Март 2020. Котка, Финляндия

Музей закрыли на карантин.

В Финляндии, конечно, спокойнее, чем в других странах. Социальная дистанция у финнов в крови, это вам не итальянцы с их бесконечными поцелуями и объятиями. Как рассказывал в письмах Amore, для итальянцев было невыносимо трудно отказаться от привычных приветствий и прощаний, когда даже малознакомые люди обнимаются и обмениваются поцелуями, и это привело к ужасным последствиям. В некоторых регионах Италии погибших от вируса было уже так много, что тела вывозили в военных грузовиках, а крематории не справлялись с работой.

Для Клэр сложнее всего было не пожимать руку. Рукопожатие – это способ показать отношение к человеку и свой характер. Тот, кто протягивает руку, – сжимает ладонь сильно, уверенно и хорошенько встряхивает пару раз. Получив ответное и равное по силе действие, понимает – перед ним достойный собеседник, всё на равных. Клэр долго училась выдерживать рукопожатие, особенно мужчин. Ей была далека такая особенность финского менталитета, как tasoarvo – равноправие полов. Эта странность редко встречалась среди финок. Они не феминистки, не считают себя лучше мужчин. Равноправие предполагает отсутствие разницы между полами. Финки во всём демонстрируют самостоятельность. У них даже есть остров, куда мужчинам вход воспрещён. Финляндия стала одной из первых стран в мире, где президентский пост заняла женщина. Для структур и ведомств, принимающих значимые для страны решения, определена квота, согласно которой число женщин и мужчин должно быть равно. Женщина – президент, священник или строитель – таковы финские реалии. Равенство полов закреплено в Конституции и прослеживается во всех жизненных аспектах. Его подчёркивают даже языковые особенности: финский язык не делает различий между местоимениями «он» и «она» – в обоих случаях это hän.

Возможно, в том, что Клэр отличалась от других, была вина отца. Нико жадно любил соседнюю Россию, зачитывался русскими классиками и принёс в семью иноземную манеру поведения. Папа относился к женщинам семьи как галантный дворянин-аристократ. Он воспевал их красоту, женственность, музыкальные способности, страсть к рукоделию. Такой Клэр и выросла. И сейчас чувствовала себя белой вороной.

Всех рабочих распустили по домам. Вместе с музеями закрылись библиотеки, спортивные комплексы, бассейн, салоны красоты, туристические фирмы. Только торговые центры смотрели зарешеченными витринами друг на друга в отсутствие посетителей.

Клэр последний раз натёрла до блеска покрытые лаком лодки в выставочном зале, смахнула пыль с коллекции маяков, задержалась у стенда с открытками – многие семьи сдали в музей семейные реликвии: открытки от отцов, братьев, мужей и сыновей, которые те присылали из морских путешествий по миру. В них мало писали о чувствах – картонные прямоугольники сами по себе говорили о любви. Затем девушка переоделась, попрощалась с коллегами и вышла из здания музея. Снаружи оно напоминало гигантскую волну из стекла и металлических пластин, передающих оттенки моря в разную погоду. Таким придумал здание молодой архитектор Илмари Лахделма. И каждый раз, когда Клэр покидала музей, ей казалось, что огромная волна накроет её с головой.

***

Клэр смогла высидеть дома всего пару дней. Из телевизора успокаивали – всё под контролем. Из интернета кричали – мы все умрём! Кому верить? Девушка не волновалась, у неё со здоровьем всё было хорошо. Но коллективная паника не проходила бесследно: у Клэр появились кошмары, после которых становилось вдруг страшно за свою жизнь.

В 5 утра её разбудила газета, шлёпнувшаяся прямо на пол в коридоре. Раздались торопливые шаги почтальона, спешащего доставить читателям прессу до утреннего пробуждения. В Финляндии чаще всего нет почтовых ящиков, живущим в многоквартирном доме корреспонденцию бросают в щель на двери. Стоит куда-то уехать на неделю, рискуешь пробираться в квартиру через ворох наваленных газет, открыток и писем из разных организаций.

Клэр обычно не реагировала на это грубое вмешательство в её частные владения. Но сегодня девушка спала беспокойно, ей снился поезд, ожидающий отправки. Клэр сидела в вагоне, равнодушно глядя в окно. На перроне было много людей, они были в лохмотьях, грязные, худые и обессиленные. Многие падали и умирали прямо у неё на глазах. Она ничем не могла им помочь. Даже не пыталась. Просто смотрела на протянутые руки, умоляющие глаза и разбитые детские коленки. Поезд тронулся, унося с собой Клэр. Толпа устремилась за вагоном, одна женщина бросила на землю грудного ребёнка, постаравшись зацепиться за кусок железа, и упала на рельсы. Клэр явственно слышала хруст костей, или ей показалось? Ребёнка никто не поднял. Он так и остался у неё перед глазами. Шлепок газеты стал спасением.

Клэр сползла с кровати, направилась в душ, чтобы смыть отвратительный сон. После закуталась в плед – живя одна, домашней одеждой девушка пренебрегала, предпочитая полотенца и мягкие акриловые одеяльца, – подняла с пола газету и отправилась на кухню. Пока готовился кофе, она уже совсем пришла в себя. Налила огромную кружку бодрящего напитка, щедро добавила молока и открыла газету.

Ровно в 8:00 позвонил Ирмо, директор музея. Клэр уже закончила уборку, остался только пылесос. Она не могла шуметь, оберегая сон соседей.

– Знаю, ты живёшь одна, Клаара.

– Зовите меня Клэр, пожалуйста.

– Как тебе будет угодно. Так вот, государство предлагает работникам культуры, оставшимся без занятия и зарплаты, потрудиться в больницах или домах престарелых. Я помню, ты училась на медсестру, но не закончила. Возможно, твои знания пригодятся. Оплату будешь получать по музейным ставкам. Работать – куда поставят. Что скажешь? – несмотря на этот вопрос, было ясно: он уже заранее уверен в положительном ответе.

– Согласна. Спасибо, – поблагодарила Клэр. Из утренней газеты она уже знала, что в больницах нужны дополнительные рабочие руки. Столичный регион закрыли на карантин, мест в госпиталях тоже не хватало. Больных стали доставлять в другие, менее населённые города. Ещё до звонка Ирмо девушка решила пойти добровольцем и помочь тем, кого равнодушно оставила умирать в своём ночном виде́нии.

Короткий инструктаж и обучение-практика на новом рабочем месте заняли всего два дня. Её взяли помощником санитарки. В обязанности входило быть на подхвате: подносить чашки и утки, выносить мусор и экскременты, переворачивать стариков, помогать с мытьём и кормлением. Всех с медицинским образованием отправили в больницу, к тяжёлым больным. Старики остались без ассистентов и заботливых рук.

Клэр училась в медицинском только два года. В довирусное время для того, чтобы быть сиделкой, требовалось четыре, на медсестру ей следовало учиться шесть лет. Но некоторые знания остались, это было ценно сейчас. Девушке пообещали, что переведут чуть позже на должность повыше, но уже сегодня нужно было с чего-то начинать.

Клэр не жаловалась на тяжёлый труд. Ей было сложно морально. Каждая смена начиналась с получасовой передачи дел – обсуждений, кто сегодня сколько таблеток принял, сколько раз сходил под себя и сколько плакал. Некоторые старички были уже совсем выжившими из ума, путались, не помнили имени, места. Зато были активны физически. Других старость и болезни приковали к кроватям и креслам-каталкам. Но злая шутка судьбы – они оставались в полном рассудке и с грустью старались принять положение дел.

Основные жалобы в бабкином доме, как прозвала его Клэр, были простыми и понятными каждому, а ещё неизбежными и оттого более страшными: боль, недомогание, ломота в костях, несварение желудка, давление, мигрени. Случались ссоры между стариками. Зависть к молодым и злость на весь мир, что поселилась в людях вместе с осознанием старости, беспомощности и бесполезности, делали их склочными, сварливыми и вечно недовольными. Неудобная резинка на носках, до которых без помощи постороннего уже не дотянуться, книги, в которых не разглядеть букв, разбитая статуэтка – подарок покойного мужа, что выпала из скрюченных дрожащих пальцев. Даже неспособность пользоваться телефоном выводила их из себя: они просто не попадали в кнопки и не видели надписи на экране. Одна старушка, её называли Люли, всё время звонила дочке по пульту от телевизора и плакала, что та не отвечает.