Подавленное состояние хафлинга нисколько не волновало убийцу. Ему было глубоко наплевать на Реджиса. Пуук получит назад свой рубин и воришку-хафлинга и щедро заплатит Энтрери. Но убийца был убежден, что даже все золото Пуука не вознаградит его за это путешествие.

Ему был нужен Дзирт До'Урден.

Дзирт и Вульфгар тоже видели загадочные вспышки, несколько раз прорезавшие небо. К этому моменту «Морская фея» уже вышла в открытое море, но все же находилась более чем в ста шестидесяти милях от «Дьявольской танцовщицы». Друзья могли лишь гадать, что означает это загадочное зрелище.

– Чародеи, – сказал Дюдермонт, подходя к ним. – Возможно, сражаются с каким-нибудь воздушным чудовищем, – предположил он, желая развлечь друзей. – Наверное, что-то не поделили с драконом или другим небесным зверем!

Дзирт прищурился и стал напряженно вглядываться во мрак в надежде различить мечущиеся в ночном небе черные силуэты. Или еще что-то, показывающее, что молнии посланы в какую-то цель. Но ничего не увидел. Возможно, «Морская фея» была слишком далеко от места действия.

– Это не битва! Это сигналы! – закричал Вульфгар, заметивший во вспышках некоторую закономерность. – Три и одна. Сначала было три вспышки – они шли одна за другой, а потом, после паузы, – еще одна. Но не понимаю, зачем столько возни ради одного сигнала, – добавил он. – По-моему, гораздо лучше послать гонца.

– А если эти сигналы предназначаются какому-нибудь кораблю? – предположил Дюдермонт.

Дзирт уже успел подумать об этом и сейчас размышлял над тем, кто и кому мог подавать такого рода знаки.

– Да, пожалуй, это действительно сигналы, – сказал Дюдермонт, припомнив последовательность вспышек и решив, что в словах Вульфгара есть некий смысл. – Каждый день множество кораблей приходят в Ворота Балдура и покидают город. Возможно, какой-то чародей приветствует своих друзей или торжественно прощается с ними.

– Или пытается что-то сообщить, – добавил Дзирт, покосившись на Вульфгара, и понял, что молодой варвар думает о том же.

– Ладно, для нас это не более чем красочное представление, – сказал Дюдермонт и, хлопнув друзей по плечам, пожелал им спокойной ночи.

Дзирт и Вульфгар, нисколько не разделяя восторг капитана, многозначительно переглянулись.

– Что он опять затевает, этот Артемис Энтрери? – спросил Пуук, отлично понимая впрочем, что чародей не ответит ему.

Оберон, а это его образ маячил внутри хрустального шара, действительно пожал плечами:

– Сказать по правде, мне никогда не удавалось ни постичь его замыслы, ни понять, что движет им.

Пуук кивнул и вновь начал прохаживаться вокруг стула, на котором сидел Ла Валль.

– И все-таки мне кажется, что эти двое не имеют никакого отношения к твоему рубину, – вновь подал голос Оберон.

– Скорей всего он им как-то насолил, и вот теперь с ним просто хотят свести счеты, – согласился Пуук.

– А если это друзья хафлинга? – спросил Оберон. – Но почему тогда Энтрери ведет их за собой, в Калимпорт?

– Кто бы они ни были, ничего хорошего от них ждать не приходится, – сказал Ла Валль, сидевший между своим господином и хрустальным шаром.

– Возможно, Энтрери собирается устроить им ловушку, – предположил Пуук, обращаясь к Оберону. – Это объясняет просьбу Энтрери о том, чтобы ты подал ему знак, когда они покинут Ворота Балдура.

– И вместе с тем Энтрери просил начальника порта передать, что он будет ждать их в Калимпорте, – напомнил ему Оберон.

– Скорее всего чтобы сбить их с толку, – подал голос Ла Валль. – Чтобы они думали, что до самого Калимпорта им ничто не угрожает.

– Нет. Это не в его правилах, – сказал Оберон, и Пуук снова кивнул в знак согласия. – Я никогда не видел, чтобы он пускался на такие очевидные уловки, дабы получить преимущество над врагом. Насколько я знаю Артемиса Энтрери, ему доставляет глубочайшее наслаждение встретиться с противником лицом к лицу.

Оба чародея и магистр Гильдии воров, который сумел пережить многих своих врагов только потому, что всегда соответствующим образом относился к разного рода неожиданностям, надолго задумались, прикидывая, что можно предпринять и каковы возможные последствия просьбы Энтрери. Пуука интересовало только одно – как бы поскорее заполучить волшебный рубин. Ведь, завладев им, он сможет многократно увеличить свое могущество и, возможно, даже заслужит расположение самого Великого Паши Калимпорта.

– Не нравится мне это, – сказал он наконец. – Мне вовсе не хочется, чтобы на пути Энтрери, возвращающегося с рубином, возникли какие-то неожиданные препятствия.

Он еще немного подумал, после чего, приняв решение, склонился к шару, чтобы быть поближе к образу Оберона.

– Ты еще поддерживаешь знакомство с Пиночем? – спросил он, хитро ухмыльнувшись.

Оберон сразу понял, на что намекает магистр.

– Пираты не забывают своих друзей, – ответил он в тон Пууку. – Пиноч неизменно заглядывает ко мне всякий раз, когда его заносит в Ворота Балдура. И он постоянно справляется о тебе и надеется, что у тебя, его старинного друга, все в порядке.

– А где он сейчас? На островах?

– Зимой торговля перемещается на юг от Ворот Балдура, – усмехнулся Оберон. – Где же ему еще быть, как не там?

– Отлично, – прошептал Пуук.

– Так ты считаешь, надо организовать преследователям Энтрери достойную встречу? – спросил Оберон, искренне наслаждаясь и тем, как развиваются события, и тем, что ему представилась отличная возможность услужить своему хозяину.

– Да, пусть пошлет три корабля, – сказал Пуук. – Не будем рисковать. Ничто не должно помешать возвращению хафлинга. Нам с ним предстоит о многом поговорить!

Оберон немного помолчал и вдруг усмехнулся.

– Жаль, – заметил он. – «Морская фея» была отличным кораблем.

Пуук в ответ повторил лишь одно слово, давая понять, что в этом деле он ошибок не потерпит:

– Была!

Хафлинг, подвешенный за лодыжки вниз головой, раскачивался над котлом с кипящей жидкостью. В котле кипела не вода, а нечто темно-красное. Возможно, красная краска.

А возможно, и кровь.

Послышался зловещий скрип рычага, и хафлинг опустился еще на дюйм. Его лицо перекосила гримаса дикого страха, рот широко раскрылся – так, словно он издал душераздирающий вопль.

Но крика не было слышно – только скрип ворота и нечеловеческий хохот невидимого мучителя.

Вот пар над котлом несколько рассеялся, и показался рычаг, при помощи которого протянутая из мрака рука вращала барабан с цепью.

Хафлинг раскачивался над кипящей жидкостью.

Снова послышался жуткий хохот, рука резко дернулась, и барабан бешено закрутился.

И раздался дикий вопль, способный, казалось, вывернуть душу, – крик агонии, крик самой смерти.

Пот начал щипать глаза Бренора еще до того, как он открыл их. Стерев испарину со лба, дворф помотал головой, желая прогнать кошмар и вспомнить, где он находится.

Он лежал в кровати, стоявшей в одной из уютных комнат Дворца Плюща. Новые свечи, которые он зажег, ложась спать, сгорели уже почти до самого основания. Но и свет не помог ему – ночь оказалась такой же кошмарной, как и другие ночи, которые он провел здесь.

Бренор уселся на краю кровати. Все было так, как и должно было быть. Мифриловые доспехи и его золотой щит спокойно лежали на стуле, стоявшем рядом с единственным в этой комнате шкафом, на котором покоились два шлема – помятый однорогий боевой шлем, с которым дворф не расставался уже почти двести лет, и корона Мифрил Халла, усыпанная тысячей сверкающих бриллиантов.

Но Бренор знал, что все не так. Дворф глянул в окно, но не увидел ничего, кроме отражавшейся в оконном стекле комнаты, в которой сияли корона и доспехи короля Мифрил Халла.

Он жил во Дворце Плюща уже неделю, и время это прошло крайне беспокойно, так, словно в Широкую Скамью уже прибыли войска из Долины Ледяного Ветра и Цитадели Адбар – армии, которые помогут ему вернуть Мифрил Халл своему народу. Его плечи немели от бесконечных похлопываний, которыми сопровождалась каждая встреча с Гарпеллами и другими гостями дворца. Всем хотелось заранее поздравить дворфа с возвращением на трон.