— Сальваторе Оскура наша следующая цель, — сказал я Скарлетт, подходя к ней. — Он бета Феликса, он иногда навещает Мариэллу вместе с ним.

Она кивнула, обдумывая это. — Я начну строить планы, чтобы выяснить его распорядок дня. Как только он покинет свою стаю, мы его поймаем. Тебе пока лучше отдохнуть.

Я почти было отказался, но мне все равно хотелось побыть одному. Не то чтобы это означало, что сегодня мне удастся поспать. Я хмыкнул, направился мимо бара и наверх, в те немногие комнаты, которые там были. Дошел до конца коридора и протиснулся в ту, что была зарезервирована для меня. Здесь было так же пусто, холодно и неприветливо, как и у меня, так что я чувствовал себя как дома.

Я захлопнул дверь и опустился на двуспальную кровать в центре комнаты, снял туфли и уставился в пустой потолок. Мне хотелось отстраниться от всех эмоций, погрузиться в самое глубокое место внутри себя и процветать там в темноте. Вернуться к двум чувствам, с которыми я умел совладать. Боль и похоть. Именно так я справлялся с жизнью так долго. Со времен Мариэллы. С тех пор, как я обрел форму Ордена и весь мир научился меня бояться.

Я был оружием, обретшим плоть. Лидером, вырезанным пытками и смертью. Я думал, что потеря отца сломила меня, но это сделала Оскура. С помощью магии, предназначенной для того, чтобы бить и калечить. Как гребаный идиот, я думал, что Элис наконец-то вывела меня из тени, думал, что она может быть подношением звезд за все поганое дерьмо моего прошлого. Что-то хорошее для меня, чтобы сохранить. Но я не должен был быть таким чертовски наивным.

Мой Атлас зазвонил, звякнув о бедро, где он лежал в кармане, и я вытащил его на случай, если Скарлетт уже нашла зацепку. Но на экране высветилось не ее имя, а девушки с сиреневыми волосами, которая преследовала меня то в бодрствующем, то в спящем состоянии. Девушка, которая теперь принадлежала кому-то другому, отмеченная звездами с серебряными кольцами вокруг глаз. Когда я смотрел на ее имя, у меня сводило живот, а гнев вспыхивал во мне, как огонь на сковороде.

Звонок оборвался, но тут же зазвучал снова. У меня возникло искушение швырнуть Атлас в стену и посмотреть, как он рассыплется на моих глазах, но что-то заставило меня ответить на ее третью попытку дозвониться до меня.

Я нажал большим пальцем на громкую связь, мои глаза все еще были устремлены на ее имя, моя верхняя губа оттопырилась.

— Райдер? — спросила она с ноткой отчаяния в голосе. Голос был знойно гладким, как масло, и даже сейчас заставил мой член возбужденно дернуться.

— Чего ты хочешь? — прорычал я.

— Я просто хочу поговорить. Мне нужно знать, что с тобой все в порядке.

Я выдохнул с насмешкой. — Я не гребаный ребенок, хнычущий в своей кроватке.

— Я не говорила…

— Тебе и не нужно было, — оборвал я ее. — Потому что я слышу это в твоем голосе, эту гребаную жалость. Что ж, я окажу тебе услугу, детка, и избавлю тебя от страданий. У меня нет сердца, так что если ты думаешь, что затронула его, подумай еще раз.

— Не нужно вести себя так, будто ты какая-то безэмоциональная скала, Райдер. То, что у нас есть…

— У нас не было ничего, кроме одной ночи траха с незваным гостем. Не совсем мое представление о веселье, Элис. Но, похоже, я действительно хотел побывать в твоих трусиках. И теперь, когда я попробовал твою посредственную киску, я более чем удовлетворен, — сейчас я был живым гребаным Пиноккио, только вместо носа, растущего с каждой ложью, которая покидала мой рот, это был мой чертов член.

— Пошел ты, — прошипела она.

— Пошла ты в ответ, — прорычал я.

— Почему ты не хочешь бросить это дерьмо? Я не просила у звезд делать это. Я люблю Леона, но…

— Нет никаких «но». Все решено. Звезды выбрали твою идеальную пару, — выплюнул я нужные слова.

— Ты не понимаешь.

— Вообще-то, понимаю, — ледяным тоном сказал я. — Я понимаю, что ты и Король Лев созданы друг для друга во всех отношениях. Так что иди и наслаждайся своей жизнью без меня, Нала. Я никогда не просил быть ее частью.

Я повесил трубку и выключил телефон для пущей убедительности. Элис может идти трахаться сама с собой. Или с Симбой. Мне было наплевать. Она была просто временным увлечением на некоторое время. Отвлекающим маневром. И я заставил ее выкрикивать мое имя, как и хотел, так что еще мне от нее было нужно?

Я уставился в потолок, смех и болтовня из бара доносились до меня. Я наложил на себя пузырь изоляции, чтобы отгородиться от них, и мир стал таким смертельно тихим, что я слышал только медленный стук своего черного сердца. Обычно убийство повышало мой адреналин и заставляло меня чувствовать что-то, что не было ничем. Но сегодня этот Оскура умер быстрее, чем я обычно позволял себе, и я ушел от него, чувствуя себя таким же мертвым внутри, как и до того, как вошел в подвал.

Хотел я признать это или нет, но потеря Элис повлияла на меня. Она разрывала меня, как нож, проходящий по центру моего существа. Меня резали и потрошили тысячи извилистых лезвий, которые жили под поверхностью моей плоти. Но никто никогда не увидит этого, никто никогда не узнает. В первую очередь она. Я не хотел доставлять ей удовольствие от осознания того, что она могла причинить мне такую боль. Такую боль, которую я презирал, такую, которую я отказывался даже признавать, что могу чувствовать. Эмоциональная, мать ее, боль.

Я достал из кармана лезвие, и не успел опомниться, как большой палец был разрезан, а рана остро запульсировала. Но это не отвлекало от боли в груди. Или от осознания того, что я снова один и всегда буду один. Я буду тихо тосковать по ней в темноте и вечно ненавидеть себя за то, что не был достаточно хорош для того, чтобы звезды сочли меня подходящим для нее. Я бы наказывал ее, себя, весь мир, пока эта боль не уйдет. Но у меня было ощущение, что в ближайшее время она никуда не денется. И это заставило меня понять, что звезды не на моей стороне. Я сделал слишком много плохого в своей жизни. Может быть, Мариэлла была платой за все то дерьмо, которое, как они знали, я в конце концов совершу. Но, видимо, они еще не закончили наказывать меня. 

Я сидела в своем любимом кресле-качалке на балконе возле нашей комнаты с книгой в руках и смотрела на холмы, расстилавшиеся вдали, медленно отталкиваясь от перил. Дверь в нашу спальню была открыта, и длинные белые шторы раздувались при каждом дуновении ветерка, пряча меня здесь, в моем уголке одиночества.

Леон был на работе, а Роари тоже уехал по своим делам. Я осталась наслаждаться солнечным светом, сидя в кресле-качалке в маленьком серебристом бикини, которое было частью нового гардероба, купленного для меня Найтами. Я пыталась протестовать против всех покупок, сделанных от моего имени, но оказалось, что сказать им, что я не хочу, чтобы они тратили свои деньги на меня, действительно оскорбило их, и в конце концов я уступила давлению со стороны. Мое согласие на то, чтобы они купили «несколько вещей», превратилось в новую навязчивую идею мам Леона — купить мне больше одежды, чем я смогу надеть за всю свою жизнь. Райдер бы с удовольствием посмотрел на все это и посмеялся над нелепой тратой денег на бессмысленное барахло. Конечно, если б он увидел меня в некоторых вещах, я бы смогла убедить его не так сильно их ненавидеть…

А может, и нет.

Я пыталась звонить ему снова каждые несколько дней с того единственного раза, когда он ответил мне. Я также писала сообщения. Но ничего не получала в ответ. И я все поняла, я была в паре с другим, звезды выбрали меня и Леона в качестве идеальной пары друг другу, и я приняла эту судьбу всем сердцем. Но это не стерло мои чувства ни к нему, ни к Данте, ни к Габриэлю.

Когда я звонила Габриэлю, он отвечал мне тем же. Он просто отключал телефон каждый раз. Однажды он отключил его после одного звонка. И я знала, что должна была отнестись к этому с большим пониманием, но это было чертовски больно. Это не было похоже на то, что я сделала этот выбор. Не то чтобы я заслуживала вины за боль, которую они испытывали, или даже не то чтобы я была в этом виновата. И мне тоже было больно. Я ненавидела быть вдали от них, и их отказ даже поговорить со мной об этом только усугублял мою боль.