Глаза, как айсберг, никаких эмоций, трудно поверить, что еще час назад она стонала под ним, чувственно кусала губы и задыхалась. В ней словно живёт две крайности, лёд и пламя. Она, теперь, всегда на грани. В одну секунду обезумевшая, а в другую, снова холодная королева.
— Верно, но тебе это недозволенно, Цунаде, ты, ведь и сама знаешь, — с бледных уст слетает самодовольный смешок. Он скользит прохладными пальцами по израненным плечам и позвоночнику, наносит мазь, а она пытается сделать вид, что не чувствует мурашек по всему телу, что её не трясет от каждого прикосновения, как от лихорадки.
Пахнет лавандой и травами. Это похоть, игра, которой она не может управлять.
— Какое лицемерие, — иронично отчеканивает она.
— Ты сейчас говоришь обо мне или о себе? — змей злорадствует, улыбается уголками губ, в то время как широкая ладонь скользит по женской пояснице, забираясь под ткань шелкового халата.
— Нас здесь таких двое, — язвительно подчеркивает она. С этой истиной он и не спорит…
Орочимару — демон из темноты. Он искуситель. Скелет в шкафу, который она бы не хотела никому показывать.
— Это твоё наказание, — сладостно шепчет на ухо, кажется, будто он сейчас в её подсознании, во всём, что она делает. Иногда на неё нападает такая безысходность, ей начинает казаться, что она никогда уже из этой чертовой бездны не выберется.
Орочимару — тиран, монстр, которого она кормит с рук собственными страхами, болью. Она просто ненормальная. Цунаде неправильная. Вещь, которую нужно продать на барахолке.
Вот только она всё еще живёт. Такие, как она не умирают быстрой и легкой смертью, бравые воины всегда страдают до конца.
Он знает все её уязвленные места, эрогенные точки. Орочимару привык ко всему подходить скрупулезно, изучать своего врага по крупицам…
— И ты прекрасно понимаешь, что я еще благосклонен к тебе. Хотел бы я посмотреть, как ты будешь объясняться на дипломатическом ужине, почему ты не можешь сидеть на своей пятой точке, — он наносит мазь, а закончив, сжимает ладонью женские ягодицы. Тело Цунаде реагирует практически сразу, с губ слетает хриплый стон, и она прогибается в пояснице, как податливая кошка. Она притягивает… Она в действительности другая, непохожая на тех, кто раньше оказывался в его постели. Непокорная, и в тоже время, хрупкая, как хрусталь. Сотканная из противоречий, недосказанных слов и запаха сандала, медикаментов.
— Ненавижу тебя, — цедит она сквозь зубы, и в этих словах столько пыла. Отчаянье переплетается вместе со злобой в одном танце. Ей бы стереть его имя из своей памяти, но змеиный образ всегда будет маячить перед глазами. В самых потаенных снах, в знании, что именно он открыл в ней самые темные участки её сознания.
Желтые глаза сверкают в темноте, смотрят на неё, как из ночного кошмара. Он прикусывает зубами кожу на её шее, слышит громкий стук чужого сердца, получая в ответ удар локтем в бок. Достаточно ощутимый. Предупреждение, что при особом желании, она может разорвать его на куски.
Орочимару прекрасно об этом знает, но ему чертовски нравится ходить по лезвию ножа. Он будет ждать, когда она сорвётся. С большим удовольствием.
— Знаю. В этом и вся прелесть, Цунаде Сама, — довольный смешок, в то время, как вторая рука проскользнула к внутренней части бедра, поглаживая, сжимая, затуманивая рассудок, а затем лаская пальцами клитор. Она закрывает глаза, ощущает, как учащается её дыхание.
Он заставляет её встать ровно, и она подчиняется, в то время как он трахает её пальцами. Орочимару запрещает ей стонать, и она не произносит ни звука. Кусает губы до крови, но указание выполняет.
Он продолжает оставлять укусы на её шее, плечах, играет с затвердевшими сосками, больно сжимает.
Орочимару тянется к её пухлым губам и когда она инстинктивно придвигается ближе для поцелуя, он отстраняется на сантиметр.
Издевается, продолжает держать её в напряжении. Так, чтобы она чувствовала жар его дыхания, не в силах коснуться. Теряя разум.
Полный контроль…
Она дрожит всем телом, держась на ватных ногах, но продолжает стоять ровно, пока он не позволяет ей кончить.
Тяжело дыша, Цунаде одаривает его пристальным взглядом, а в глазах снова играет пламя. Она чуть толкает его в грудь ладонью, прежде чем лечь в постель.
— Захлопни за собой дверь, когда будешь уходить, — Сенджу произносит сонным голосом, почти на грани между иллюзией и явью.
— Ты быстро учишься, — голос Орочимару наполнен тщеславием, но в тоже время становится мягче на несколько тональностей. Они оба знают, о чём идет речь, им не нужны лишние слова, чтобы друг друга понять.
Они слишком хорошо знают друг друга. И непонятно, спасение это для них двоих или же погибель… Став врагами им лучше держаться друг от друга подальше. Не встречаться вовсе. Потому что в живых из них двоих останется только один, либо они погибнут оба…
Уже сквозь сон, она слышит хлопок двери. Рассвет уже вступает в свои владения, разве это та жизнь, о которой она когда-то мечтала?
”Всё полыхает внутри, когда она видит Орочимару рядом. Этот гнев такой необузданный и изнутри сжирает, что она с трудом может это контролировать. После того, как он выпроводил её вон, обнаженной, прямо из его постели, она без скрипа зубов его присутствие просто переносить не может. Он хуже, чем химический ожог. Он разодрал все её раны, ударил по гордости, столько раз заставил делать то, что она себе не простит никогда… Признаться в порочных желаниях. Он узнал столько её слабостей, что она при минутном взгляде на него, теперь, хочет сломать ему руки.
Цунаде сводит их взаимодействия просто до минимума. Общих заданий пока удаётся избегать, а на рабочих собраниях она держится в другом конце зала. К тому же, Дан часто подсаживается к ней, чтобы завязать разговор, расспросить, как её жизнь и от этого становится легче не чувствовать чужой испепеляющий взгляд в спину.
Сенджу ощущает его присутствие макушкой и то, что он следит за ней, словно хищник за своей жертвой, это выводит из себя. Раздражает безумно. Потому что от своих собственных мыслей сбежать практически невозможно и гордость душит шею сильнее, чем любая веревка.
Только в своём кабинете в больнице она чувствует себя спокойно. Потому что там можно закрыться, спрятаться от всего мира в своих склянках и бесконечной документации.
Через пару недель становится немного легче. Её попускает, по крайнее мере, ей так кажется, ровно до того момента, как они сталкиваются на тренировочном поле, когда она тренирует Шизуне, а Дан исполняет роль группы поддержки для своей племянницы.
Поначалу всё начинается безобидно. Орочимару говорит, что её вызывает Третий в башню Хокаге.
Она лишь сдержано кивает и продолжает заниматься своими делами, он улыбается колко и произносит:
— Я что-то не услышал слов благодарности.
— Может тебе еще и чаевых подкинуть за твои услуги гонца? — она раздраженно закатывает глаза, поправляет волосы, что-то ищет в сумке с тренировочным реквизитом. Надеясь, что он провалится сквозь землю прямо сейчас и ей не придется продолжать этот блядский разговор. Потому что иначе она за себя просто не отвечает.
— Это ни к чему, Цунаде Сама, у вас есть нечто другое, чем Вы можете мне отплатить… Столько скрытых талантов нет ни у кого другого, — он самодовольно ухмыляется и в его тоне столько злорадства, что у неё в руках трескается кунай. Вот же мудак… Ты когда-нибудь останавливаешься?
Она с трудом заставляет себя, так и остаться, стоять к нему спиной, не поворачиваться для того, что взглянуть в это бессовестное лицо. По которому очень хочется проехаться кулаком.
— Орочимару, ты в действительности пришёл передать сообщение от Хокаге или просто соскучился по общению с простыми смертными? — Дан уловив, что атмосфера вокруг сгущается, решил вмешаться пока не поздно.
— Я здесь по делу, если Третий Хокаге сказал, что это срочно, разве я мог пренебречь его указаниям? — снова кривая улыбка и полное спокойствие в голосе. — Другое дело ты… Крутишься здесь якобы заботясь об успехах своей племянницы, но все прекрасно понимают, что ты просто всё еще не можешь угомониться… Прискорбно, — злорадный смешок.
