— Ну, в общем, это было его условием.

— Что ты скрываешь? Что ему нужно? Зачем мы здесь?

— Послушай, это прозвучит странно и, возможно, покажется абсурдным, но это последний шанс вытащить тебя из Азкабана, — начала Гермиона, и постепенно ее голос креп. — Мы здесь, чтобы добыть кровь василиска.

— Кровь… чего? Василиска? — Малфой глупо посмотрел на нее, а потом изменился в лице. Кончики его губ дрогнули, растягиваясь в усмешке, а потом он захохотал, все громче и громче, пока не сложился от смеха пополам.

— Кровь! Василиска! — повторял он, заливаясь, и ему даже пришлось упереться ладонями в колени. — …верную смерть. Он послал меня на верную смерть, вот почему он отпустил меня, — он зашелся в кашле, и Гермиона нахмурилась. — Ты привела меня на верную смерть, ну, конечно, почему бы еще меня оттуда выпустили…

— Я знаю, что это звучит безумно, — Гермиона приблизилась к нему. — Но послушай. Да, здесь есть василиск. Однако он появился недавно, а значит, он еще маленький, и нам будет намного проще с ним справиться. Скоро в заповедник прибудут отряды ликвидаторов из отдела регулирования магических популяций: они все еще ждут, когда созреют мандрагоры, чтобы приготовить зелье, поэтому и не суются сюда. Так что у нас не так уж много времени для поимки василиска. Нам даже не надо его убивать, а всего лишь найти и собрать кровь. Одного флакона будет достаточно, — заявила Гермиона, пока Малфой, пораженный, слушал ее, а его брови ползли все выше.

— Даже если это и так, — осторожно ответил он, — то что мы можем? Мне даже палочкой пользоваться нельзя.

Гермиона, ухмыльнувшись, взяла в руки сумочку и подняла ее повыше:

— У нас есть все, что нужно, Малфой.

Они долго шли, чтобы найти место, подходящее для палатки. Как объяснила Гермиона, днем василиск не высовывается, поэтому сейчас это место безопасно. Однако с наступлением темноты им следовало соблюдать крайнюю осторожность: не покидать палатку, а если так выйдет, то держать глаза крепко зажмуренными и не шевелиться, поскольку василиск реагирует на движение.

Поэтому в дневное время они будут искать следы василиска, чтобы сделать приманку и заманить его в магическую ловушку.

— Я полагаю, что у нас есть около недели, после чего в больнице Святого Мунго приготовят зелье, и Министерство направит сюда группу из комитета по уничтожению опасных созданий, — сказала Гермиона, когда они наконец разбили палатку.

День близился к концу, и к поискам она решила приступить на следующее утро.

Ночевать в одной палатке с Малфоем было странно. Во-первых, он был неестественно тихим все то время, что Гермиона возводила палатку и доставала из своей бездонной сумочки все подготовленные вещи: провизию, одежду, несколько книг, пару полотенец и мыло, пергамент, перья и карту.

А во-вторых… Что ж, Гермиона раньше не проводила время с теми, кого освобождала из заключения. Она знала, что такое ликование в зале суда. Их радость, с которой некоторые из них искренне благодарили ее — в основном те, кто еще был не полностью подавлен, чтобы иметь в себе силы на благодарность. Она понимала, что их жизни менялись. Но Гермиона не видела, что происходило после того, как оправданных заключенных отпускали из зала суда.

Она предложила Малфою новую одежду, которую тот растерянно принял после недолгого колебания. Гермиона вышла из палатки, чтобы он мог переодеться, предварительно наколдовав таз воды и слегка подогрев ее заклинанием. Малфой встретился с ней взглядом, когда она выходила. Это было непривычно — встречаться взглядом с ним и знать, что он не будет бросаться шуточками, не скривит губы в презрительной усмешке. Малфой просто смотрел ей в глаза чуть дольше трех секунд, пока она шла мимо него.

Спустя десять минут он аккуратно вышел из палатки, приподнимая полог. Его волосы были влажными, а лицо все еще мертвенно-бледным, но чистым. Захваченная Гермионой одежда была ему великовата, но в ней он выглядел так, словно был… обычным человеком, а не узником Азкабана.

Когда Гермиона переоделась и вышла наружу, чтобы позвать его, солнце уже садилось за горизонт. Малфой стоял в нескольких шагах впереди, и, замерев, глядел куда-то поверх деревьев. Гермиона приблизилась и заметила, что он учащенно дышал, несильно сжимая руки в кулаки. Он настороженно обернулся к ней, когда она встала рядом, и на его лице мелькнуло странное выражение, прежде чем он успел взять себя в руки и скрыть его.

В этот момент Гермиона поняла, что внутри у нее что-то дрогнуло. Ей придется столкнуться с чем-то доселе неиспытанным, и это вызывало противоречивые чувства.

Они больше не разговаривали в тот день, и, закрывая глаза, Гермиона крепко сжала палочку под подушкой. У них все получится.

Наутро они собрались разведать местность. Гермиона расчертила карту заповедника на квадраты, чтобы отмечать на ней их маршрут и делать заметки.

Они шли уже несколько часов, и все это время настроение у Малфоя было хуже, чем у утопленника. Он был раздражен и огрызался почти на каждую фразу, сказанную Гермионой. В конце концов она не выдержала:

— Ты что, совсем не собираешься принимать участие в собственном освобождении? — развернувшись к нему, она остановилась и гневно подперла бока руками.

Малфой продолжил идти, бросив ей что-то неразборчивое через плечо, и Гермиона завелась:

— Прости, что?

На этот раз Малфой остановился, даже замер, слегка сгорбившись. Спустя несколько секунд он обернулся. Желваки его челюсти ходили туда-сюда, а глаза напоминали расплавленный свинец, готовый вот-вот обжечь ее.

— Я сказал: будто тебе есть дело до того, что со мной станет, — выплюнул он, и Гермиона узнала в нем прежнего Малфоя с этой презрительной обреченностью в голосе, каким она видела его когда-то давно.

— Думаешь, иначе я бы рисковала своей жизнью? — фыркнула Гермиона.

— О, для тебя я всего лишь очередной проект. Ты так хочешь победить, что зашла настолько далеко. Но ты здесь не ради меня, а для того, чтобы сотый раз потешить свое самолюбие. Ох уж это обостренное чувство справедливости, верно? Не можешь спать, пока очередной эльф находится под гнетом злых чистокровных волшебников; не можешь успокоиться, пока не докажешь всем, что ты такая правильная?

— Это не какой-то там проект по освобождению эльфов, — возмутилась Гермиона. — Конечно, я продолжу им заниматься, но это будет после того, как я закончу с тобой и остальными!

— Я оказался прав, и ты даже не понимаешь, насколько эгоистична в своих стремлениях. Зачем ты занимаешься, как ты выразилась, мной и остальными? — прошипел Драко, раздувая ноздри.

— Крайне странный вопрос, который я не ожидала от тебя услышать. Неужели ты не хочешь выйти из Азкабана как можно быстрее? Это отнюдь не санаторий.

— О, вопрос был в другом, Грейнджер. Зачем это нужно конкретно тебе? — усмехнулся он, делая шаг вперед и поднимая руку, чтобы показать на нее пальцем. Гермиона нахмурилась: ей было непонятно, к чему он спрашивает об этом. Она ответила:

— Даже если дело в моем чувстве справедливости, речь идет о твоей жизни, твоей свободе и твоем будущем…

Малфой перебил ее:

— Интересно, и какое это будущее меня ждет? Дай-ка подумать… Среди тех же людей, которые с радостью объявили охоту на мою семью? Засунули меня в Азкабан? Не давали видеться с родителями до самого дня их казни? Как ты представляла эту мою жизнь там, на свободе? Но, конечно, ты будешь кичиться тем, что смогла выиграть очередное дело, и задерешь нос повыше. Будешь скорбно кивать от сочувствия и примешься всем рассказывать про свои высокие моральные принципы, святоша, — он выплюнул последнее слово, будто яд.

— Как ты смеешь? Я столько сделала ради тебя и остальных! Пять лет жизни! Не смей обвинять меня в том, что я горжусь своим делом, или говорить что-то против моих моральных принципов! Не забывай, что это твои принципы привели тебя в… — она осеклась, и Малфой изменился в лице. Если до этого он выглядел взбешенным, то сейчас — мертвенно-бледным, будто вся кровь резко отхлынула от его лица.