Возле спящей мертвецким сном витрины книжного магазина, буран, тесно зажатый домами, был не такой колкий и напористый, но за углом на площади едва не сшиб с ног. Цель достигнута. Внутренним чувством, проникая во чрево здания, Семен исследовал его глухое нутро, содрогнувшись, тронул камень черного льда. Из ниши высоченного дверного проема отделилась грузная фигура. Постовой в тулупе подошел вплотную, оглядел невесть откуда забредшего коченеющего студента и спросил,

– Что ты здесь делаешь?

Семен не торопился с ответом. Острые льдинки лупили по туго натянутому кожуху тулупа, его ненастоящая куртка звенела противной трескотней,

– Гуляю.

Постовой согласно кивнул.

Обратный путь домой пролегал в гору, но идти было легче, ветер толкал в спину. В конце улочки, на исходе пути в голову полезли противные мысли: «Что он будет делать завтра? Что он будет есть?»

В волнении, не от самих мыслей, а от состояния безысходности, тело покрыла испарина, и в тот же миг уголком глаза он заметил скребущую по инею мостовой, гонимую в припрыг ветром мятую бумажку. Семен догнал и выгреб из поземки негнущейся пятерней комканый рубль, сложил вдвое, положил в карман. Утром будут хлеб, картошка и молоко.

Семен бросил учебу и оказался во взрослой жизни. Оказалось, что он совсем не умеет жить….

Без сожаления Семен принял неизбежность армейской службы. В армии с ним произошел второй невероятный случай.

ГЛАВА 5

В армии я был единственным другом Семена. Он часто много разговаривал со мной. Он меня подбрасывал и думал, – «Как там у него сейчас дома?» Я летел, звенел…. Я отвечал на его вопросы. Я всегда знаю, что сказать. Я знаю, что думает он. Он, конечно, тоже, знает, что будет и что есть, но ему было грустно! Вот я и отвечал на его ненужные вопросы. Мы с ним болтали. Однажды ему надо было подумать самому, а он подбросил меня. Я честно встал на ребро! Я не лгал. Друга нельзя обманывать, когда он этого не ждет. Я был до блеска натерт его руками. Он называл меня талисманом!

В армии я почти всегда был в его кармане один. Я люблю компанию. Небольшую, когда звенишь, и никто тебя не перебивает. Пригоршню терпеть не могу, особенно если в нее влезут гривенники, пятнашки. Железным рублям вообще место только в свиньях-копилках. А как я презираю бумажные! Рваные вечно мятые грязные и, так… дурно пахнут!

У нас есть достоинство! Конечно, не все одинаковы. Ну что копейка? Пустозвонка – стакан газировки выпить, да спичек купить. Вытаращится, звенит противно, …рубль уберегла!? Тьфу…, гадость! Я видел копейку вообще без достоинства! Ее переехал трамвай. Видели бы вы ее – длинная, гладкая, гадкая. А двушки…? От того, что их используют только в телефоне-автомате, они сами с собой разговаривают, шизы. Трешки? Так…, на трамвае можно прокатиться. Вообще-то они симпатичные. Да и …вода с сиропом. А со мной советуются в трудный час – я предрекаю жребий! Пятачком быть очень достойно. Да…! у нас есть свой собственный самостоятельный разум! Так и написано – С С С Р. В армии все люди, как та копейка из-под трамвая – раздавленные и блестящие, да еще в пригоршне.

В одну воинскую часть с Семеном попал некий Лященко. Лященко был худой, слабый, долговязый и беззащитный. И свора назначила его жертвой – кто его пнет, тот с ними. Лященко вызывал чуть брезгливую жалость.

Лященко застрелился. Брезгливость стала постыдством.

Из армии Семен вынес два наблюдения: когда людям плохо, они становятся скотами, и еще – хорошо людям не бывает, по крайней мере, в армии.

Воинская часть стояла в сопках. В сопках водились звери. Солдаты ставили петли на звериных тропах, офицеры стреляли из карабинов.

Попался в петлю барсук. Мясо барсука мало пригодно для еды, но он был добычей. Барсук бегал по «караулке», прятался под столом и топчанами. Солдаты гоняли его с улюлюканьем шваброй. Они загнали барсука в пустую комнату-сушилку. Барсук прижался к стене и затих, вздрагивая всем тельцем.

Сделать «это» вызвался Васька-сибиряк. Добрейший парень с лицом «лесовика» и душой младенца. Васька мог в любой момент даже разбуженный среди ночи, не раздумывая сказать время с точностью до минуты. Он был уникум. Служить Ваське оставалось не много. Он мечтал вернуться домой, уйти в тайгу и там жить. Его судили за издевательства над инородцами из младшего призыва. Васька не был злодеем. Ему казались хитрыми дети, прибывшие из Азии, и он не мог терпеть их хитрость. Те дети просили за Ваську, им было жаль его, но процесс состоялся показательный, и запутавшегося Ваську отправили в дисбат.

Васька решил убить барсука ударом приклада автомата в лоб. Он медленно подходил, а барсук метался. От удара барсук упал, боднув головой и дернув ножками. Реальность отрезвила и разочаровала, все стали разбредаться, переговариваясь, как приготовить мясо барсука и готовить ли вообще. Но барсук встал, прошел, цокая коготками по дощатым половицам несколько шагов, стал посреди комнаты. Ваське пришлось поднять автомат снова. Барсук не метался, он медленно пятился, пока не наткнулся на стену и уставился на Ваську маленькими злобными глазками. Васька ударил второй раз. Он не хотел убивать барсука. Барсук вскоре опять ожил, в его глазах теперь уже не было злости. Кто измерит чужую боль? Зверек стоял посреди комнаты и смотрел мимо всех, а на глазах его навернулись слезы и поползли по волосатой мордочке.

Дверь «караулки» распахнулась, с проверкой пришел взводный «старлей». «Старлей» сказал, чтобы барсука подняли за задние лапы. Барсук выгнулся свесившимся тельцем. «Старлей» ударил барсука по затылку прикладом автомата.

Для Семена все это было не так важно, потому что накануне он смотрел по телевизору тираж спортлото и угадал 5 номеров из 6-и. И еще он уже научился в особенно трудные минуты жить немного в будущем, недалеко, всего на пол мига, но от этого все происходило с ним чуточку в прошлом.

Иногда старослужащие напивались, догонялись анашой и… ехали на танцы. Они запрягали водовозку, сбрасывали бочку, вваливались в телегу и по главной аллее части с песнями под гармошку мимо офицерских домиков через центральный КПП уносились в деревню. Офицеры задергивали шторы, гасили свет и, наверное, вздрагивали со своими женами.

В части служили 120-ть солдат, по 30-ть от призыва. По двое солдат в каждом призыве не доживали до конца службы, или пытались не дожить. Один солдат бежал, но его поймали и отправили в дисбат.

Самым большим наказанием стало лишение человека воли. Человек становился обреченным кричать. Люди делали плохие дела, как работу. Людям не оставалось пути к счастью, ноги сами шли путем несчастья, а руки его творили. Воля оставалась у очень злых, и очень добрых людей. Семен не был ни тем, ни другим, он ждал и терпел.

АРМЕЙСКИЙ ПОКЕР.

В караульной избе пятеро «старослужащих» солдат и один «молодой», только что из карантина в первом караульном наряде Семен. Играют в покер. Правила игры примитивные. Ставка – удары картами по ушам проигравшему. Пятеро «старослужащих» против Семена. Он обречен. К середине игры набегает ударов по 50 от каждого. Все заинтересованы, – как поведет себя «молодой»?

А «молодой» начинает вести себя странно.

Семен понял, что победит – есть лазейка! Бить должны столькими картами, какого достоинства карту он достанет из колоды. Достанет короля – четырьмя, девятку – 9-ю…, но если достанет валета пик, не бьют вообще – амнистия. Семен понял, что достанет этого валета. Он перестал сопротивляться, проигрывал, заказывая взятки наобум. Это не осталось незамеченным, появилась интрига.

Игра закончилась. Посчитали удары. Перемешали на столе закрытые карты. «Тащи», – ребята посмеивались над глупой бравадой Семена. Они желали ему вытащить даму, или десятку. Удары тремя картами сушат уши, а десятью – размолачивают. Уж они то из собственного опыта знали, что и то и другое плохо.