Я услышала, как гулко с грохотом тяжёлых металлических ворот захлопнулось моё сердце. Я не поверила ни одному её слову, сказанным только что. Где -то в жизни мне приходилось столкнуться с информацией об усыновлении, и я знала, что ребенка усыновить процесс не простой. И он должен быть отказником. То есть должен быть документ, подтверждающий или лишение родительских прав или отказ. А Халида продолжала:
– Бахытжана, твоего старшего брата на тот момент отдали старшей сестре. И он тоже очень долго жил у этой сестры. Когда я узнала об этой истории, я была очень обижена. Я тоже сильно обиделась, что у меня такие родители. И мама мне всё объяснила. Отец не смог. Просто ударил, заплакал и вышел из комнаты. Они по – своему страдали и помнили о тебе. Мы все про тебя знали. Все знали: и Ахат, и я, и Баха. Баха тебя помнил. Жалко, что ты его не застала. Он умер. Уже давно, в 2006 году. А вообще я ничего не знаю. Знаю только то, что сказали. Может быть, что-то утаили, не досказали. Я не знаю. Но я знаю точно, что тебя помнили.
Мне не было никакого толку от её рассказа, от того, что они помнили меня. Я понимала, что это не правда. Это была отчаянная попытка Халиды защитить родителей. Мой мозг кричал. Почему они меня не искали?! Ведь помнят умерших детей, а живых… живых ищут и возвращают в семью, чтобы ни случилось! И тем не менее, какая-то сила внутри меня толкала меня вперёд, я просила о скорой встрече, говорила, что не проживу и ночи, если не увижу её. И она несмело пообещала мне, что поговорит с братом. Мне вдруг показалось в её испуганном тоне, что она негласно отстраняется от меня. Они с братом не хотят видеть меня также немедленно, как этого хотела я. Значит, всё правильно. Я не была потеряна. Меня отдали, я просто не была нужна. Да и дату моего рождения Халида помнила бы очень хорошо, если бы на самом деле каждый год её отмечали в семье.
Я стояла на улице, промёрзшая насквозь. Но лицо моё горело от слёз. Я ждала, когда она позвонит мне и скажет о своём решении. Телефон засветился, и я увидела звонок своего сына.
– Мама, ты где? – голос его был встревоженный, он пытался казаться непринуждённым.
– Я? – я была очень растерянной, как будто меня поймали на чём-то не хорошем, – я здесь, у магазина. Я говорила со своей сестрой.
– Мама, иди домой, родная! – взмолился мой сын, – Что ты придумала? Какая сестра? Папа сказал мне, мама. Но это же бред какой – то.
– Это не бред, Еркен, – устало ответила я, – Это правда. Я нашла их. Съездила в ЗАГС по месту жительства своих родителей и теперь у меня на руках документ.
– Мама, – он был ошарашен не меньше меня и вдруг стал говорить со мной, как с ребёнком: – Тогда говори мне всё, будет происходить дальше, ладно? Я на работе сейчас, но ты мне звони. Если надумаешь ехать к этим людям, я прошу тебя, сообщи мне адрес, хорошо?
Я хорошо понимала его панику. Мысленно поблагодарила его и ответила:
– Конечно, сынок. Не волнуйся. Я о каждом своём шаге буду тебе сообщать.
Он положил трубку, а я снова стала озираться по сторонам. Где-то хныкал, словно умирая от голода, ребёнок. Но тут зазвонил телефон, и Халида сказала адрес, на который мне надо приехать, чтобы увидеть и её и моего младшего брата Ахата. Я тут же позвонила сыну, повторила адрес, влетела в магазин, купила торт и уже через минуту сидела в такси.
В голове стояла холодная ветреная картина серых декабрьских дней. В отсыревшем и уже успевшем промёрзнуть поле среди окоченевших палок травы стояла Девочка двух – трёх лет в красном пальто с растрёпанными кое-как обрезанными волосами. Она испуганно смотрела по сторонам и плакала, искривив маленький, слегка посиневший рот. Она стояла в сумерках холодного чёрного поля и отчаянно кричала, оглушая моё сознание, и мне дико захотелось найти её и спасти, только где это поле? Почему я вижу теперь себя такой маленькой и беспомощной?
Машина легко вывернула на обочину и остановилась. Я выскочила из неё на улицу и, озираясь по сторонам, увидела, как напротив, по ту сторону дороги притормозила машина моего сына. На мгновение я почувствовала облегчение. Я не одна, но Еркен вышел из машины и занял наблюдательную позицию. Поняв, что сын не собирается присоединиться ко мне, я снова стала озираться по сторонам в поисках сестры. И вдруг из темноты вывернула крупная фигура, стройно шагающая по тротуару. Она была в тёмном пальто, длинные черные волосы рассыпались по её плечам, а полные стройные ноги вышагивали в аккуратных дорогих туфлях. Рост её был около сто семидесяти пяти против моих полутора метров. Крупные восточные черты лица, большая грудь и тёмное слегка отёчное лицо показались мне настолько чуждыми, что я усомнилась в том, что это именно тот человек, которого я жду. Но она, увидев меня, тут же подбежала ко мне и крепко обняла, накрыв меня полностью собой.
Отстранясь от меня всего на мгновенье, она заглянула в моё лицо.
– Пацанка, – ласково определила она меня, -так сильно похожа на Бахытжана, на старшего брата, который умер. И на маму.
И она с новой силой прижала меня к себе. От неё сильно пахло дорогими духами, и её объятия были настолько крепкими, что я на какое-то время перестала слышать раздражающий меня плач. Я стиснула свои руки на её спине и вслепую целовала её куда попадя, ощутив вдруг внезапный прилив счастья. Но в тот же момент я почувствовала чей-то пронзительный взгляд в спину. Я думала, что это мой сын и обернулась, оторвавшись от сестры. Но передо мной стояла маленькая сгорбленная фигура мужчины с костылём. У него были длинные курчавые волосы, рассыпанные по худощавым плечам и лицо стареющего индуса. «Господи, – пронеслось в голове, – кто они по нации?!» Но моё рациональное снова было отброшено эмоциональным сознанием, и я крепко обняла его, краем глаза видя, как мой сын перебегает через дорогу. Волосы «индуса» были свежевымытыми и ещё влажными, а от одежды неприятно и сильно пахло чем-то, очень знакомым мне. Он тихо расплакался в моих объятиях, чем подтолкнул мои слёзы в ответ.
– Мы с Ахатом решили сегодня встретиться у него дома, Гузечка, – услышала я за спиной голос Халиды.
И всё-таки в этой встрече она была несколько холодна. И если не считать её крепких объятий, можно было бы подумать, что она считает нашу трогательную сцену встречи с братом Ахатом слишком преувеличенной. Я мельком глянула на Халиду, было в ней что-то тревожное, глубоко расколотое, скрытое за звонкими интонациями и натужной улыбкой. А мы с Ахатом плакали и обнимались, отрывались друг от друга и снова обнимались. А потом почти бегом все вместе пошли к подъезду высоченного дома. И уже очень скоро поднимались на лифте. И знаете, в этот момент я напрочь забыла о сыне.
Мы вошли в просторную улучшенную квартиру, довольно дорого, хотя и безвкусно обставленную мебелью. Потолки были немыслимо высокими, стены покрыты дорогими обоями, однако всё это жилище было наглухо забито какими-то коробками, мешками, пакетами, что сразу дало мне понять об отсутствии хозяйки в этом доме. Но вопросов об этом у меня не возникало, потому что сознание было притуплено эмоциями встречи. Ахат деловито, прошёл вперёд меня и галантно снял с меня пуховик сына, который я так и не снимала все эти дни.
– Это моя квартира, Гузель, – как бы между прочим сказал он, -есть ещё одна, но та стала моей мастерской.
Я почувствовала, некое плохо прикрытое хвастовство, но подумала, что ему сейчас важно себя показать. А наличие хорошего жилья – это всегда статус. Хотя мне всегда на это было совершенно наплевать, особенно сейчас. Но бывают же люди, помешанные на мнении о себе, желающие демонстрировать свои богатства и достижения всем, и я отнесла его слова именно к этому и почти не придала значения столь неуместному явлению. Халида, молча поджав тонкие губы, самостоятельно сняла своё пальто и туфли, а потом оставалась стоять на месте, пока мы с братом не прошли в просторную кухню. Ахат по-хозяйски расставил на столе кое-какие сладости и поставил чайник. Он смотрел только на меня, будто совершенно не видел Халиду. Я села за стол, так как другого места для приземления не видела. Халида села рядом. Он расхаживал по кухне с сигаретой в зубах и соображал, что ещё поставить на стол. Он был маленького роста, точно такого же как я, только сгорбленный почти пополам и очень худой. На нём была модная приталенная футболка, брюки с железной цепочкой, от которой пахло девяностыми и массивный ремень. На руках болталась чёрная фенечка, а на шее маленький мусульманский амулет. Он почти демонстративно собрал курчавые волосы в резинку, ловко уложив их в сложенный хвост и мельком взглянул на меня. Большие, почти навыкате темно-карие глаза, длинный рот с узкими губами и большой крылатый нос с высокой горбинкой. Я ещё раз подумала, что он индус, ни как иначе, и перевела взгляд на молча открывшую пачку тонких сигарет сестру. По сравнению с нами она была высокой и крупной, но совсем не толстой. Изящные руки с маникюром были белыми в отличие от нас с Ахатом, но нос и подбородок были очень схожи с братом. Густые, красивые, длинные волосы послушно лежали на плечах, хотя довольно сильно подчёркивали её возраст. Я всегда консервативно считала, что женщина после тридцати не должна носить волосы распущенными, так как какими бы красивыми они не были, из -под них на людей всегда смотрело стареющее лицо. Отёкшее и одутловатое оно имело нездоровый вид, и сильное глубокое напряжение не спадало даже тогда, когда она выдохнула первый затяг сигареты. Часто она вытаскивала баллончик сальбутомола и впрыскивала ингалятором глубоко в глотку. То же самое делал и Ахат. Я поняла, что они астматики.
