— Так не забывайся и веди себя, как следует, чтобы не последовало наказания, — он скользит рукой по разгоряченному животу, сжимает бок до синяков. В то время, как его глаза играют пламенем, а у нее в грудной клетке разрывается холодная вьюга. Всё леденеет при мысли о том, что он может сделать, когда они окажутся в Стране Облаков.

Орочимару, ведь никогда не останавливается. Он больной, властный ублюдок, помешанный на контроле. Он тот, кто любит красивые цветы, но обрывает лепестки, а затем прячет их под стеклом. Собиратель блядского гербария…

Иногда глядя ему в глаза, у неё в голове возникает мысль навязчивая: «он отберёт у тебя всё». Вот только отбирать уже нечего…

— Не боишься, что отдача от твоего наказания будет слишком жесткой? Уверен, что выдержишь? — она кусает губы, дыхание застывает и она не может сделать вдох. Давится собственным гневом, ядом. Он хочет прочитать её мысли, но сейчас она нечитаемая. В глухой обороне.

Подобрать к её телу ключ было просто, другое дело, пробраться в душу… На грани с невозможным. В этом плане Сенджу не собиралась играть с ним в поддавки. Сколько бы сессий они не проводились, сколько бы не трахались.

— Ты мне угрожаешь? — теперь, ладонь скользнула ниже по внутренней стороне бедра, припечатывая пальцами. Искушая телесным контактом.

— Угрожаю.

Прикосновение обрывается молниеносно, как импульс тока.

А затем, за пряником снова последовал кнут. Орочимару придвигается корпусом вперед, наплевав на горячий пар. Встает со своего места и тянет к ней руки. Он не улыбался, и смотрел напролом, схватив её за подбородок, грубо сжимая челюсть. Притягивая к себе, так что она практически поскользнулась. Не давая разорвать визуальный контакт. Если бы не вторая рука Орочимару, что придерживала её за лопатки, она бы точно угодила под воду.

— Я только и жду, когда ты сорвешься, Цунаде. Давай, действуй… Это то, что мне нужно. Смотреть, как ты мучаешься, и как земля снова и снова уходит из-под твоих ног… — шептал он ей на ухо со злорадством, с полным ощущением того, что он хозяин положения, а затем последовал удар. Хлесткий по её щеке.

— Знай, своё место и не смей забываться, — Орочимару не кричит, но тон его голоса мгновенно меняется. Он пропитан силой и властью. Подавлением.

Он грубо тянет её за волосы, заставляя встать, в то время, как она цепляется за бортик бочки. Прогибается в пояснице, а с алых губ срывается блядский стон. Вот так просто… Ощутимый шлепок по ягодице и щёку всё еще саднит от удара.

Она же блять от этого тащится, от легкого удушения его ладонью на своей шее. И от поцелуя-укуса, когда он силой заставляет её приоткрыть рот. Когда он вторгается своим языком в её пространство, и она отвечает ему на эту наглость также остервенело.

Вокруг брызги воды. Когда он подхватывает её за поясницу, а она сжимает руками его плечи, перекрещивает ноги на мужских бедрах. И это похоже на аномалию. На конкретный сдвиг по фазе.

Она, будто бы вгрызается зубами ему в шею, когда они оба падают на холодные простыни. Метит территорию, очерчивает свою власть.

Просто быстрее содрать с него эти чертовы штаны и позволить овладеть собой. Это единственный инстинкт, которому она сейчас следует, и больше ни одной мысли. Остатки мужской одежды летят в сторону, а она седлает его бедра. Трется вызывающе, наслаждаясь откликом. Скользит ладонью по возбужденному члену, по всей длине ствола и хмельно так улыбаясь. Дразня, очерчивает пальцем головку члена. Опускает голову, касается языком возбужденной плоти, задевая уздечку, наслаждаясь протяжным хриплым стоном. Мужской пресс резко напрягается под женской ладонью, что слегка надавливает сверху.

— Какой у тебя грязный рот, Цунаде…- его пальцы снова цепляются за белокурую шевелюру, путаются в них, а дыхание становится редким, с надрывом, будто бы он пытается не дышать вовсе. Если бы Сенджу не знала его, то могла бы подумать, что он боится потерять контроль над ситуацией. Когда она берёт в рот, двигаясь глубокими и мучительно медленными толчками.

Цунаде знает, насколько он бывает, чувствителен в сексе и жаден. Знает, насколько пылко реагирует его тело, если провести языком по уздечке, и как он с трудом сдерживает стоны, когда женская ладонь буквально выдаивает его в процессе дрочки.

У Цунаде в подобные моменты взгляд дьяволицы, пылкий и безжалостный. Он инстинктивно двигает бедрами ей на встречу, а внутри, прямо под кожей, кажется, плавятся провода.

Хватка на женском затылке становится более грубой, цепкой такой, она буквально задыхается, потому что Орочимару трахает её рот так, словно пытается засадить по самые гланды.

Это едкое желание, тяга затмевает всё вокруг, как ядовитый плющ окутывает сознание, любой намёк на трезвое ощущение реальности. И когда он оказывается близок к желанной грани оргазма, практически падает в пропасть, то резко отстраняет её от себя. Гневно рыча, ругаясь сквозь зубы, задыхаясь от мучительного узла внизу живота. Сжимает ладонью основание, и сейчас это ощущается настолько болезненно, что уши закладывает. Проклиная эмоции, от которых буквально крышу срывает, словно это морская волна, которая сшибает с берега.

Цунаде не двигается с места, смотрит на него янтарными глазами, полными недоумения. Такая распыленная, горячая, с синяками на ключицах и припухшими губами.

Она собирается произнести что-то вслух, но он не даёт ей этого сделать. Подминает её под себя, заставляя лечь на спину. Скользит поцелуями по женской лодыжке, очерчивает губами колени, а затем широко раздвигает её ноги. Чтобы поставить очередную метку зубами на внутреннюю сторону бедра. Сенджу не выдерживает, дергается, шипит на него.

— Сука… Я же просила тебя не делать так больше.

— Я знаю о том, что позавчера ты снова довела себя до панической атаки. Я уже говорил тебе, что если ты будешь продолжать приходить к нему домой, рано или поздно ты просто сдохнешь, — холодные мраморные пальцы хватают её за шею, заставляя поперхнуться воздухом. Он смыкает ладонь на её шее довольно ощутимо, и она ударяется затылком об спинку кровати. Она шипит, пытается вырваться, но он вынуждает её смотреть прямо в глаза. Цунаде накрывает его ладонь своей, будто пытаясь сохранить для себя иллюзию того, что в любой момент, она сможет закончить это безумие.

По плечам пробегают мурашки, цепкие как иголки, морозящие. Она прикусывает нижнюю губу.

— Чего тебе блять нужно, Цунаде? — он свирепо шепчет, цепляет зубами мочку уха, а затем снова поднимает взгляд. — Хочешь, я просто проломлю тебе череп, и дело с концом? Вот только, тот к кому ты так сильно стремишься на тот свет, никогда не примет то жалкое подобие тебя, что ты с собой сотворила. Он всегда насмехался над теми, кто постоянно жалеет себя, ты это знаешь.

Сенджу молчит. Потому что ей сказать нечего. Она не понимает, почему Орочимару не закрывает глаза на подобные вещи, хотя все остальные уже давно смотрят на её поступки, срывы, сквозь пальцы. В янтарных лисьих глазах застывает хрусталь, солёные капли.

— Ударь меня, — Цунаде просит и он ударяет. По щеке. И этот жест пробивает её оборону сильнее, чем любой другой удар на поле боя или на тренировочной площадке. Не сделай он это сейчас, и ей кажется, что она бы просто рассудком двинулась от режущей боли внутри грудной клетки. Срабатывает переключатель.

— Ласкай себя пальцами, — говорит он хлестко, властно, ослабляя хватку на загорелой шее, но всё еще чуть надавливая. — Я хочу посмотреть.

И в их интимной близости всегда так. Из крайности в крайность.

В его голосе столько злорадства, столько самодовольства. И морозящего холода. От таких убегают не оборачиваясь, а не пускают в свою постель.

Не выдают в руки все карты. Не завязывают себе глаза черной лентой и не вручают ключ от собственных кандалов.

Ей просто кажется, что терять уже нечего. Что больнее уже не будет. Да и ей уже давно ничего не страшно, наверное, лет с двенадцати.

Она раздвигает ноги шире, придвигается спиной к спинке кровати чуть ближе. Проводит языком по указательному пальцу, а затем и среднему. Накрывает их, посасывает в игривом жесте, на устах замирает кривая, надломленная усмешка, когда она вводит в себя пальцы. В то время, как с губ срываются тихие, но пьяные стоны.