Орочимару смотрит, не отвлекается ни на секунду, и это заводит. Сама мысль, что за тобой наблюдают. Его реакция, возбужденность до боли.
— Выпрями спину, — приказывает он, а когда получает положительный отклик, придвигается чуть ближе, сжимает её подбородок и заставляет открыть рот. Чтобы пройтись пальцем по мягким, искусанным губам, будто исследуя, а потом запустить в её рот два пальца по самые костяшки.
Цунаде бесстыдница и жадно скользит по ним языком. В её глазах читается усмешка, вызов… Она не боится тьмы. Не боится играть с огнем.
Она из тех людей, что, не раздумывая, подставляется под нож, если это сможет спасти кого-нибудь еще. Идиотка с сердцем нараспашку, с идеалистическими взглядами своего деда. И это так двояко… Он ненавидит её за эти блядские черты и в тоже время именно из-за них притягивается, как бабочка на огонь. В ней есть то, чего в нём никогда не было и никогда не будет.
Лучше бы она его боялась… Лучше бы обходила сотой дорогой…. Блядство. Кого он обманывает? Он бы всё равно ходил за ней по пятам, как кошмарный сон. Он не верит в перерождение, но уверен, что в прошлой жизни грешил не меньше, а у его убийцы были её глаза. Янтарные и пьяные.
— Вот так, хорошая девочка…. — шепчет ей на ухо, обдает жарким дыханием шею. Она разгоряченная, хмельная… Жаждущая разрядки уже очень давно. И сердце стучит, как безумное. — Я сейчас тебе помогу… Станет еще лучше…- ей почему-то в эти слова не верится. Ни в одно чёртово слово. В особенности, после того, как перестаёт терзать её рот.
Он касается губами хрупкой шеи, вонзается зубами, не смотря на то, что она множество раз просила его это не делать. Это видимо уже дело принципа, постоянно действовать ей на нервы… На заданиях, в сексе, просто в жизни… Каждый из них гнёт свою линию до последнего, и невозможно остановится. На её шее просто скоро живого места не останется. Долбанный тиран. Садист.
Орочимару дует на сосок, касается языком, а затем легонько прикусывает, в то время, как его ладонь очерчивает женский живот, опускается вниз. В дразнящем жесте лаская большим пальцем клитор, от чего она инстинктивно прогибается в спине, словно от электрического разряда.
Он добавляет к женским пальцам свой палец, вначале один, затем второй и Цунаде хрипло стонет, не в силах больше сдерживать свой голос даже из-за собственного упрямства. Внутри она горячая, мокрая… Совершенно нетерпеливая, что ещё больше его забавляет.
Легче не стало… Вот, о чём думает Цунаде, когда стоны становятся всё громче, а в голове всё меньше крупиц здравого смысла. Внизу живота слишком тесно, болезненно жарко, будто внутри затаилось раскаленное железо, прямо под кожей. Невыносимо. Когда возбуждение, желание перемешиваются с безумием. И она сама насаживается на эти чертовы пальцы, всхлипывает в мольбе, в то время, как он с пристрастием садиста не может насмотреться на то, как она снова и снова теряет в его руках контроль над своим совершенным телом воительницы.
Орочимару трахает её пальцами, трахает языком её рот. Остервенело, хотя у самого уже терпение на пределе. На самом краю.
Она практически доходит до пика, пока он резко не прерывает всё. Сенджу шипит, как кошка, ей стоит огромных усилий сейчас не захлебнуться в проклятиях.
Она прекрасно знает, что лучше держать язык за зубами в те моменты, когда от этого зависит её оргазм. Отомстить Орочимару она ещё успеет… На очередной тренировке или перевязке в медпункте. Цунаде не привыкла оставаться в долгу даже в таких аспектах своей жизни.
Сильные руки сжимают её талию в цепкой хватке, переворачивая на живот и заставляя встать на четвереньки. Цунаде упирается ладонями в стену, ловя себя на нечаянной мысли, что радуется тому, что сегодня руки не сковывает тугая веревка.
Внутреннюю сторону бедра опаляет издевательское прикосновение губ, и она буквально мычит от досады.
— Я больше не могу. Хватит издеваться….
Голос хрипит, срывается. Орочимару и сам уже на пределе, у них просто нет времени, чтобы растянуть эту сладкую пытку до максимума.
Нужно оставить хотя бы несколько часов на сон, а иначе бы он истязал её до самого рассвета…. Пока она не начала бы умолять его со слезами на глазах. Просто потому что такими моментами просто невозможно насытиться, они как наркотик.
Не сорваться, не повестись на соблазн и не ударить ладонью по упругой заднице для Орочимару стоит больших усилий, ведь на уязвленной коже уже просто не осталось живого места.
Он конечно садист редкой масти, но им завтра еще исполнять дипломатическую миссию. Не хочется придумывать отговорки, по какой причине одна из представителей Конохи хромает и не может нормально сидеть ни на одной твёрдой поверхности…
Эйфория её буквально захлестывает, когда он наконец-то входит в неё. Жестко и резко. Ей нравится именно так. Грубо и глубоко. Когда он покрывает её своим телом, греховным жаром. Когда болезненно сжимает пальцы на её пояснице, до возникновения очередных тлеющих синяков.
Он издевается над ней, вначале жадно и грубо вколачивается в распыленное от желания тело, не давая передышки, так, что у неё от зашкаливающего адреналина и тягучего удовольствия внутри, судорогой даже сводит колени.
Она задыхается, стонет, хнычет. Её просто переламывает, кроет. И когда Сенджу уже готова раствориться в оргазме, сжимая его внутри себя слишком туго, он выходит из неё. Затем снова вбивается интенсивными толчками, а она его проклинать готова.
Повторяя эту гадкую уловку несколько раз, до тех пор, пока она не начнёт психовать. Буквально выкручиваться из его рук, шипя, как разъяренная кошка, и этот пыл можно было утихомирить лишь с большим трудом. Она умудряется гневно укусить его за предплечье, расцарапать спину своими цепкими алыми ноготками. Пока он снова не прижмёт её своим весом к кровати, заставляя лечь на спину.
У Цунаде губы искусаны, белокурые волосы раскиданы по смятой простыне. Она тяжело дышит. Глаза пьяные и вид такой конкретно затраханный.
Если бы она хотела, то смогла бы сломать ему жизнь… Переломать все кости. Стереть с лица земли. Но все ещё продолжает держаться за эту больную, надломленную связь, что есть между ними.
Орочимару — хищник по своей сути и для него эта лучшая награда. Ощущать власть над той, что никогда и не перед кем не прогибается.
Он знает, что все зависимости заканчиваются плохо, его прагматичная часть противно ночами в ухо шепчет, что если вновь начнётся война, они оба не доживут до её конца.
Исход всё равно для них один… Они оба рано или поздно плохо кончат. Поэтому, лучше жить здесь и сейчас, даже если перечёркиваешь свои принципы…
Орочимару усмехается, запускает пальцы в белокурый затылок, сильно тянет. Янтарь в её глазах стремительно заполняется черной смолой, с губ срывается ругательство, пока он не затыкает её своим языком. Они целуются беспрерывно, если можно назвать поцелуем то, как они обмениваются укусами, будто это соревнование, чьи зубы окажутся острее.
Всё их взаимодействие на протяжении этого года, как одна сплошная борьба без выхода. Без решения.
Он заламывает тонкие запястья над её головой, а она упирается стопой в мужской пресс, за что получает ощутимый укус в лодыжку.
— Признайся, что выдохся.
— Я займусь твоим поведением, как только мы окажемся в Стране Облаков, и поверь, тебе не понравится.
— Пустозвон…
«Ненавижу» — застывает где-то на затворках сознания, так и не прозвучав вслух. Они оба понимают, что накалены до предела и сил изводить друг друга больше нет. Невозможно было держаться даже на бесконечном упрямстве. Цунаде закидывает ноги на его бедра, закрывая глаза, когда он снова входит в неё, а её захлестывает волна вязких ощущений. С каждым сильным, быстрым толчком.
Первые волны оргазма настигают её стремительно, хлестко, когда он приподнимает её бёдра, и она ощущает его так глубоко, чувственно, что практически захлебывается удовольствием. Это пелена чёрная, беспробудная. Опаснее, чем бездна и совершенно беспринципная.
