– Я не рыба, – обиженно парировал Панько.

«Точно-точно, ни рыба ни мясо», – уже не викинг, а подсознание Панько отвечало само себе.

– Пороги! – закричал рулевой. Трувор и все гребцы-воины вмиг стали серьезными: прохождение порогов было наиболее опасным элементом гребного спорта. Река сужалась, течение становилось все быстрее и быстрее. Команды на суднах застучали веслами по воде – если наскочить на камни, то можно застрять надолго, а то и вовсе повредить ладью, что грозило остановкой и серьезной починкой. Вода пенилась, рулевые подавали команды все громче и резче. Теперь до берега и слева, и справа было совсем близко, явно ощущался запах леса и багульника.

– Енот мне на воротник! – прокричал один из викингов. – Древляне, лесные собаки!

– Щиты на борта! – скомандовал Трувор. Воины начали поднимать щиты, довольно неуклюже, в одну руку, либо приспосабливать их вдоль борта.

– Засада!

Панько увидел, как в лесу засуетились фигуры. Скрываться дальше им не было смысла, момент самый что ни на есть удачный. Воины едва могли защищаться, лавируя на порогах. Послышался свист – сигнал к атаке, стрелы обрушились на ладьи, и раздалась ругань раненых.

– Быстрее, быстрее, нужно выходить с порогов! Налегайте на весла!

Но какое там налегайте, ладьи и так неслись по течению. Куда важнее было не разбиться о камни, тогда гибель неминуема. Панько схватил один из щитов, толкнул Ладу так, что она упала, накрыл ее своим телом, а сам, не будь дурак, положил щит на себя сверху.

Викинги отчаянно прорывались по реке на простор, туда, где можно опустить весла, целиком укрыться за щитами, а затем вообще оказаться вне досягаемости стрел.

– Поворачивай, левее, левее, – мощный рулевой подсказывал гребцам соседней ладьи, как избежать опасности, и широко размахивал руками, забыв о стрелах древлян.

– Вальгард, остерегись!

Поздно, слишком хорошей мишенью был рослый викинг. С десяток стрел одновременно впились в его плоть.

– Вальгард, Вальгард!

Почему-то Трувор надеялся, что его друг выживет, но Вальгард упал на дно лодки в предсмертных судорогах. Наверное, он думал о смерти в бою – на мечах, с противником, которому может заглянуть в глаза, – но не от стрел, пущенных из лесной чащи.

Столь драматичная стычка закончилась довольно быстро – древляне не могли преследовать ладьи берегом, а река вновь стала широкой и безопасной. Раненые делали перевязки, прикладывая самые разные травы и настои, собранные со всей ойкумены. Только Вальгард уже не нуждался ни в помощи, ни в утешении.

– Вечером мы пристанем к берегу, там, где большой камень с давних времен стоит под великой сосной, и похороним нашего Вальгарда, – отдал распоряжение Трувор. – Храбрый воин достоин почетного места, а мы никогда не забудем, где его могила.

Стоянка была недолгой: Трувор опасался, что древляне могут появиться снова. Могилу рыли быстро. Некоторые викинги предпочитали сжигать убитых или умерших товарищей, но Трувор не очень любил этот обычай. К тому же громадный костер и дым были сейчас совсем некстати.

Панько вместе с остальными воинами вырыли могилу, опустили в нее тело Вальгарда вместе с оружием. Трувор, а с ним и часть викингов, молились какому-то богу, которого еще не знали в этих лесах. Потом могилу засыпали комьями земли, а сверху навалили камни от диких зверей. Валера посмотрел вокруг: плакала только Лада, викинги, наверное, слезы знавали лишь в детстве. Панько почему-то показалось, что в будущей или уже в своей прошлой питерской жизни он здесь был, то ли в походе, то ли на археологической практике. Но явно этот огромный валун, выброшенный или кем-то вытащенный на берег реки, был ему знаком.

Степан Илларионович Дубов неторопливо расправлялся с черновиками. На его глазах завязывался громадный узел, где вчерашние враги вместе тянули за один конец и становились пайщиками одного предприятия. А ему-то что, выполнит указ сверху, и катись оно провались, продолжит бумажки перекладывать и кататься на черном «мерседесе», будучи вхож в любое учреждение с почетом и уважением, ощущая свое интеллектуальное превосходство над этими «жопами» в виде депутатов, полковников, инспекторов, председателей и так далее.

Да в этом ли смысл? Подобная постановка вопроса могла его приободрить ненадолго. Ради этого он всю жизнь оставался скрытым диссидентом, надевал маску. Чтобы сейчас, когда в кои-то веки дело его жизни, исторические исследования, вызвало такой интерес со стороны правящих элит, взять и пустить все на самотек… Хотя роль беспристрастного наблюдателя – вещь, достойная историка.

«Все смешалось в доме Облонских, патриотизм, идиотизм, либерализм, историография. Через несколько недель, когда наступит биг дата, – ой, как они любят киношные формулировки! – когда наступит биг дата, либералы пойдут мерить лапти, патриоты перечеркнут прошлое, которое так лелеяли, причем не только в России, но и в сопредельном государстве, развернется бешеная борьба за гранты. Историографические школы Ленинграда и Москвы, нет, Петербурга и Москвы, возобновят вековую вражду, подтянется и Киев – матерь городов русских (теперь едва ли найдутся желающие отрицать этот тезис). Запиарятся, забурлят котлы с подсознательным, но Старого Затейника на мякине не проведешь, не зря он затеял это соревнование.

Дубов заходил по кабинету. Он пока один из немногих в стране, кому доверили тайну, и при всем беспокойстве он безумно рад этому событию, может быть, он ждал его всю жизнь.

На столе зазвонил телефон: охранник доложил, что прибыл спецпредставитель. Через несколько минут в кабинете Дубова сидел человек лет шестидесяти. Беседа шла неторопливо.

– Степан Илларионович, остается не так много времени. Я полагаю, у вас появились новые сотрудники, привлеченные историки. Они еще не в курсе главной задачи, верно?

– Совершенно верно, Борис Николаевич, пока не дан старт, они могут лишь догадываться о том, что им предстоит сделать, но и представить себе не могут, зачем. Да я и сам бы в жизни никогда не поверил.

– Абсолютно справедливо, но реальность иногда удивительна. Кто бы мог подумать, что все так развернется.

– Никто!

– На карту поставлены сумасшедшие деньги, возможности, целые отрасли мировой экономики. Вы знаете, о чем я говорю.

– Конечно, Борис Николаевич, идеологический фронт – тоже фронт, возможно, целые отделы будут переходить на сторону противника, если не управления.

– Или все ведомство разом, – немного улыбнулся Борис Николаевич. – За премиальные можно обеспечить потомков до девятого колена.

– Надеюсь, что не дойдет до физического устранения сотрудников.

– Ничего не исключаю, Степан Илларионович, идеологический фронт, подкрепленный такими финансами, обязательно потребует жертв. Но основная масса «специалистов», как всегда, будет занята текучкой и беготней, а нам требуется результат без лозунгов и тезисов пятидесятилетней давности – необходимы доказательства такого характера, что отрицать их будет невозможно!

– Борис Николаевич, доказательства в процессе изыскания.

– Главное, чтобы процесс не затянулся, иначе изыскания придется заменить изобретением.

После этих слов беседа стала идти вполголоса, старики почему-то начали секретничать. Посетитель ушел, а Дубов задумался о предстоящей работе.

«Панько при всей своей эксцентричности – один из самых перспективных товарищей, хотя легко может оступиться, сломаться, как только осознает глубину глубин. Даже тот „скромный” гонорар, который получат исследователи, легко может перевесить и совесть, и принципы».

Машинистка бойко стучала по клавиатуре. Говорил Дубов не спеша, процеживая каждый оборот, – адресат доклада ментально обитал выше атмосферы, и с этим приходилось считаться, подбирая слова. Итак, операция «Летопись».

«По подтвержденным данным, полученным от представителей бизнес-кругов и по дипломатическим каналам, нам стало известно…