Вот тут-то я и разглядела, что своё платьице старик напялил и швами наружу, и задом наперёд!

Но и это ещё не всё – дедушка умудрился натянуть неправильно даже сапоги, перепутал левый с правым! Поэтому загнутые носы обуви смотрели в разные стороны, будто бы друг на друга обиделись.

Рассмешив меня, Дашка сама-то сдержалась и лишь сдавленно фыркнула. Ярик вообще промолчал, проявил обычную сдержанность. Одна я залилась глупым громким хохотом, не в силах отвести взгляд от "обиженных" сапог. После такой бестактной выходки и произошло то совершенно невероятное, немыслимое событие, которое мне не забыть никогда!

 Важный старец вздрогнул и сильно нахмурился.

Перехватив мой взгляд, он тоже уставился на кончики своих сапог и, конечно же, сделал вывод, что над ним нагло насмехаются.

Взревев от ярости и страшно исказившись лицом, дедуля топнул ногой и вдруг начал стремительно расти! В один миг он превратился в великана, голова которого была теперь выше деревьев, а огромная рука потянулась вниз. Прямо ко мне, застывшей от ужаса столбом!

Дашка и Ярик, почему-то не утратившие способность соображать, дёрнули меня за руки каждый в свою сторону. Попытались заставить бежать, но я продолжала изображать столб. В этот момент страшный великан мог прихлопнуть меня, как муху, но ему помешали густо растущие деревья.

Мои удивительно бесстрашные друзья тем временем продолжали меня тормошить. Но видя, что всё бесполезно, подхватили с обеих сторон и потащили прочь чуть не волоком. А когда поняли, что так нам далеко не уйти, попытались спрятать под развесистой елью.

 Наверху над лесом, словно гром, раздался рокочущий смех. Чудовищная рука уверенно дотянулась до макушки укрывшей нас ели, сложила два пальца колечком и гулко щёлкнула по стволу, обрушив водопад из хвои и шишек.

Иголки сразу закололи под футболкой и в волосах, а одна шишка больно щёлкнула меня по носу, и, неожиданно, от этого щелчка я отмерла. Вырвала свою руку из ледяной ладошки трясущейся как в ознобе Даши, зачем-то потрогала ушибленный нос, и кинула затравленный взгляд на  бледного Ярослава.

Тот напряжённо следил за вновь приближающейся рукой великана. Заметив, что я, наконец-то, пришла в себя, приятель дёрнул головой и показал подбородком на другое дерево.

 Я кивнула, и мы втроём перебежали под защиту следующего ствола. Потом ещё одного. И ещё.

Ели росли густо, перебегать и прятаться было легко, и больше великан не смеялся. Рокот наверху звучал всё более раздражённо, и в какой-то момент чудовищный старик застыл, словно о чём-то задумался. А когда отмер, принялся вдруг выдёргивать ели одну за другой, будто прореживал в огороде морковку.

Страшно дыбилась развороченная мощными корнями земля, отброшенные в сторону стволы падали с оглушительным треском. Вокруг нашей троицы быстро образовывалось пустое пространство, скоро мы останемся совсем на виду и…  И тут через грохот пробился пронзительный и очень возмущённый голосок:

– Шовшем шдурел, штарый!  Шум, ор, бешпокойштво!

Я в секунду узнала характерную шепелявость. Конечно, то была Жадька, выглядевшая сейчас особенно маленькой и хрупкой.

– Беги, девочка, беги! – отчаянно закричал Ярик, в ужасе хватаясь за голову. – Зашибёт!

– Я шама его жашибу! – Скривилась глупышка.

 Она неспешно наклонилась, подобрала с земли толстую ветку и шагнула с ней наперевес к великану.

 Кто-то громко и противно завизжал!

Оказывается, визжала я сама, но девочку это не остановило. Она лишь повела в мою сторону острым носиком, потом вдруг уселась на палку верхом и… стала быстро подниматься на ней к верхушкам деревьев! Я же попятилась и попыталась спрятаться за спину потрясенного Ярика. Дашка застыла рядом, округлив от изумления рот и глаза.

 Взлетев верхом на палке прямо к лицу великана, необыкновенная девочка что-то длинно и неразборчиво ему прокричала. Чудовищный старик ответил  громоподобным рыком, но Жадька ничуть не испугалась. Она опять что-то выкрикнула великану в самое ухо, и рык сменился постепенно стихающим ворчаньем.

Потом раздался громкий хлопок, великан исчез, а вместо него появился … нет, не прежний важный старик, а тщедушный, неряшливо одетый и вроде бы знакомый мужичок.

Мужичок напыжился, гордо задрал вверх короткую вздорную бородёнку и, с вывертом, с подскоком, стал приближаться к нашей троице. Рядом с ним шагала довольная Жадька и показывала тайком палец, прижатый к улыбающемуся рту.

– Этот дяденька ходит на кухню к поварихе. Ягоды носит на пироги, – изумлённо шепнул всё ещё бледный после пережитого Ярослав. – Кажется, твоя подружка даёт знать, чтобы мы помалкивали.

– …Наштёнка эта как шпужаетшя, натинает шильно хохотать! – втолковывала мужичку Жадька. – От нервов!

– Да точно ли?

– Тотьно-тотьно!

Мужичка прямо-таки раздуло от гордости, но он всё ещё продолжал сомневаться и расспрашивать:

– Жаденька, а чего эта хухря тогда молчит и не винится?

– Так яжык отнялшя!

Мужичок довольно похихикал, после чего вдруг свистнул, закрутился на месте волчком, превратился в пыльный вихрь и исчез. Наша троица одновременно сильно вздрогнула, одна только девчонка весело скалила зубы.

– Догадалишь ли кто был? Шам хожяин леша вам покажалшя!

– Какой хозяин л-леса?! – довольно нервно спросила я. В моих любимых книгах все герои и героини принимали чудеса как должное, у меня же пока не получалось.

– Такой! Всё в лешу его, потому как леший. Не жнала тьто леший одёжу наижнанку ношит?

 Я покачнулась, но устояла и задала следующий вопрос:

– А ты тогда кто?

– Я-то? Дотька лешной колдуньи.

– А-а, – пробормотала я, испытав вдруг опустошение, в котором растворились и удивление, и страхи.  – Не банально…

Жадька удивлённо на меня покосилась, но промолчала. Я же подцепила под локоть Дашу, другой рукой потянула за собой Ярослава и повела их прочь.

Друзья молча подчинились, и мы медленно двинулись по остаткам еловой аллеи в сторону лагеря. Девочка, дочка лесной колдуньи, осталась стоять одна. Но пройдя несколько шагов, я вдруг почувствовала спиной её  взгляд и обернулась.

– Прости, забыла сказать тебе спасибо.

– На ждоровье, – криво усмехнулась Жадька.

– И ещё – кто такая хухря? Тот старик меня так назвал.

– Прошто неряха. Волошы, вон, в трухе, одёжа опять же. Ты шейтяш хухря хухрей. Вы вше хухри.

– Понятно, – пробормотала я. – Ну, пока. Мы пойдём, а то вожатая будет ругаться…

– Люшька-то? Не-а, пушть дружья идут и не боятшя.

– Почему только друзья?

– А тебе, подружка, иж  лешу ходу нет!

Теперь я жила в глухой чаще, в доме у матери Жадьки. И лесная колдунья отпускать меня обратно в лагерь не собиралась.

Услышав эту ужасную новость впервые, я долго и горько рыдала, но пролитые слёзы не помогли.

Потом я уже не только рыдала, а и ненавидела! В первую очередь коварную Жадьку, затащившую меня сюда! Ещё её упёртую мамашу, чьё безразличие к моей судьбе было ужасающим! Ничуть не печалясь, она ломала мне жизнь из-за того, что я якобы открыла проход в некий тайный мир. Когда вскочила на пень, чтобы сфотографироваться.

– Какой ещё проход? – поразилась я, когда услышала этот бред в самый первый раз.

– Проход в саму Чудь! Когда тебя занесло на волшебный пень, ты разве ничего не почувствовала? – вкрадчиво произнесла колдунья, на вид вполне симпатичная курносая толстушка.

Ещё у неё были замечательно красивые, длинные и вьющиеся волосы. Просто каштановый водопад, который кое-как усмирили, упрятав в большой небрежный пучок. Но хорошенькие спиральки локонов то и дело из этого пучка выбивались, что очень толстушку украшало. Длинноносая, с выпирающими зубами Жадька по сравнению с матерью была некрасивой.

– Чего отмалчиваешься? И впрямь ничего не почувствовала? – продолжала тем временем расспрашивать меня колдунья.

 И я вдруг вспомнила! Как задрожал и исказился вокруг меня воздух. Как замелькали в сером пространстве причудливые тени, и сильно закружилась голова. По словам друзей, я и сама вдруг принялась стремительно кружиться, пока кто-то не толкнул в спину и не сбросил с пня.