотки.

— Идет он… А я дожидайся его туточки… Совсем уж обнаглели, никакого спокоя от их нету… — ворчала она, по десятому разу елозя тряпкой перед кабинкой. — Слышь что ль? Вот никакой пользы от тебя нету, окромя вреда! Вот как сщас тряпкой то тебя грязной охолону, небось быстро выскочишь! — повысила она голос, останавливаясь прямо перед кабинкой и упирая руку в бок.

— Я все уже, — широко улыбаясь, Мишка шагнул из кабинки и обнял женщину, громко чмокнув ее в щеку. — Теть Маш, ну прости засранца! А я за то тебя до дома провожу, хочешь? Сумки-то небось тяжелые у тебя? Так я и донести помогу.

— Ступай уже, подлиза, — отпихнула его женщина, улыбнувшись против воли. — Проводит он… Тебя тама девки уж небося заждались…

— А и подождут маленько, никуда не денутся, — спешно одеваясь, отозвался он. — Ну чего, подожду я тебя возле проходной?

— Ой, лис ты рыжий, — уже широко улыбалась женщина. — Ну погодь маленько, я туточки щас домою, да приду тогда уж. Я быстренько! — шустрее заелозив тряпкой, уборщица заторопилась домыть душевую, уже пожалев, что так рано выгнала парня из кабинки. Ну постоял бы еще минуточек десять, покуда домыла бы, тогда тока за ним бы тряпкой махнула, и всего делов. А теперь вот… ну как не дождется? — Быстро я щас…

Дождавшись уборщицу у проходной, Мишка отобрал у нее сумку, второй рукой взял ее под локоток, давая ей возможность опереться на его руку, а себе обеспечивая хороший, надежный контакт, и, узнав, куда они направляются, неспеша пошел в нужном направлении, и медленно, тщательно контролируя поток — грохнуться обессиленным посреди улицы у него не было ни малейшего желания — продолжил начатое, изредка вставляя реплики в монолог трещавшей без устали женщины. К счастью, жила та довольно далеко, и он не торопясь, экономя силы, аккуратно залечивал ее раны и болячки.

Возле дома на потертой щербатой лавочке расположилась троица, состоявшая из тех субъектов, которых и днем старательно обходят стороной. Впрочем, им и сейчас никому не приходило в голову сделать замечание. Двое весело обсуждали улов в виде продуктовых карточек и горсти копеек, лежащий между ними, периодически поглядывая по сторонам в поисках новой жертвы или не тем помянутого патруля, третий, лениво поигрывая ножом-бабочкой, стоял на шухере, зыркая из-под низко надвинутой на глаза кепки.

— Эй, Гусь! Глянь, мамахен твоя чешет с каким-то хахалем, — громко выдал стоявший на стреме и гыгыкнул. — Чё-т соплив женишок-то…

— Чё-о? — рожа одного из сидящих вытянулась в непомерном удивлении, но спустя мгновение приобрела выражение яростной злобы и презрения. — Ну ща я им… — поднялся он с лавки, сунув в руки подельника пересчитываемые карточки.

Мишку окатило испугом, горечью, печалью, липкий страх потек по позвоночнику. Поморщившись, он перенаправил поток ощущений и мыслей уборщицы в уголок подсознания, успев уловить, что ее сын в той компании. Впрочем, тот и сам проявился, поднявшись с лавочки и блатной походочкой двинувшись в их сторону. Не дойдя до них примерно метра полтора, преградил путь, покачиваясь с пятки на носок и глубоко засунув в карманы руки.

— Ну здарова! — презрительно сплюнул он сквозь зубы, нагло ухмыляясь. Плевок смачно ляпнулся на носок Мишкиного ботинка.

— Сынок… Валерочка, пойдем домой, — зачастила Мария, пытаясь ухватить сына за руку. — Опять ты с ними, опять ты пьяный… Ну что ж ты жизнь-то свою гробишь? — в голосе теть Маши зазвенели слезы. — Пойдем, сыночек…

— Фраера этого тоже домой тащишь? Нового сыночка себе пригрела? — злобно уставился он на мать. — Плохо просишь, маманя! Чё, заступничка нашла? Гля, он и пожитки уже твои тащит как ишак. Может, и меня на ручках отнесет? — за его спиной раздался издевательский гогот. — Ну чё вылупилась, дура старая? Пожрать притаранила чего, или снова объедки свои тащишь? — потянулся он к сумке. — А ну-кась, давай позырим, чё там твой ишак нам припер… — дернув сумку на себя и не сумев забрать ее, он выпрямился и, хрустнув шеей, поднял взгляд на спокойно стоявшего Мишку.

За спиной подонка поднялись с лавки и подошли подельники.

— Ты, фраерок, не меньжуйся, — недобро оскалился тот, что стоял на стреме. — Сильно бить не станем, — поигрывая ножичком у него перед носом, презрительно процедил он.

— Ой, — взвизгнула в ужасе Мария, прикрывая рот ладошкой. — Сыночек, да что ж это вы… — расплакалась не на шутку перепуганная женщина.

— Умолкни, дура! Хули ты разоралась? — рыкнул на нее сын и снова дернул на себя сумку. — Сумку дал! — перевел он звереющий взгляд на Мишку. — Ты чё, оглох что ли, дятел?

Первым порывом Мишки было дать им в рожу. Эти двое постарше, может, и повоевать успели, но вряд ли они прошли подготовку разведчиков, хотя и уличные драки неплохо закаляют, а потому могут оказаться довольно серьезными противниками. Он с ними все равно справится довольно легко, несмотря на дичайшую усталость, а этот понтующийся сопляк и вовсе ему не соперник. Но что он решит силой? Только озлобит. И он-то уйдет, а вот Мария останется. И эта троица на ней отыграется. Угробят тетку… Его искать через нее станут. Нет, тут надо действовать по-другому. Проблемы нужно решать, купируя их на корню, а не убегать, словно заяц. И самое простое решение далеко не всегда правильное…