Я медленно наклонилась вниз, мой рот прошелся по тонкой щетине на его челюсти, пока мои губы не прижались к толстой артерии на его шее.

Руки Райдера скользнули к моей заднице, и он прижал меня к себе, громогласный ритм его пульса говорил мне о его чувствах ко мне не хуже любых слов.

Как можно нежнее я впилась клыками в плоть, и он застонал, когда его кровь полилась на мой язык. Я не торопилась, наслаждаясь пьянящей темнотой его магии, вливающейся в меня, а он раскачивал мои бедра в медленном и устойчивом ритме, который заставил меня задыхаться к тому времени, когда я полностью насытилась.

Я отпрянула назад, снова встретившись с его глазами, в которых читалось острое желание.

Райдер поднял левую руку и провел костяшками пальцев по моей скуле со словом похоть, затем опустил ее и одним пальцем нарисовал крест над моим сердцем.

Я повторила это движение, обводя татуировку, которую сделала ему, своим пальцем, прежде чем мягко улыбнуться и уйти, давая ему время, о котором он просил.

Его болезненный хрип сказал мне, что он почувствовал, как больно мне было это сделать, но я знала, что ему нужно, чтобы я сделала то, о чем он просил.

Райдер Драконис был не тем человеком, которому можно указывать, что делать. Но если он решит вернуться ко мне, я больше никогда не позволю ему оставить меня. 

Семь месяцев до метеоритного дождя Солярид…

Два месяца в этом гребаном культе, и я уже начал сходить с ума. Я думал, что это будут простые, легкие деньги, чтобы оплатить долг Эллы, но я даже не мог представить, какие цепи это место наложит на мою душу.

В конце концов, мне не потребовалось много усилий, чтобы получить приглашение присоединиться к ним. Лоренцо привел меня на встречу с некоторыми из своих новых друзей, и хотя они многого не сказали, они определенно проявили интерес ко мне с момента моего прибытия.

В течение двух недель я получил приглашение на инициацию, и с того момента моя жизнь начала катиться под откос.

Карточный Мастер, Король, кто, черт возьми, вообще знает, как его зовут на самом деле, ведь он так хорошо скрывал свое лицо, но он быстро вцепился в меня своими когтями. Я не знаю, что за магию он использовал, но я мгновенно обнаружил, что не могу говорить о ритуале, которому подвергся, когда был с кем-то вне культа. Затем, постепенно, мне стало все труднее и труднее вызывать энтузиазм к тому, что меня всегда волновало.

Я больше не смотрел матчи по Питболу, и мои результаты на поле ухудшались. Я не ходил на вечеринки и не общался с Леоном, хотя в каком-то уголке сознания я знал, что мне все еще хочется этого. Но когда я пыталась сделать хоть что-то из этого, я внезапно испытывал невероятную усталость. Я не мог заниматься, как должен был, и мои мысли возвращались к Черной Карте. Я хотел проводить время среди других членов, участвовать во всем, чем они занимались, с яростным голодом, который временами казался мне чужим, словно кто-то другой нашептывал мне эти мысли на ухо, но я не мог с ними не согласиться.

Единственное, что не было украдено у меня, — мое желание защитить сестру и моя любовь к ней. Я все еще хотел сбежать из этого места. Но с каждым днем я все больше боялся, как я смогу это сделать, если мой разум так привязан к Черной Карте.

Мне приходилось предполагать, что это темная магия, но от этого становилось еще страшнее, потому что я никак не мог с ней бороться.

В трех случаях я приходил к Данте, чтобы сказать ему, что я покидаю этот культ, что я больше не могу быть связан им и что я должен быть свободен, чтобы защитить свою сестру, когда придет время. Но каждый раз слова застревали у меня в горле, и я даже начинал сомневаться в них, задаваясь вопросом, почему я решил сделать что-то настолько глупое.

Единственное время, когда я чувствовал, что мои мысли полностью принадлежат мне, — когда я лежал ночью один в постели. Когда я доставал свой дневник и начинал делать наброски. Возможно, я не мог сказать или написать то, что чувствовал по отношению к Черной Карте, но я мог воплотить это в искусстве.

Я начал рисовать картины, изображающие секреты, которые я раскрыл, способы прохождения через потайные двери или даже просто то, как эта магия заставляла меня чувствовать себя. Сначала я даже не был уверен, для кого я это делаю, пока не понял правду. Это было для Эллы, предупреждение на случай, если я действительно не смогу найти выход. Что-то, что я мог дать ей, чтобы попытаться объяснить, даже если слова были заперты так крепко, что я не мог произнести их ей.

У нас не было секретов. Или, по крайней мере, не было, пока я не решил солгать ей об угрозах Старушки Сэл. Я ненавидел себя за это, но знал, что ничего не поделаешь. Если бы она уловила хоть малейший намек на то, что я делал, чтобы избавиться от этого долга, висящего над ней, она бы в мгновение ока поднялась на сцену. Даже если бы это разрушило ее душу и уничтожило все ее мечты о том, чтобы сделать что-то большее в своей жизни, чем просто стать копией нашей мамы.

Я больше всего на свете не хотел такой жизни для нее. Для нас обоих. Я хотел свободы от этого места, его тайн, разврата и банд. Ничто иное, как шанс жить жизнью, которую мы сами выбрали, а не той, в которой нас ждала плесень, и решения, которые были уже были приняты задолго до того, как мы согласились на них.

Так что Черная Карта, возможно, и держала меня в своих руках, но я отказывался оставаться в плену надолго. Я найду способ выбраться отсюда, расплачусь с маминым долгом, а потом схвачу Эллу и побегу, побегу, побегу, пока мои ноги не подкосятся, а Алестрия не станет лишь темным пятном на горизонте нашего прошлого, на которое мы никогда больше не оглянемся.

Я стоял среди толпы в зале под Альтаир Холл, пока новый член Карты принимал присягу, скандируя слова, которые, казалось, знал мой язык, несмотря на то, что я не помнил, как меня им учили.

Лоренцо стоял слева от меня, Адриан — справа, еще несколько членов Карты, с которыми я пытался подружиться, стояли вплотную за мной. Я пытался выжать из них информацию, когда начал проводить с ними время, но каким-то образом, казалось, я притянул их всех к себе, что они остались рядом. Мы много общались, сидели вместе за едой или на занятиях, когда они были общими. Я заставлял их говорить, когда они предпочитали молчать, хотя иногда казалось, что они с облегчением нарушают это молчание. Мне было интересно, чувствовали ли они то же самое, что и я: они не хотели уходить из жизни, которая была у них до вступления, но им было трудно в нее включиться, когда бы они ни пытались.

Леон, казалось, почти все время злился на меня, поджимал губы и отворачивался от меня, когда мне не удавалось поговорить с ним или пошутить, как раньше. Он не раз говорил о том, что я изменился с тех пор, как нашел новых друзей, и мне было больно от того, что я не мог сказать ему, что не хотел этого.

С Синди Лу было еще труднее иметь дело. Она хмурилась на мое молчание и дулась, когда я не смеялся над ее историями. Искать ее становилось все труднее, и всякий раз, когда мне это удавалось, она хотела, чтобы я грубо трахал ее, притворяясь Драконом, пока она выкрикивала чужое имя. Это было больно, но я не мог найти в себе силы сказать ей об этом, когда мы были вместе. И я чувствовал себя настолько виноватым за то, каким замкнутым я стал, что даже не был уверен, что могу винить ее в этом. Я просто надеялся, что однажды смогу объяснить ей все как следует и убедиться, что эта игра, в которую она любит играть, на самом деле не означает, что она жаждет кого-то другого.

Скандирование закончилось, и остальные члены Черной Карты двинулись по комнате, поздравляя нашего нового члена, а моя маленькая группа осталась рядом со мной, ожидая моих указаний.

Я сделал шаг вперед, но рука опустилась на мое плечо прежде, чем я успел это сделать. От прикосновения кожу покалывало до жжения, и я вдохнул, увидев Карточного Мастера, нашего самозваного Короля. По общему мнению, он был мужчиной, но из-за постоянно меняющихся черт его лица и тела под наложенными на него скрывающими чарами, не было возможности узнать наверняка.