– Ты что вообще с катушек слетел?! У тебя совесть есть?! Женька лежит в больнице, живого места нет… Левая сторона вся синяя, это ты её так к воротам припечатал, да плюс черепно-мозговая…, ещё скажи спасибо, что она на тебя, паразита, заяву не накатала. Отец её до сих пор уговаривает это сделать… Лёня ничего не соображал, но почувствовал дурноту:
– Туся, подожди, что значит синяя, какие ворота, ничего не понимаю… Девушка на минуту замолчала, как бы не зная, с чего начать и затем устало проговорила:
– А… так ты, действительно, не в курсе… Слушай, я не знаю, что между вами происходит, да и не моё это дело, но она в третьей больнице, в гинекологии. Она в ужасном состоянии. Сходи к ней, поговори, может… Лёня её перебил:
– Подожди, что значит в гине…Тусенька, спасибо, мне нужно идти, увидимся. В ординаторской, Леонид схватился за голову, в голове началось беспорядочное столпотворение мыслей, – какой идиот, что же я наделал, бедная девочка, что с ней случилось, и как плакал Димка, а как она бежала за мной, о…нет, мне нужно к ней, Боже мой, как она там и что с нами такое произошло…
В больнице Лёня говорил своей жене примерно тоже самое, но с остановками для бесконечных извинений и поцелуев. У Женьки не было сил, она почти ничего не говорила и, сославшись на головокружение,отправилась в палату. Обернувшись на пороге, ивидя испуганное и страдальческое лицо мужа, постаралась смягчить быстрый уход:
– Я не сержусь, Лёня. Сама виновата, – знаю, ты не хотел этого… Ты иди сейчас, ладно? И не переживай, никакого заявления я не писала и не собираюсь писать, я сама вцепилась в эту дверцу. Никто меня не заставлял…Ладно, потом…всё…Я устала очень… Лёня вышел в пустынный больничный двор и закурил. Он понемногу успокаивался, супруга жива, пусть медленно, но верно идет на поправку. Тем более находится на лечении в хорошей больнице. Он, между прочим, тоже пострадал, локоть и мениск повредил, до сих пор хромает. А если что-то серьёзное? Но он не может себе позволить валяться по больницам… И вообще, ну что это за поведение, как у трудного подростка, ей-богу…Но что-то зацепило Лёню в словах жены и не давало покоя, – ах, да, что значит «ты не переживай на счёт заявления»? А когда это он переживал? И в мыслях не было… И не думал… Или думал и всё-таки…переживал? Лёня запутался, такие размышления неизменно выводили его из равновесия и просто бесили. Но у него был отличный способ это исправить. Он сел на самую отдалённую и видимо, поэтому самую обшарпаннуюлавочку и вытащил из внутреннего кармана алюминиевую плоскую фляжку с заботливо и собственноручно налитым коньяком. После большого глотка стало тепло и хорошо, даже унылый больничный двор, засыпанный мокрой октябрьской листвой, показался довольно симпатичным. Лёня подумал, что нужно перехватить у кого-нибудь деньжат до зарплаты, отвезти к тёще на работу, ведь на ней сейчас больная дочь и его сын. Он не знал, что будет дальше, но понимал, что жить больше в Райкиной пристройке не сможет никогда. Леонид с сожалением вспомнил о брошенной там сумке с его вещами. Надо сказать Элеоноре, чтобы поехала и забрала её. Ну не может он сейчас видеть тестя, – что касается его семьи, – время покажет, – вздохнул он умиротворенно,снова отхлебнул из фляжки, а после того, как она была надежно спрятана во внутреннем кармане, закурил и направился к остановке.
Женька не находила себе места, – её выписали сразу после утреннего обхода, сейчас уже первый час, а Лёни, который обещал забрать её с больницы до сих пор нет. Она спросила разрешения позвонить. На работе его не оказалось, на дежурство ему только завтра. Может быть, он что-то напутал и ждет её дома? Трубку взял брат. – Нет, Лёни у них нет… – И не было ни разу, с того самого вечера… – Приезжала его мамаша, забрала вещиЛёнчика, ругалась тут с батей, потому что он отдавать не хотел, – Отпаднаячувиха, – порционно выдавал Ярик информацию, которая уже была известна ей. Женя положила трубку и решила не мозолить больше глаза медперсоналу и покинуть лечебное учреждение самостоятельно. Чувствовала она себя нормально, но на душе было тягостно и почему-то ныло под ложечкой. Вначале она долго оплакивала своего не родившегося ребенка, считая себя, – прямо и косвенно, – виновной в том, что произошло. Ведь она его не хотела! Потом смирилась, пришла к выводу, что так будет лучше для всех. Она уже не наивная девочка с удивленными и доверчивыми глазами, она прекрасно знает, что нельзя привязать мужчину к дому ребенком. Тем более, что у него уже есть сын, и что-то не видно, чтобы он по нему очень скучал. Мать приезжала через день и Женя знала, что Лёня только раз в самом начале заехал к ней на работу, передал деньги, и сразу ушел, сказав, что очень торопится. На днях её вдруг навестила Элеонора, появившисьв роскошном соболином полушубке, хотя на дворе стоял довольно теплый октябрь. Эля была само обаяние, доброжелательность и сочувствие. Привезла целый пакет заморских фруктов и йогуртов, итальянскую косметику и дорогое лекарство, которое Зинаида уже месяц искала и не могла найти.Женька расчувствовалась, и вышла провожать свекровь. Они сели на лавочку, как раз напротив той, где три с половиной недели ранее Лёня пил коньяк и так благополучно избавился от негативных мыслей и сравнительно недолгих угрызений совести. Элеонора закурила длинную коричневую сигарету, отставив в сторону от полушубка изящную руку с ярко-красным маникюром. Она протянула серебряный портсигар Жене, но та,покачав головой, достала мятую пачку «L&M».Немного покурили молча. Затем Элеонора рассказала Жене, как переживает Лёня, как он сожалеет, о том, что произошло, как любит её и ребенка. На этом месте Женька про себя усмехнулась, – Интересно, блистательная Эля знает хотя бы, как зовут её внука? За все время Лёня навещал жену три раза, последних два – будучи сильно нетрезвым. Женьке пришлось его выпроваживать. Как будто прочитав её мысли, Элеонора сообщила, что Лёне предложили работу в частном наркологическом центре с умопомрачительным окладом, но и серьёзной нагрузкой. В ноябре он приступает к автономной работе в этой клинике, как психиатр-нарколог. Но и сейчас он в свободное время едет туда, знакомится с историями больных, входит, так сказать, в курс дела.
– Ты понимаешь, котик, у него совершенно нет времени, – Эля открыла алый блестящий клатч, и достала несколько крупных банкнот, – Вот, он просил отдать это тебе, – Скоро выписка, нужны будут деньги. Элеонора поднялась:
– Ну, всё, лапонька, возвращайся, а то простудишься, – она притянула Женьку к себе, обдав её чудным, пряным запахом неведомых Женьке духов, – И не нужно растрачивать себя из-за мужчин, даже лучшие из них не стоят этого…Поверь мне, я знаю о чем говорю, – Эля погладила Женьку по щеке, ласково заглядывая в глаза, – Мой сын не исключение, такой же гавнюк, как и все остальные, и вообще – любить можно только одного человека – себя, поняла, детка?»
Сейчас Женька с благодарностью вспомнила про деньги, которые ей оставила мать Лёни и вызвала такси. Да и с Лёней надо помягче, – а то «иди Лёня, потом Лёня, я плохо себя чувствую, Лёня..», – а он, молодец, работу хорошую нашел, ни единым словом не упрекнул её, ни разу, волнуется, переживает.Все-таки как Эле удаётся, думала она, удобно расположившись на заднем сиденье иномарки, всегда оставлять о себе неизгладимое, буквально феерическое впечатление ивселять непоколебимую уверенность в том, что она посланный небесами ангел, который только и думает о благополучии, здравии и личном счастье человека, с которым говорит в эту минуту?!Даже Женька, которая давно знала, что это совсем не так, что Элеонора фальшива и эгоцентрична от самой своей златовласой макушки до пяток, регулярно попадала под её обаяние и искренне верила каждому слову, по крайней мере, до тех пор, пока Эля не скрывалась из виду и тончайший шлейф её изысканных духов не становился практически неуловимым.
Такси остановилось у дома, в котором вырос её муж, и в котором она за семь лет, была считанные разы. Женя нажала кнопку звонка, ничего не услышала, – сломан, наверное,подумалось ей. Негромко постучала, затем услышав доносившуюся музыку, нажала на ручку двери, та бесшумно открылась. Музыка и невнятные глухие звуки шли из самой дальней комнаты, – мастерской, вспомнила Женя, она была там только один раз, когда Элеонора устроила небольшой, светский фуршет-выставку, по случаю очередной годовщины смерти Лёниного отца. Женя толкнула дверь мастерской и тут же подумала, что сошла с ума. Потом, миллион раз восстанавливая по крупицам все фрагменты этого посещения, она все время жалела только об одном, – Почему, ну почему она не постучала в дверь мастерской, а сразу её распахнула?! Хотя сама же себе и отвечала, – а чтобы это изменило? Дверь была приоткрыта, и вообще, – ещё не трогая её, Женя была уверена, что то, что за ней находится, она вряд ли забудет. Она не только не забыла, но то, что она увидела, перевернуло её жизнь навсегда. Так меняет привычную жизнь, неожиданно ворвавшееся известие о смерти близкого, или внезапная катастрофа участником или жертвой которой становишься ты сам, или смертельный диагноз в истории болезни любимого человека. Женька застыла на пороге и целую вечность не могла понять, что происходит. На широкой тахте расположенной слева от двери в мастерскую, лежала совершенно нагая Элеонора, широко раскинув свои длинные ноги, между ними Женька, как в тумане, разглядела вьющийся Лёнин загривок, в который Эля запустила все свои десять ярко-алых ноготков. Первой её увидела свекровь, подмигнув невестке и сладострастно изогнувшись, она медленно провела рукой по своей белоснежной, в голубых ручейках вен, тяжелой груди.Женька хрипло, с каким-то противным, чавкающим звукомвскрикнула, зажала сама себе рот рукой, и с вытаращенными, немигающими глазами бросилась к выходу. Она смутно помнила, что вскочил Леня, что-то ей кричал и одновременно пытался натянуть джинсы, что-то сзади упало и разбилось, помнила смех и томный голос Элеоноры, пока, наконец, не вылетела на улицу и не остановилась прямо перед таксистом, который вез её сюда. Ей показалось, что прошло не меньше часа, однако её не было всего несколько минут.
