— Поверьте мне, — отвечала расстроганная г-жа Громанш, — удовольствуйтесь счастливым предсказанием, не спрашивайте меня больше ни о чем!

— Но, Боже мой! Что вы можете сказать мне такого печального? Говорю же я вам, что мы с Жозефом всегда будем любить друг друга, что мне безразлично — умру я раньше или после него.

— Зачем же спрашивать меня?

— Да затем, чтобы знать это, — ответила номер второй, делая смешливую гримаску, — и потом, ваше колебание подстрекает мое любопытство.

— Прошу вас, умоляю, не предлагайте мне вопросов; я, быть может, отвечу на них против своего желания.

— Ну и что же, моя милочка? — сказала номер второй с видом сострадания и забавного превосходства. — Я вас развеселю. Предположим, вы по моей руке прочитали, что я умру совсем молодой. Что ж из того? Бог простит мне, что я, не желая такого несчастья, все-таки мирюсь с ним. Знаете, как? Я буду утешаться мыслью, что Жозеф сохранит обо мне сладкие воспоминания. То, что я говорю, означает гордость, но, повторяю, я вполне искренна.

— Умереть молодой! Ах, если бы дело шло только о том, чтобы умереть молодой! — печально возразила ворожея.

— Как, «если бы только»?! Разве этого мало? Вот мило! Я сгораю от любопытства и не уйду, пока вы не объяснитесь.

Г-жа Громанш помолчала с минуту и сказала взволнованно:

— В последний раз говорю вам, берегитесь! Это не игра. Берегитесь, не спрашивайте меня о своей смерти. Вот сейчас, когда я плакала о вас, я с ужасом закрыла глаза перед тем, что увидала. О! Не заставляйте меня опять заглядывать в будущее, не заставляйте вновь увидеть страшную картину!

— Вы считаете меня трусихой, сударыня! — вскричала молодая женщина, невольно тронутая искренним тоном ворожеи.

Потом, откинув назад прелестную головку, она прибавила решительно:

— Будьте покойны! Если понадобится, я буду также мужественна, как другие!

— Я знаю это. О, у вас прекрасная, отважная натура… а все-таки мне жаль вас. Не настаивайте же! Вы не знаете, какому опасному искушению подвергаете меня. Истина принуждает меня… Никогда еще я не читала так ясно в будущем! Но если эти откровения позволяют мне предвидеть несчастия, все же не в моей власти остановить их. Я вижу только следствие, а причина почти всегда скрыта от меня. Итак, умоляю вас, откажитесь от бесплодного и вредного любопытства.

— Нет, нет! Я хочу знать все, — вскричала молодая женщина, поддаваясь страху, несмотря на свой веселый нрав.

После такого решительного ответа клиентки г-жа Громанш, поборов колебания, указала ей на колоду карт и, как бы поддаваясь посторонней силе, отрывисто проговорила:

— Здесь четыре колоды; возьмите из каждой сколько придется карт. Хорошо. Теперь, не тасуя, сосчитайте, сколько вы взяли.

— Здесь двадцать одна карта, — отвечала номер второй, сосчитав карты.

— Все одно и то же число! Оно фатально!

— Да, правда. Что за странная случайность?

— Случайность?.. — сказала ворожея, пожимая плечами. — Вот значение этих карт: трефы — смерть; в надгробные часовни свет проникает через отверстия, выдолбленные в камне в виде трефовых очков.

— Я не боюсь смерти. Продолжайте.

— Трефы вместе с червями, красными, как кровавое сердце, означают ужасную смерть, но только ужасную и ничего больше!

— Только? Только? Но что значит это «только»?

— Слушайте, слушайте, — продолжала ясновидящая, волнуясь все больше и больше, — трефы вместе с бубнами, как с двумя соединенными и окрашенными кровью треугольниками, это…

И ворожея провела дрожащей рукой под капюшоном, вытирая со лба выступивший пот.

— Это… — повторила номер второй, словно ее тянуло заглянуть в пропасть помимо ее воли, — кончайте, кончайте! Эти карты… означают…

— Смерть! Но смерть на эшафоте.

— Ай! — вскричала молодая женщина, отшатнувшись и быстро вставая: это, наконец, страшно!

Но через секунду ее ужас сменился успокоительными мыслями. Ей казалось более бессмысленным, чем страшным, что карты смогли предсказать ей смерть на эшафоте, — другими словами, что она совершит убийство или станет жертвой судебной ошибки. Оправившись от первого испуга, она проговорила весело и решительно:

— Так как я никогда не могла даже видеть, как режут цыпленка, то пусть ваши карты говорят, что я сверну кому-то шею! Плевать на них! Но кончайте гаданье. Сосчитаем карты и посмотрим, есть ли там эти знаменитые черви, которые означают такую мерзость?

— Сосчитаем, сосчитаем. Ах! По охватившей меня дрожи я уже чувствую, что первое видение не обмануло меня! Трефы и черви — смерть на эшафоте, не забудьте.

Движения ворожеи сделались порывистыми, почти перешли в подергиванья, когда она просматривала двадцать одну карту, вынутые номером вторым наугад из колоды.

— Странная вещь, — сказала она, — восемнадцать первых все трефы и ни одной черви, ни одной бубны!

При этих словах ворожеи молодая женщина, хотя и не суеверная, почувствовала себя почти довольной. Зловещие карты не появлялись. Вдруг цвет их изменился, и ворожея назвала карты:

— Семерка бубен!

— Ах! — вскричала молодая женщина, не в силах удержать удивление.

— Еще семерка бубен! И еще семерка бубен! — сказала г-жа Громанш, бросая на стол последнюю карту. — Смотрите, смотрите… Эти три семерки опять составляют 21, ваше фатальное число! Да, фатальное, потому что вы прожили трижды семь лет. Вы проживете еще семь и на седьмом году умрете на эшафоте!

— О, какая вы неумолимая! Я уверена, что вы ошибаетесь, но нельзя сказать, чтобы весело было слышать это.

— И для меня непонятно, — продолжала г-жа Громанш слабеющим голосом и впадая в легкое забытье, сменившее сильное нервное напряжение, под влиянием которого она говорила раньше, — что для меня непонятно, так это связь с теми двумя женщинами, которые ждут там. О Боже! Этот эшафот… я вижу… возле них. Да, бойтесь 21-го февраля! Бойтесь…

Она не кончила, откинулась в изнеможении на спинку стула, опустила голову на грудь и осталась неподвижна; руки ее повисли, и только конвульсивные подергивания показывали, что она не умерла. Через несколько минут она вздрогнула, словно просыпаясь, провела рукой по лбу и едва слышно проговорила:

— Достаньте, пожалуйста, вон из того ящика в столе пузырек. У меня кружится голова.

Номер второй достала из стола пузырек и подала ей. Г-жа Громанш понюхала соль, окончательно пришла в себя и сказала твердым голосом:

— Извините, сударыня. Напряжение некоторых способностей действует очень тяжело на тех, кто ими обладает. Мне кажется, что я проснулась от тяжелого сна.

— Так и есть! — вскричала молодая женщина. — Этим объясняется все, и такое объяснение мне больше нравится. В добрый час! Не правда ли, моя милочка, вы бредили с открытыми глазами, когда делали мне это ужасное предсказание? От него волосы могли стать дыбом.

— Такое ужасное предсказание, что волосы могли стать дыбом?! — сказала ясновидящая, силясь что-то припомнить. — Может быть; да, я думаю, что так, но сейчас у меня голова совсем пуста.

— Однако, скажите же мне…

— Ни слова больше! Я должна была сказать вам все, что могла. Но теперь, хоть убейте меня, я не скажу ни слова.

— Однако же, сударыня…

— Ах, оставьте меня, оставьте! Уже поздно, а мне надо принять тех двух особ. Пожалуй, у меня не хватит сил на это. Пойдемте, я вас провожу.

— Вы говорили о 21-м февраля. Одно слово…

— Ни одного! — закричала г-жа Громанш, топнув ногой. — Я ничего больше не знаю и не скажу вам ни слова.

Она подошла к двери и взялась за ручку. Молодая женщина достала маленький кошелек и спросила:

— Сколько я должна заплатить вам?

— Ах, Боже мой! Положите, сколько хотите, вон туда, в копилку, и уходите.

Номер второй напрасно старалась опустить деньги в отверстие копилки и сказала:

— Я ничего не могу положить. Копилка полна.

— Ну, так оставьте у себя эти деньги и отдайте их за меня первому бедняку, которого встретите.

Сказав это, г-жа Громанш отворила дверь, взяла клиентку за руку и провела ее, через две темные комнаты, до двери на лестницу.