Она села на кровать рядом с Северусом и положила его голову себе на колени. Нат начала медленно расчесывать его волосы, плотно обхватив свободной рукой его искаженное судорогой лицо. Северус стал стонать жалобнее и чаще. Он жмурил глаза, словно видел что-то страшное или пытался перетерпеть сильную боль. Его лицо на миг расслаблялось, но через секунду он снова корчился в судорогах, хватая воздух ртом. Вены на его шее вздулись, лицо стало багровым и словно прорвав плотину из горла вырвался вопль. Ужасающий, потусторонний рев. Словно он пытался исторгнуть что-то из себя. От неожиданности Нат подскочила на месте. Но, быстро придя в себя, продолжила свое неспешное занятие.

Следующие тридцать мучительных долгих минут, он извивался в ее руках, цеплялся мертвой хваткой в простыни, которые трещали под напором его страха и боли. Северус покрылся холодным потом, стекающим с его волос по охваченному агонией лицу. Собирался в надгрудинной выемке, блестел на безволосой груди. Он рвано поверхностно дышал, пытаясь справиться с тем, что, видимо, видел там, под дрожащими и жмурящимися от боли тонкими веками, под которыми тревожно метались его слепые глаза. Он словно смотрел в себя, видя собственных демонов. Тех, что так надежно прятал в «злых щелях»* своей израненной души. Сделав ее своим персональным адом, под тяжестью вины, о которой она лишь догадывалась.

Через полчаса его агония стала стихать и в один момент Северус вдруг раскрыл глаза и вопросительно уставился на нее. Его лицо стало удивлённо-растерянным. Он осторожно дотронулся кончиками пальцев до ее щеки:

— Мама…?!

Нат растерянно смотрела на него, пытаясь понять, как ей реагировать. Видя немую мольбу в его глазах, мольбу о нежности, о защите, она осторожно закрепила гребень в его волосах. Освободившейся рукой провела по его осунувшемуся, за эти долгие минуты агонии, лицу.

— Да, мой любимый мальчик. Мой сынок, — она ласкала его лицо проникая пальцами в мокрые, растрепанные волосы. — Я здесь любимый, я с тобой. Я не позволю обидеть тебя. Ты слышишь, сыночек. Мой нежный Северус.

Его лицо расслабилось, словно сознание потянулось в след ласкающим словам, которые баюкали и нежили его в своих теплых объятиях. Он не отрываясь смотрел на нее:

— Почему ты не любила меня? Почему ты оставила меня одного? — его голос был совсем тихим. Но в нем не было ни обиды, ни упрека.

Нат улыбнулась ему, пытаясь скрыть стоявшие в ее глазах слезы.

— Ну что ты, милый. Я всегда любила тебя. Разве тебя можно не любить? Просто жизнь была нелегкой, я иногда забывала о тебе. Забывала обнять своего мальчика. Своего Северуса. Но это не значит, что я не любила тебя. Всегда. Ты слышишь? Всегда, я с тобой, любимый. Вот здесь, — и она положила ладонь ему на грудь, как раз в то место, где с надеждой на любовь, билось его сердце.

Казалось, что Северус, слава Мерлину, уснул. Дыхание его стало спокойным, но все еще поверхностным. По лицу нет-нет да пробегала судорога, говоря о том, что это лишь временное затишье. Она, пользуясь минутой тишины, решила вернуться к терзающему ее весь последний месяц, вопросу. Нат решительно извлекла из своей прикроватной тумбочки заранее приготовленный клинок. Его отполированное до зеркального блеска тонкое, острое лезвие заиграло в свете свечи, завораживая рисунком древних рун, струящимся по несокрушимому булату. Извлекла из тайника серебряную чашу и длинную деревянную палочку, с заостренным кончиком, испещрённые древними заклинаниями на непонятном ей языке. На секунду она вдруг задумалась о сигнальных нитях защиты, которыми, она была уверена, опутана вся школа. Видимо Альбус, как директор имеет доступ к этому, казалось, живому организму. Она понимала, что, если проведет ритуал в школе, он точно будет об этом знать. А в ее планы это не входило. Нат стала перебирать в голове возможные варианты их перемещения из школы в ее домик с садом. Он был зачарован и найти его, после ее последнего усиления защиты, никому не удастся. Вариант с трансгрессией и каминной сетью отпали сразу. Фестралы, метлы, тоже плохой вариант. Северус без сознания и рисковать его здоровьем, если вдруг во время очередного приступа он сверзнется с большой высоты, она не хотела. Ее размышления прервал хлопок в гостиной. Сначала она подумала, что ей показалось, но нет перед ней, сверкая отблесками свечей в огромных зеленых глазах, стояла ее домовуха Минки.

— Минки приветствует мисс. Минки прислал замок. Он сказал, мисс нужна помощь Минки.

— Замок? — недопоняла Нат, — ты хотела сказать директор Дамблдор?

— Нет мисс, Минки прислал замок. Он сказал мисс нужна помощь.

— Хорошо, хорошо, — Нат прервала очередной виток объяснений. — Поясни, что значит Минки прислал замок? Разве домовики подчиняются не директору?

— Домовики много столетий служат замку. Директора меняются и пока они есть глава школы, домовики формально подчиняться им. Но… — Минки многозначительно помолчала, видимо пытаясь усилить впечатления от следующей фразы.

«Да, за прошедший год я разбаловала эльфиху. Северус прав. Я слишком много ей позволяю», — беззлобно отметила про себя Натали.

— Все эльфы подчиняются старому замку. И он сказал Лонни, что Минки служить только молодой мисс. Минки больше не подчиняться директору, — она торжествующе закончила свой пламенный рассказ, оставив у Нат еще больше вопросов чем до его начала.

— Кто это Лонни?

— Лонни — самая старшая и уважаемая домовуха Хогвартса. Все остальные домовые эльфы подчиняться Лонни.

“Отлично. Один вопрос прояснили”.

Нат думала, как бы так задать свой следующий вопрос, чтобы Минки не пустилась на второй заход объяснений по поводу связи эльфов с замком.

— Скажи, если ты, Минки, подчиняешься только мне, директор Дамблдор может узнать тайну, которую я попрошу Минки сохранить в секрете?

“Уф, вроде сформулировала предельно просто.”

— Нет, Минки подчиняется только молодой мисс.

— Хорошо. А Лонни Минки может рассказать о секрете, что я попрошу сохранить для меня в тайне?

— Нет. Минки подчиняется только замку и молодой мисс.

— То есть ты хочешь сказать, что Минки больше не подчиняется Лонни? — все не унималась Нат, пытаясь выяснить все возможные варианты развития событий, чтобы принять окончательное решение.

— Минки подчиняться Лонни, подчиняться замку и подчиняться молодой мисс. Но Лонни не может спрашивать Минки о том, о чем мисс Валентайн не велела говорить, — уверенно завершила свою речь домовуха, поведя огромными ушами в знак того, что была довольна, как справилась со своей трудной задачей.

— Хорошо Минки. То есть, если я доверю тебе тайну об этом никто не узнает?

— Об этом знает замок, — повторила все с тем же терпением эльфиха.

— А так как директор имеет доступ к памяти замка, то, что происходит в этой комнате сейчас, станет ему известно?

— Пока Минки служить молодой мисс, все, что мисс говорить Минки или показывать, никто не видеть. Это волшебство эльфов. Мы можем закрывать невидимым шатром все, что хочет скрыть Хозяин.

— То есть, я правильно поняла, как только ты здесь появилась все, что происходит в этой комнате, инкогнито?

— Именно так, — торжествующе светилась Минки.

Так, а если я совершу обряд в присутствии Минки, то и Северуса тревожить не придется. Неизвестно, как он перенесет любое, даже самое бережное перемещение.

— Скажи, если ты останешься здесь, и накроешь своим чудесным невидимым шатром комнату, ты сможешь скрыть следы любого, даже сильного обряда?

— Конечно. Эльфы только с виду хрупкие. Минки может сдержать внутри выбросы от любой, даже самый сильный магия.

— Даже темной? — медленно произнесла Нат, внимательно ловя реакцию домовухи на ее слова.

Глаза эльфа еще больше расширились, а уши напряженно заострились. Видя ошеломление на лице Минки, Нат поспешила объяснить:

— Видишь ли Минки. Я хочу дать мастеру Снейпу защиту своего Рода. А без крови данный обряд не совершить. Просто обряды с использованием крови очень сильные и относятся из-за этой специфической составляющей к Темным.