Он слаб. Точка.

Кое-как приведя мысли в порядок, она совершенно ехидно улыбнулась ему.

— Бульончик?

В это время в гостиной прозвучал хлопок, говоривший о том, что завтрак, ну, или обед… а, не важно, подан.

Северус внимательно смотрел на нее, не произнося ни слова. Его лицо было все так же болезненно-бледным, но в глубине его черных глаз горели огоньки желания.

«Возможно и он почувствовал тоже самое», — отметила Нат про себя.

— Я сейчас, никуда не уходи.

Она чувствовала невероятный подъем сил. От того, что все плохое, похоже, осталось позади. Хотелось шутить и смеяться. Хотя она помнила, что с Северусом нужно веселиться аккуратнее. Тем более сейчас, когда он стал намного сильнее магически. Интересно, а как узнать на сколько сильнее? Нужно на досуге об этом подумать. А сейчас хотя бы узнать какой сегодня день недели.

— Минки, какое сейчас число? Двадцать пятое? — между делом спросила Нат. Укладывая на поднос все необходимое.

— Двадцать седьмое, — ответила домовуха.

Нат на секунду оторвалась от сервировки и удивленно посмотрела на Минки.

— Как двадцать седьмое? Мы, что, трое суток спали?

— После такой сложный обряд, что провела Хозяйка, энергия должна восстановиться. И магия должна принять новый Хозяин, — Минки почти шептала, помня запрет на разглашение тайны.

— Ясно, — неуверенно протянула Нат, вернувшись к своему занятию и все еще находясь под впечатлением от услышанного.

Разглядывая принесенный эльфом завтрак.

“Ну, допустим завтрак», — она решила воздержаться от расспросов о времени суток. — Неужели я поправилась?” — усмехнулась она про себя, оглядывая свое диетическое меню. Тарелка овсянки, овощи и фрукты.

— Решила меня на правильное питание посадить?

— Хозяину и Хозяйке не нужно сейчас принимать тяжелый пища, пока магия не стабилизироваться.

— При таком питании она только через месяц стабилизируется.

— Это не так. Магия сама излечит тело, сейчас нужна пища, которая не будет мешать ее свободной циркуляции, пока не завершился процесс единения.

— А как хотелось большой, жирный кусок мяса, — вздохнула она. — Ну, тут уж, как скажешь. Пусть циркулирует свободно.

Она взяла поднос едой и направилась в спальню.

— Да, Минки, я не хочу, чтобы ты появлялась в спальне без разрешения. Гостиная, возможно, в редких случаях, кабинет, конечно с разрешения Хозяина, но не спальня.

— Минки сделает так, как скажет Хозяйка, — с поклоном ответила домовуха.

Нат, придвинув небольшой столик к кровати, поставила на него все то великолепие, что принесла Минки: большая чашка бульона, тарелка овсянки, фрукты, овощи и какая-то мутная красная бурда. Недоверчиво понюхав содержимое стакана, она констатировала:

— Морс… клюквенный.

Она вздернула вверх брови и поджала губы, выражая недоумение по поводу вкусов Минки.

— Ну, как говориться, чем Бог послал.

И перевела взгляд на Северуса. Ему, видимо, набор продуктов тоже показался странным. Он скептически изогнул бровь, мысленно соглашаясь с Нат и указав пальцем на чашку с бульоном спросил:

— Это, видимо, мне?

— Думаю, да. Должно быть Минки, очень волнуется за твой желудок. Я, кстати, тоже, — легкие нотки недоумения в ее взгляде, сменились твердостью и не подкупностью. — Тебя покормить? — совершенно серьезно спросила Нат.

— Думаю с ложкой я справлюсь, — саркастически ухмыльнувшись.

— А, ну да, мистер я-никогда-не-прошу-помощи.

Северус обдал ее коронным ледяным взглядом, ясно говорившим ей, что пора бы прекращать паясничать.

Или забыла, что не котика против шерстки гладишь?.

— Ой, ладно, только не начинай.

Она вскинула руки вверх, сдаваясь.

Натали взяла ложку примеряясь к овсянке, вместо которой все еще хотелось жаренный кусок мяса. Она почувствовала, как он осторожно прикоснулся к ее щеке. Подняв голову, она встретилась с его чарующими черными глазами, которые были полны нежности и любви. Любви, она не ошиблась. И пусть в его книге будет написано что угодно, пусть он никогда не сможет ей этого сказать, но его глаза были сейчас красноречивее любых слов. Он притянул ее к себе и легко коснулся губами ее щеки, уголка губ, подбородка…

— Северус, пожалуйста. Мы же договорились, — выдохнула Нат и прикрыла глаза от удовольствия, которое начинало кружить голову. — Милый, я не смогу остановиться, а ты еще…

Он не дал ей договорить, накрыв ее мягкие губы своими. В голове зашумело, все завертелось, стало так ярко. Он обхватил ее лицо ладонями и целовал, целовал не в силах оторваться. Целовал, словно пытался достать до предела, до той зыбкой грани, за которой больше нет условностей. Будто мир исчез. Исчез вместе с оболочкой из тел. И они, повинуясь лишь законам мироздания умирают от любви в этом невыносимо-ярком горячем танце. Как маленькая птичка, что поет с шипом в груди свою упоительную песню, не думая о смерти. Пока не оборвется дыхание, пока не иссякнет жизнь. Отдавая все до последнего предела.

Нат чувствовала между своих ног его тонкое сильное тело. Упершись руками в его грудь, она откидывала свои длинные волосы, которые тяжелым каштановым каскадом рассыпались по спине. Она выгибалась, приподнимаясь, снова опускалась, проезжалась в нетерпении по лобку. Высекая из него стоны, заставляя его пальцы с силой сжимать ее бедра, требуя повторения. Она откинула голову назад, когда клитор мучительно запульсировал, отправляя нестерпимые волны удовольствия по всему телу. Вторя этой мучительной пульсации, ее движения стали еще яростнее, словно она не хотела отпускать удовольствие, заставляющее ее озвучивать каждое жаркое проникновение. Хватка на бедрах стала болезненной. Его тело изогнулось и словно повинуясь этому бесконтрольному движению он резко сел и, обхватив ее руками, прижал к себе. Словно в одиночку не сможет справиться с дрожью охваченного жаром страсти тела. Она чувствовала расслабляющую пульсацию изливающегося внутри нее партнера.

Сознание возвращалось медленно. Он немного ослабил объятия, видимо тоже приходя в себя. Его губы, словно робкие крылья мотылька дразнили ее, едва касаясь шеи, скул, подбородка, нежа ее в легком шлейфе только что испытанного блаженства, в котором прибывало разомлевшее тело. Наконец их глаза встретились. Его взгляд был мягким, полным нежности и какой-то тихой, но настойчивой жажды. Словно все еще цеплялся за последние всполохи ускользающего удовольствия, не желая отпускать.

— Не говори ничего. Ни какие слова не смогут выразить того, как мне сейчас хорошо, — она шептала, ласкаясь щекой к его щеке, как ластящаяся к ногам хозяина кошка.

Нат закрывала глаза от того невероятного ощущения близости, которое дарили эти простые, казалось бы лишенные сексуальности, прикосновения. Через несколько минут она поняла, что ее руки ласкают его грудь, а губы перешли в наступление и целуют все, до чего могут дотянуться. Она зарылась носом в его волосы и словно вдохнула наркотик. Ее сознание снова поплыло, закручивая в ярком водовороте желания. Желания утолить эту, казалось неизбывную, жажду. Его запах всегда будоражил ее, но сейчас он лишал ее рассудка. Когда отключаются все другие инстинкты кроме одного… Она откидывала голову, чтобы он мог сполна насладиться, выцеловыванием ее длинной шеи. Его руки проходились по ее спине, оглаживали бедра, то и дело вжимая ее в свой готовый к новым свершениям ствол. В этих прикосновениях было что-то еще, кроме сумасшедшей горячки, охватившей их. Словно Нат чувствовала не только отклик своего тела на его прикосновения. Также остро она чувствовала то, что в нем пробуждали ее собственные. Объятое наслаждением тело, казалось горело в огне, в котором хотелось сгореть дотла, чтобы утолить, наконец, эту неуемную жажду. Он резко перевернул ее на спину и приподнявшись на локтях посмотрел ей в глаза. Словно хотел увидеть блаженство, которое дарил ей. Не отрывая взгляда от ее горящих глаз, он медленно вошёл в нее и замер. Ноздри ее тонкого носа затрепетали, а спина слегка прогнулась, чтобы впустить его глубже. Ее стон. Его взгляд.