Он просто сильнее вжал ее в себя, даря свою защиту. Расслабившись в его сильных руках, она практически сразу уснула и Северус, положив ее голову себе на колени, откинулся на спинку кровати, приготовившись охранять ее сон. Он рассматривал ее лицо, осторожно убирая пряди волос, выбившиеся во время ее агонии. И их шелк ласкал его пальцы, протекая сквозь них, как белый морской песок.

Женщины никогда не любили его. Он не помнил, чтобы у него, когда-нибудь после Лили, было желание так близко подпустить кого-то. Так впаяться в кого-то, до неразделимого МЫ. Видимо, он пугал тех немногих, которые осмелились подойти ближе других. Конечно, в основном это были шлюхи, и их любовь он покупал. Где-то внутри он успокаивал себя, что это по крайней мере честно. Заплатить за то, что ничего не чувствующий к нему человек позволит снять напряжение и не думать насколько это омерзительно. Он чувствовал ненависть внутри себя. Он был груб, будто сам того не желая, мстил каждой за то, что они не могли быть ЕЮ, его Лили. И каждый раз оскверняя свое тело, принадлежащее ЕЙ, он чувствовал налипающую на него грязь, которую не мог отмыть. Поэтому, каждый раз одеваясь после очередной «разрядки», он сглатывал комок, подступающий к горлу, который нес в себе разочарование и невыносимую боль одиночества. Просачиваясь в его сознание, она отравляла его медленным и весьма болезненным ядом, приближая его такую желанную, но мучительную смерть.

А сейчас, глядя на спящую Нат, он грел в сердце маленький теплый комок, в который свернулась еще не до конца освоившаяся в нем надежда. Он чувствовал, что был нужен ей. Северус даже не представлял себе до встречи с ней, что просто быть нужным — это такое счастье.

Нога, на которой лежала Натали, затекла и начала ныть. Он привстал, поддерживая аккуратно голову своей спящей красавицы, чтобы не побеспокоить ее сон, но она, видимо, испугавшись, что он сейчас покинет ее, застонала и притиснулась еще ближе, схватившись рукой за полу его сюртука. К фестралу ногу, пусть хоть отсохнет. Он прижал ее сильнее к себе, чтобы она чувствовала его железобетонную заботу и готовность охранять, как Пушок, кутая в руках свое сокровище, свой философский камень, свой личный рецепт бессмертия.

Позже

Нат вздрогнула и проснулась. Видимо, находясь во власти кошмара, она совершенно забыла о его присутствии. И сейчас, встретившись с ним глазами, от неожиданности отстранилась и в изумлении уставилась на него. Северус вглядывался в нее, будто искал признаки недавней паники и, не найдя их, решил сменить личину доброго полицейского на злого, чтобы у нее не возникло желание задавать ему не удобные вопросы. Например, как объяснить свое нахождение в ее постели. Его брови поползли вверх, скрывая напряженную работу мысли, а рот слегка скривился, то ли в виноватой улыбке, то ли в саркастической ухмылке, Нат не поняла. Почерк спросонья был неразборчив. Она сидела напротив, явно ожидая объяснений.

Ну вот, что он должен ей объяснить? Что по просьбе директора шпионил за ней. Услышав душераздирающий крик и заподозрив неладное, по-быстрому, без прелюдий, трансгрессировал в ее спальню? Так себе объяснения. Другие объяснения, предаваясь любованию спящей невинности, он придумать не успел.

И тут пригодилась его практически одеревеневшая нога, которую, пользуясь свободой, он попытался выпрямить, что было ошибкой, тысячи острых игл разом впились в его многострадальную конечность, причиняя нестерпимую боль. Морщась, он руками переместил ее в более удобное положение, растирая затекшие мышцы.

— Ладно, не важно, — не дождавшись его объяснений, Нат поднялась с постели.

Быстро накинув шелковый пеньюар на свою коротенькую кружевную ночнушку, она, как ни в чем не бывало, посмотрела на Снейпа. А в голове была одна мысль, которая доводила ее до тихой истерики:

“Слава, Мерлину, трусы вчера не сняла, фестрал его знает, сколько времени он тут находится”.

Длина ее ночной сорочки изначально была на грани приличия, а когда Нат спала, то задиралась вообще до неприличия, обнажая все, что только могла, подлюка такая. Нат, вообще-то спала голая, но сейчас она находилась, как ни как, в гостях. Хотя, конечно, Пол видел ее в разных компрометирующих видах, но то Пол – голубизна не опасная, а то Сев. Она деловито отвернулась, будто искала куда-то запропастившиеся тапочки, которых отродясь не носила. Приведя тем самым лицо в серьезный вид, все еще опасаясь нервно рассмеяться.

— Сначала чай… ну или кофе. Какой напиток вы предпочитаете в это время суток? — Нат насмешливо уставилась на него, в ожидании ответа хотя бы на этот ее вопрос.

Северус, слава Мерлину, обрел дар речи, попросив чай с молоком.

— Чудно, помниться мне вы неплохо готовите чай. Поможете?

— Вы не умеете заваривать чай? — включил он циника.

— Как я скучала по Вашему тонизирующему сарказму, — она сказала это мягко, с совершенно не обидной издевкой.

— Умею, просто я боюсь, что вы исчезнете так же неожиданно, как появились здесь. А как я сказала ранее, я соскучилась по вашему сарказму и мне не хотелось бы упускать возможность пообщаться с вами вне стен школы, которые, по-моему, действуют на вас угнетающе. Достаточно подробно для вас?

Он всегда поражался ее непосредственности. Натали не боялась говорить о своих чувствах. Что для Северуса было темой болезненной, так сказать тайной за семью печатями. В нем было столько искренности, но страх выглядеть слабым или смешным так пугал, что она начинала бродить внутри него превращая это дорогое вино в уксус. Горечь которого, выносили немногие.

Ну вот, что здесь возразишь? Он и впрямь подумывал смыться по-тихому, пока она отвлечется на чай, но после ее слов, это выглядело бы по меньшей мере неприличным.

Чертова девчонка. Не то чтобы Северусу не хотелось пообщаться с ней в непринужденной обстановке. Напротив, хотелось и даже очень. Просто он еще не привык к новому статусу «охранника-наседки» с личными мотивами. Он всегда был один. А тут Нат… Как она тогда сказала? Со словесным поносом и гипертрофированным чувством долга…? Да, действительно… лучше и не скажешь. И все равно, он ловил себя на мысли, что ему хорошо с ней, спокойно. Она будоражила его сознание, возбуждала его тело, и было это по-настоящему чем-то замечательным. Его демоны мирно дремали где-то глубоко в «злых щелях» его израненной души.

Они дошли до кухни и Северус в готовности помогать, как просила его спутница, смотрел на нее ожидая приказаний. Нат улыбнулась, созерцая его в боевой готовности, и отодвинув стул, пригласила сесть.

— Морально поддерживать можно и сидя.

— Мне не трудно. Научил бы вас заваривать чай.

— Да, профессия несомненно накладывает свой отпечаток. Вы все время хотите меня чему-то научить.

— А разве это плохо – учиться?

— Учиться, нет. Но в вашем случае, это скорее недоверие. Вы же не знаете, что я умею, а чего нет. Вы не рассматриваете такой вариант, что искусству заваривания чая, я вас могу поучить? — Нат мельком взглянула на него, доставая все необходимое.

Через несколько минут она поставила перед ним чашку с чаем и с джокондовской улыбкой села напротив в ожидании вердикта. После такого ее смелого заявления, дегустация была весьма пристрастной. Отчего между ними на время повисло напряженное молчание. Северус не любил проигрывать, он был определенно доминантом во всем, но Нат тоже была не пальцем делана…

Он напоминал ей сейчас дегустатора вина. Серьезно подойдя к вопросу качества чая, чтобы оценить мастерство Натали. Поэтому он ответственно «катал по небу» ее напиток, весьма, кстати, не плохого качества: со сбалансированным вкусом и приятным ароматом. Практически все его ноты он с легкостью искусного зельевара узнал сразу, кроме одной, никак не поддающейся идентификации. Ей было определенно смешно, все эти его потуги, в попытке доказать ей свое превосходство. Но она, как паинька, ждала его вердикт. И о чудо, наконец-то…

— Весьма недурно, — он сказал это с таким серьезным видом, что у Нат от волнения похолодели руки. Вот он «ужас подземелий» в действии. Смертоносное, нужно сказать, оружие.