Он поднял ворот пальто, и зашагал по заснеженной улице к зоне аппарации.

========== Глава 13 Заявление о намерениях ==========

Натали так и не осмелилась открыть эту небольшую книгу, будто все еще хранившую тепло его рук. Она помнила эти щемящие сердце стихи. Да и воспоминания о том памятном вечере, когда она открыла для себя Камоэнса, она тоже отчетливо помнила. Нат улыбнулась. Она не знала, чем она заслужила такое его доверие, но на душе стало так тепло и уютно, что хотелось просто лежать вот так, и это казалось ей верхом блаженства. Она незаметно уснула под сонм своих мыслей.

Спала она беспокойно, копна ее каштановых волос разметалась по подушке, на лице выступила испарина, она беспокойно постанывала, мотая головой словно оглядывалась… «Вокруг темно. Она идет, по знакомой ей улице, и чувствует, кто-то идет за ней следом. Она не видит его, но точно знает кто это. Это тьма, которой наполнен сейчас воздух, от которой не скрыться ни за какими стенами. Тьма проникает в ее легкие с каждым вдохом, стоит перед ее глазами. От нее нет спасения. Будто сама чернота ночи, обрела уродливую форму, разливая своим взглядом по ее спине леденящий холод. Сердце, в ужасе начинает заходиться в груди. Она чувствует, что, если побежит, тьма сожмет свои железные тиски и раздавит ее. Поэтому старается идти как можно спокойнее. Что дается ей с трудом, от пульсирующего в ней ужаса, который начинает подниматься из груди сдавливая горло. Она хочет закричать, но изо рта вырывается лишь сдавленный хрип. Этот живой организм, эта тварь, почуяв ее панику, начинает обволакивать ее, как вязкая липкая субстанция, смыкаясь над ее головой, заползая в нос, в рот, она задыхается, теряя сознание…

Нат в ужасе проснулась от того, что она забыла, как дышать. Долю секунды она, судорожно вспоминала, как это делается, чувствуя, что от нехватки кислорода начинает кружиться голова. Но, вдруг, организм, точно очнувшись от оцепенения, запускает безусловный рефлекс, и она вдыхает полной грудью воздух через открытый рот, наполняя легкие до боли. Не успев выдохнуть она, вновь поддаваясь рефлексу судорожно вдыхает, от чего легкие начинают болеть, а горло першить.

Придя немного в себя, она старалась усилием воли сдержать поток воздуха, который напуганный организм рефлекторно пытался получить. Слегка отдышавшись, она провела трясущейся рукой по мокрому от пота лицу, убирая с него прилипшие пряди, пытаясь успокоить дыхание и безумное биение сердца, которое выламывало ребра изнутри, чтобы освободиться от давления взбесившихся легких. Нат закрыла лицо руками. Почему-то ужасно хотелось плакать. Внутри все дрожало. Она чувствовала себя маленькой и беспомощной. Снова этот сон, он мучил ее еще со школы, но потом стал сниться все реже и реже и в один прекрасный день она забыла о нем. Но вот, видимо, не навсегда.

“Бабуля”, — прошептала она, словно пыталась найти в ней защиту, но увы, бабули рядом не было.

Она даже не приходила ей во сне. Ба была единственным человеком способным ее успокоить.

Натали массировала виски кончиками пальцев, стараясь дышать глубоко, но справиться со слезами не получалось, и они предательски стояли на границе сознания, стремясь излиться ужасом ночи. Немного успокоившись, она опять легла в постель. За окном было совсем еще темно. Она и сама, не заметила, как на миг вновь провалилась в сон.

“Северус… Северус, пожалуйста… Северус ты мне нужен… ” — она проснулась от звука собственного голоса и почему-то испугалась.

Странно. Несмотря на то, что она о нем много думала, Северус ей никогда не снился. Тем более, она не звала его в таком отчаянии.

“Так, мать, видимо, острая стадия… Вот она какая – безумная тоска. Кому разлука на пользу, а кому лечиться нужно. Ладно, просто нужно принять кардинальные меры”.

Нат поднялась с постели, а за окном все еще было темно. Рваные черные тучи словно беженцы стремительно неслись по начавшему сереть небу, то и дело заслоняя собой круглый диск луны, который тоскливо наполнял все вокруг холодным светом, от чего в душу заползала какая-то безотчетная, гнетущая тревога.

Нат решила принять ванну. Полежав в теплой воде и полистав картинки в каком-то модном магловском журнале, она окончательно успокоилась. После такого «сверх легкого» чтива, она всегда была в хорошем настроении. Тупая улыбка на лице возвещала о том, что ее мозги промыли и высушили. Какое блаженство. Зомбирование однозначно, но именно этого результата она и ждала.

Иногда нужно давать мозгам отдыхать, иначе они покоя не дадут ни ногам, ни заднице – в общем, хороший способ, она всегда им пользовалась.

Нат вспомнила о серебряном гребне с изумрудной змейкой, которым бабушка расчесывала ее волосы во время приступов страха, после чего она спокойно засыпала. В последнее время она почему-то его не носила. Для нее это был своеобразный ритуал, приносящий успокоение. Как при приступе клаустрофобии, человеку дают подышать в бумажный пакет. Но Нат, вдруг, на секунду задумалась.

А может быть действительно дело в нем? Она всегда думала, что это просто фамильная реликвия, доставшаяся ей по наследству от прабабки, но может быть за этим действительно что-то кроется?

Нат достала его из сумки и заколола в волосы. Изумрудная змейка снова заблестела в шелке ее каштановых волос. Ей действительно стало немного лучше. Она оделась. Судя по звукам, доносившимся из кухни, Пол тоже уже проснулся и колдовал над завтраком.

— Доброе утро, — с милой улыбкой Нат подошла к нему и чмокнула в щеку.

— Ну, Нат, испортила весь сюрприз.

Пол так мило нахмурил брови и искривил рот, что ей стало смешно.

— И чем же позволь полюбопытствовать?

— Завтрак в постель. Я решил, что пока ты ждешь своего престарелого неженатого профессора на белом коне, я могу тебя этим порадовать. Все мои прекрасные порывы обесценила.

Его обиженное лицо было исполнено притворного трагизма.

Нат подошла к нему и, обняв за плечи, прошептала в самое ухо:

— Давай сделаем вид, что я еще сплю. Я пулей в постель, закрываю глазки и жду тебя вместе с твоими прекрасными порывами.

И она легко, на цыпочках, упорхнула обратно в свою спальню.

Пол не заставил себя долго ждать, и уже через десять минут они сидели по «турецки» в ее постели, завтракали и болтали. Таким беззаботным и комфортным ее быт мог сделать только Пол, тут даже домовые эльфы «отдыхают». Умел он вдохнуть тепло и заботу в простые, казалось бы, домашние ритуалы.

От пережитых волнений не осталось и следа, но вот мысль поподробнее узнать семейные тайны не отпускала ее. Сейчас, когда Пол залез в ванну, а это было для него действие почти сакральное и с чувством, толком, расстановкой могло продолжаться не менее полутора, а то и двух часов, Нат решила использовать это время, как говорится, на пользу дела. Увалившись обратно в поруганную завтраком постель, она начала методично сопоставлять все факты.

Взвесив все за и против, она решила, что только бабушка могла знать о том, что с ней происходит. Мать никогда особо ей не занималась, предоставляя ей самой решать свои проблемы. По правде говоря, она всегда была упрямым и самодостаточным ребенком, и по большому счету ей никто не был нужен. И все же, Нат по началу обижалась на нее, так как были в ее жизни моменты, с которыми, в силу возраста, ей было трудно справиться самостоятельно. От чего даже пару раз, будучи подростком, она задумывалась о суициде. Но позже, она поняла, что скорее всего любить человека, который не нуждается в опеке – тяжело. И на данный момент их отношения с матерью пришли в равновесие. Наверное, именно оттуда растут ноги ее строптивого характера с замашками домашнего диктатора, который пришелся не по зубам многим ее учителям и вообще окружающим ее людям. А вот бабулю свою она очень любила и уважала. Была в ней какая-то мудрость, не позволяющая заходить за пределы дозволенной Нат опеки. Бабушка была женщиной волевой, и любовь ее выражалась не в сентиментальной розовой мякоти и тотальной опеке, а в том, что она всегда позволяла Нат быть собой. Без прокрустова ложа «нормальности», как многие. Она умела справляться с ее приступами страха и гнева. Некоторые моменты настолько ее напугали когда-то, что отпечатались в мозгу, как египетские иероглифы на стенах пирамид.