Каска резко щелкает пальцами, поняв:
- Будто кто-то хотел создать таких существ, но работал пьяным и в темноте.
- А интересно тогда, кто сделал Короля? – задумчиво тянет Гатс, глядя в небо, но после – умолкает.
… Каска знала, куда они идут. В Ущелье Туманов Король и самые старшие маги пригласили Гатса, Шилке и Родрика и попросили рассказать подробно о том, что творится на континенте. Поскольку Гатс наотрез отказался отпускать её от себя, Каска была с ними, под присмотром Пака и других эльфов. Она еще была безумна и запомнила лишь, как клубы тумана превращались в удивительно точные фигуры монстров, людей, императора Ганишки, мага Дайбы… Падала Башня Правосудия, маршировали кушанские полчища, вороны кружили над Виндхеймом, горел Вриттанис. Потом из тумана соткалась высокая белая фигура в доспехах, и Каска упала в обморок…
- Пришли, - Гатс слегка касается её руки.
Золотая степь и скалы эльфов остались за их спинами, а перед ними навесной мост перекидывался с утеса на утес, уводя в сердцевину острова.
- Что ты хочешь увидеть, Гатс?
- Именно. Увидеть то, что хочу.
- А потом уже мне тащить тебя к Королю за исцелением? – сощурилась Каска, но шагнула на мостик.
***
Ущелье Туманов было совсем небольшим. Между подножием высокой, поросшей лесом, полукруглой горы и изящными серебристыми скалами по круглым серым камням медленно, едва заметно, тек широкий и мелкий ручей, похожий на зеркало. Низкие, но явно старые сосны росли сквозь булыжники и песок. Было тихо, и каждое слово звучало в воздухе необычайно четко. Здесь не было пламенных красок внешних колец, а сквозь стелющийся у подножья туман не просвечивало солнце.
Подул ветер, и туман, будто приветствуя, потянулся к ним, заполняя собой Ущелье. Каска поёжилась, хоть в тумане не было сырости, он был теплый, как ароматный дым.
- Как будто в центре острова гигантская кадильница, - задумчиво протянула Каска. – Как в храмах.
Гатс буркнул что-то вроде «не силен в словесах» и внимательно огляделся, словно выслеживая в тумане, уже сомкнувшемся над их головами, кого-то, и добавил:
- Давно, я уже говорил, что ты можешь выражаться, как принцесса, солнце мёртвых.
- Почему ты зовешь меня так? – очень странные слова почему-то не огорчали Каску.
Он замер на месте, ответил осторожно:
- Потому что ты одна осталась, среди мертвых. И ты – солнце.
Её рука тянется к нему, веки Каски тяжелеют, но туман начинает менять очертания, и они впиваются в него взглядами.
Белесая масса веером растянулась вдоль берега, среди клубов показалась зеленая трава, большой сгусток тумана стал овальным, вытянутым, похожим на колокол, и побежал вперед.
И вот уже смуглая крестьянская девочка в разодранном платье и с разбитым лицом бежит вперед, не разбирая дороги. Её глаза распахнуты, кровь из носа затекает в рот. Она бежит на месте, за её спиной пролетают поле и деревья.
Гатса там не было, но он мгновенно вспомнил исповедь в пещере. Сердце сжалось, но куда она бежит? Где Соколы?
Справа туман вздымается вверх…И походные шатры раскидываются по туманному полю. Девочка останавливается перед самым дальним. Полог откидывается, и теперь уже Каска, взрослая и настоящая, быстро кидает взгляд на замершего Гатса.
Черноволосый мальчик, шатаясь, выходит из палатки, кое-как замотанный в одеяло. Ему приходится опираться на меч, чтобы не упасть, потому что его ноги словно вихляются в суставах. Его губы дергаются, но он замечает девочку и останавливается.
Медленно, как двое слепых, дети тянут друг к другу руки. Сомкнулись пальцы, дрожа, стиснули плечи. Девочка утыкается лицом в покрытую ссадинами грудь мальчика, а он прячет бешено-стеклянные глаза в её волосах. Дети падают, не размыкая объятий, на колени и замирают. Снова дует ветер, уносит призрачную плоть, и вот лишь две белые, смутно очерченные фигуры висят над землей перед окаменевшими взрослыми Гатсом и Каской.
Когда Гатс смог выдохнуть воздух, пробив камень в глотке, он всё же взял Каску за руку. Та встряхнула плечами и положила вторую руку ему на плечо.
«Откуда ты в моей жизни, бронзовый ангел? Такой же увечный ребенок, засунутый в грязные лапы. Моя черноглазая».
- Не стать как все эти… ублюдки, в лапы которых нас засунули. Никогда, - сказал он вслух.
Она ничего не ответила, только поцеловала его в веко над пустой глазницей.
«Были бы мы в сказке – мой глаз бы открылся».
Опять задул ветер. Туман начал краснеть, а две призрачные фигуры стали больше и плотней. Не покрасневший туман почернел, став, скорее, темными провалам.
Невольно глянув под ноги, Гатс не увидел там огромных страдающих лиц, но всё равно понял, О ЧЁМ это видение. Ему захотелось схватить Каску и утащить подальше, но эту мысль он отшвырнул: «Довольно, она больше не полоумное дитя, которое надо таскать, как куклу».
Каска ахнула, и Гатс заставил себя повернуться.Дети-видения выросли, и теперь избитый, дышащий, как зверь, Гатс обнимал правой рукой нагую остриженную Каску, левая болталась кровящим обрубком. Разорванные тела Соколов валялись вокруг. Память о запахе крови и кошмара ударила в ноздри.
Каска-видение подалась назад, обнажив рваную рану внизу живота. В ней дернулся тяжело дышащий плод ребенка, похожий на чёрную медузу. Он и его мать снова потянулись к призрачному Гатсу, но тут тень от огромных кожистых крыльев накрыла их и…
Камень, пущенный твердой и сильной рукой, пробил туман там, где должен был появиться Фемто. Гатс резко, как в бою, повернулся к реальной Каске. Она стояла в боевой стойке, верхняя губа обнажила зубы, глаза горели, левая рука была вытянута вперед, правая – там, где должны были быть ножны. Точно как в давних битвах.
От удара камнем видение быстро стало растворяться, все фигуры исчезли, красный цвет поблек, и теперь Гатс и Каска стояли будто среди черно-белого штормящего моря.
- Уйдем, - он положил руку ей на спину. Она отбросила её, но чтобы снова его обнять, что-то шепча. Гатс услышал:
- Спасибо, Берсерк, ты спас меня.
Нежность и ярость клубились в его голове, как этот туман, но он не хотел лгать:
- Нас спас Череп. Тебя вылечил Король. Я только привел тебя сюда, но буду рядом, пока ты будешь этого хотеть.
Она покачала головой и горько, хуже плача, улыбнулась:
- Я не о том. Ты спас меня там, на пляже. Я хотела утопиться, потому что воспоминания о Затмении, Соколах, о нём, разрывали меня, а возврата к пусканию слюней не было. Но ты столько раз показывал мне, как жить, подниматься из крови и грязи и бороться. Даже сын не спас бы меня. Но я нырнула в море, и мне вдруг так захотелось вынырнуть, взмыть над водой, скинув с себя всё…
Гатс поднял руку к её щеке, не смея коснуться бронзовой кожи:
- Я умею убивать. И могу учить убивать. А тебя, выходит, научил жить?
- Да. И не только меня, - улыбка погасла, но из глаз ушел болезненный блеск. – Но дело не только в этом… Пить хочу.
Следом за ней Гатс наклонился к зеркалу речки и стал черпать воду. Каска пила долго, медленно, его горло тоже оказалось раскаленным, и несколько минут только капли воды из их ладоней звенели в тишине.
Наконец, Каска замерла над речкой, погрузив обе руки на дно. Кончики длинных волос пускали круги по водной глади.
- Он бы всё равно нас когда-нибудь продал, - сказала она Гатсу и своему отражению. – Вот оно. Я утопилась бы от горя, обвинив себя в том, что не смогла его отговорить, помочь ему, набить морды демонам-искусителям. Что даже когда он…терзал меня, не нашла способа удержать, объяснить. А он бы всё равно продал, как крестьянин на торге продает башмаки, чтобы купить хорошие сапоги.
В воду закапали слёзы.
- Башмаки… Коркус, Пиппин, Джудо… Милый Джудо… Все – башмаки!!!
Её слова звучали церковным набатом. Два года Гатс искал ответ на вопрос «почему?». И вот ответ – да потому. Какие слова объяснения подошли бы им? Каска просто сказала правду.