Судья нажал на кнопку, и специальное устройство в компьютере произнесло официально-бесстрастным, но вполне человеческим голосом:
— Суд рассмотрел обстоятельства дела. На основании имеющихся прецедентов и в соответствии с законами данного региона Энтони Дженкинс признан виновным по всем пунктам обвинения и приговаривается к высшей мере наказания.
В зале находились только шестеро, но телевидение, разумеется, транслировало процесс для всего населения.
Теперь, используя предписанную терминологию, говорил уже сам судья:
— Осужденного доставят в космопорт, откуда он первым же транспортом будет отправлен в пожизненную ссылку.
Дженкинс вздрогнул, но не произнес ни слова.
Паркинсон содрогнулся. «Многие ли из нас, — подумал он, — сознают чудовищную несоразмерность этой кары по сравнению с проступком Дженкинса? Когда же люди станут настолько человечны, чтобы отменить наказание ссылкой? Неужели кто-то из телезрителей способен сейчас без угрызений совести смотреть на несчастного, которому до конца своих дней суждено мыкаться на той планете среди странных, злобных существ и вдобавок в совершенно кошмарных условиях: ярко-синее, даже глазам больно, небо и ядовито-зеленая трава, днем невыносимая жара, ночью лютый холод и бурные порывы пыльного ветра, и всегда неспокойный океан?.. И вечная тяжесть в ногах, руках, во всем теле, обусловленная силой притяжения! Нет, невозможно смириться с этим ужасным приговором, обрекшим одного из нас, какова бы ни была его вина, покинуть Луну, ставшую обжитым и уютным домом, и жить отныне в аду. То есть на планете Земля.
Учитывая, что Джон Кэмпбелл значит для меня, мне неприятно указывать на его недостатки, как редактора, но он автор ужасных аннотаций. В этих небольших редакторских комментариях в начале рассказа, комментариях, которые должны побудить вас прочитать его, он слишком часто выдавал суть рассказа, когда автор делал все возможное, чтобы скрыть суть до нужного момента.
Вот комментарий Джона к рассказу «Ссылка в ад»: «Ад - это, конечно, худшее из мыслимых мест, в которое вы меньше всего хотели бы попасть. Это — Фиджи для эскимоса, остров Баффина с его полярными прелестями — для полинезийца…» Если вы сначала прочтете аннотацию, а затем мою историю, «Ссылка в ад» произведет эффект мокрых спагетти — чего-то явно не работоспособного.
По мере того как в моем творчестве засуха научной фантастики усиливалась, для меня стало важно не допустить, чтобы ничего из вышедшего из-под моего пера в этой области не пропало даром.
Мой друг, Эд Беркли, издавал небольшое периодическое издание, посвященное компьютерам и автоматизации. (Насколько я помню, оно так и называлось «Компьютеры и автоматизация»). В 1959 году он попросил меня написать для него небольшую историю, ради дружбы, и поскольку мне всегда трудно отбиваться от чего-либо, что мне предлагают таким образом, я написал для него «Необходимое условие». Он заплатил мне доллар но так и не напечатал рассказ.
Прошло восемь лет, и я, наконец, напомнил ему:
— Эй, Эд, что случилось с моим «Необходимым условием»?
Он мне ответил, что решил вообще не публиковать научную фантастику.
— Тогда отдай обратно рассказ.
— О, забирай можешь им пользоваться.
И я его использовал — отправил в «Фэнтези энд сайенс фикшн». Рассказ опубликован в июльском номере этого журнала за 1968 год.
Необходимое условие
Джек Уивер в полном отчаянии выбрался из недр Мультивака. Тодд Немерсон, сидевший у пульта, спросил:
— Ничего нового?
— Ничего, — сказал Уивер, — ничего, ничего, ровным счетом ничего! И совершенно непонятно, что же могло случиться.
— Тем не менее он не работает.
— Хорошо тебе рассуждать, сидя в кресле.
— Я не рассуждаю, я думаю.
— Он думает! — Уивер горько усмехнулся.
Немерсон беспокойно заерзал в кресле:
— А почему бы и нет? Шесть бригад кибернетиков носятся по коридорам Мультивака и за три дня ничего не отыскали. Почему бы ради разнообразия кому-то и не начать думать?
— Думай не думай, ничего не изменится. Надо найти поломку. Где-то, очевидно, произошло замыкание.
— Вряд ли все так просто, Джек.
— Кто говорит, что просто? Ты знаешь, сколько в нем миллионов ячеек и контактов?
— И все-таки ты неправ. Если бы речь шла о реле или контакте, Мультивак использовал бы резервные линии, сам бы уж как-нибудь отыскал неполадку и сумел бы поставить нас об этом в известность. Вся беда в том, что Мультивак не только не отвечает на вопросы, он не может сообщить нам, что с ним стряслось. А между тем, если мы не поможем ему, в городах начнется переполох. Мировая экономика координируется Мультиваком, и все об этом отлично знают.
— Кстати, я тоже знаю. Что это изменит?
— Думать надо. Мы что-то упускаем. Пойми, Джек, за последние сто лет все самые выдающиеся умы кибернетики старались усложнить Мультивак. Сегодня он может почти все — в том числе говорить и слушать нас. Практически по сложности он уже не уступает человеческому мозгу. Мы до сих пор не можем полностью разгадать человеческий мозг — почему же мы претендуем на полное понимание Мультивака?
— Ну вот, еще немного, и ты скажешь, что Мультивак разумен.
— А почему бы и нет? — Немерсон задумался. — Почему бы и нет? Можем ли мы утверждать, что Мультивак не пересек ту тонкую, условную черту, которая отделяет машину от мыслящего существа? Да и существует ли эта черта? Если мозг количественно сложней Мультивака, а мы все продолжаем усложнять Мультивак, в какой точке…
Немерсон погрузился в молчание.
— К чему все это? — раздраженно спросил Уивер. — Даже допустим, что Мультивак разумен. Неужели это поможет нам найти поломку?
— Поможет, потому что мы сможем подойти к нему с человеческими мерками. Допустим, тебе задали вопрос, какой будет цена на пшеницу следующим летом, а ты не ответил. Почему ты не ответил?
— Потому что я этого не знаю! А Мультивак знает. Он, а не я, обладает всей нужной информацией. Пользуясь этой информацией, он может предсказывать тенденции в политике, экономике или, к примеру, в метеорологии. И мы отлично знаем, что он может, — он это не раз делал.
— Ну хорошо. Тогда допустим, я задал тебе вопрос, ты знаешь ответ на него, но мне его не сообщаешь. Почему?
— Потому что у меня опухоль мозга, — огрызнулся Уивер, — потому что я потерял сознание. Потому что я в стельку пьян. И наконец, черт побери, потому что я сломался! Именно это мы и стараемся установить. Мы пытаемся отыскать место, где произошла поломка. Мы пытаемся отыскать необходимое условие его работы.
— И не нашли. — Немерсон поднялся с кресла. — Послушай, Джек, на каком вопросе Мультивак замолчал?
— Откуда мне помнить? Прокрутить тебе пленку?
— Не надо. Скажи, работая с Мультиваком, ты ведь ведешь с ним беседу?
— Так положено. Это терапия.
— Да, да, конечно, терапия. Мы делаем вид, что Мультивак — разумное существо, чтобы не переживать: ах, машина умнее меня! Из металлического чудовища делаем этакого отца-батюшку.
— Объясняй это, как тебе удобнее.
— Но это же самообман, и ты отлично об этом знаешь! Такой сложный компьютер, как Мультивак, должен говорить и слушать. Недостаточно только закладывать в него вопросы и получать ответы. На определенном уровне сложности Мультивак должен казаться разумным, потому что он действительно разумен. Слушай, Джек, задай мне тот, последний вопрос. Я хочу испытать мою собственную реакцию на него.
— Вот еще глупости, — отмахнулся Уивер.
— Прошу тебя.
Уивер был в полном отчаянии и к тому же смертельно устал. Иначе он вряд ли подчинился бы такой просьбе. Он сделал вид, что закладывает программу в Мультивак, и начал говорить, как говорил всегда в такие минуты. Он высказал свое мнение о неполадках в сельском хозяйстве, вспомнил о новом уравнении ракетной струи, о пятнах на Солнце…
