– Да, да, я ухожу. Мне ужасно надоела вся эта бодяга. Ты, Панько, живешь в каком-то своем мире, и в твоей голове все перемешано. Ты невозможно сложный человек!

– Я сложный?! Лида, что ты такое говоришь, я вполне адекватный и предсказуемый, я…

– Вот именно – предсказуемый! Где искра, где романтика, инициатива, блин? Что ты вообще знаешь о женщинах?

«Не хотелось бы перечислять подробности», – подумал Панько, но слова его прозвучали иначе:

– А разве не было романтики, цветов, разговоров, прогулок? Мы же так хорошо проводили время, оставалось сделать всего несколько шагов.

– Правильно, и эти несколько шагов ты не сделаешь никогда. Ты не предлагал мне никаких отношений, встречались и гуляли раз в неделю. Валера, нельзя оставаться в девятнадцатом веке и слишком долго разыгрывать из себя джентльмена!

– Мне показалось, что с тобой мне как раз и стоит быть джентльменом, – смелее отреагировал мужчина.

– Ага, только ты забыл про чувство меры. Я не хочу провести жизнь с фарисеем и книжником. Неужели ты не замечал моих потребностей? Да ладно я, ты о себе подумал? Тебе давно за тридцать, и что – «однушка» в Шушарах, там нет места даже для твоих книг, и должность преподавателя в техникуме, прости, никогда не помнила его названия. Ты даже диссертацию не закончил.

– Раньше тебе нравились мои научные и полунаучные изыскания в области прошлого.

– Просто кроме этих изысканий, у тебя больше ничего нет, – Лида набрала побольше воздуха в легкие, – ты сам как прошлое!

«Тиль, тиль, тиль», – ласково прозвучал звонок телефона. Видимо, такой гудок был для особых абонентов, хм, или абонента. Девушка ловко вытащила аппарат из кармана:

– Але… Да, сейчас. Нет, еще не дома, скоро буду, – на лице девушки появилась сдержанная улыбка. – Конечно, в силе… Ну, к пяти. Конечно… Пока.

Панько молча отметил: к пяти. Ему было отказано во встрече как раз в пять.

– Валера, знаешь, предлагаю обойтись без драм и сохранить дружеские отношения. Думаю, что все ясно.

– Ясно? Ты так ничего и не объяснила! Я два часа стоял у подъезда, ожидая тебя, а ты не можешь уделить мне и десяти минут.

– Ой, ну сколько можно, я же тебе написала в «телеге» пять раз.

– Лида, давай все же обсудим, – в голосе Панько послышались просительные интонации.

– По-моему, мы уже обсудили ситуацию. И вообще я очень тороплюсь. Ко мне приезжают. Держи, я приготовила книжки, которые ты мне приносил. Вот Ключевский, Бофе. Карамзин, Костомаров, Грушевский… о, О. Генри, странно, – Лидия рассмеялась. – Если что-то еще найду, обязательно верну. Хотя, честно сказать, не понимаю вас, гуманитариев, кому все это надо? Какая польза от этой истории, какой заработок? Ты же мужчина, в конце концов. Валера, пожалуйста, без обид, и не нужно приходить к моему дому. У нас очень любопытные соседи, а я не планирую переезжать в отдаленные районы.

Здесь Панько задели за живое.

Он еще многое хотел объяснить, потребовать, попросить, однако дорога ложка к обеду, а свой обед он уже, мягко говоря, пропустил. Хотелось уйти как-то красиво и театрально, с высоко поднятой головой или по крайней мере со скандалом, но, видимо, по законам жанра все равно придется уходить нелепо.

– Лида, а я из техникума ушел, – выпалил Валерий.

– Куда? – Лидия наконец проявила хоть какое-то любопытство к несостоявшемуся мужу.

– На государеву службу. Конкретнее сказать не могу, военная тайна.

Панько взял пакет с книжками.

– До свидания, Лида.

Продолжать разговор дальше уже не было ни сил, ни нервов. На улице осень только добавляла грусти. Панько шел к метро на автопилоте, не обращая внимания на прохожих и движение вокруг. Визг тормозов вывел Валеру из оцепенения: он стоял посреди пешеходного перехода, а в трех сантиметрах от него сияла решетка радиатора недешевого автомобиля. Из красивой «мазды», как лев из укрытия, вылез мужчина в костюме и высказал неказистому Панько несколько суждений. Он даже не стал опускаться до угроз или рукоприкладства – вся его внешность, манера держаться, одежда говорили о разности пород, и чистокровным лабрадором был явно не Валера. Машинка рванула с места дальше, в ту сторону, где был дом Лиды. Впрочем, туда же ехали сотни других автомобилей.

– Назад, назад, сказала, ну-ка фу!

Панько опустил взгляд: не заржать было нельзя. На него с любопытством смотрел одетый в клетчатый жилет поросенок, которого держала на поводке экстравагантная питерская дама.

– Привет, Борька, – сказал Валера свинтусу и пошагал дальше.

– О, в нашем полку прибыло, – Василий похлопал по плечу своего бывшего однокурсника. – Теперь ты в отделе специальных расследований нашего ГУИИ, будь оно, – Василий огляделся по сторонам, – кхе-кхе, прославлено на века. Как говорится, добро пожаловать в органы, сынок.

Массивные двери серого здания, внушающего почтение обывателю, пусть и неприветливо, но открылись для нового сотрудника.

– Привет-привет! Да, первый день. Вот удостоверение, пропуск электронный, пройду через порог ведомства и никогда уже не буду прежним человеком, – улыбнулся Панько.

– Склонен ты к патетике и к полноте. Ну ничего, здесь это быстро лечат. Знаешь, правильно, что тебя из техникума выперли. У нас и престижнее, и зарплата куда выше. И народ в целом покультурнее будет.

Панько опустил глаза: из техникума горе-преподавателя истории выперли вовсе не за антиконституционные высказывания, о которых он с гордостью рассказывал своим друзьям и знакомым, и майор ГУИИ Василий Белкин прекрасно знал всю подноготную «политического» процесса. Панько злоупотреблял служебным положением, что обострялось каждую осень, когда он присматривался к студенткам, пытаясь разглядеть в ком-нибудь из них единственную и первую любовь. Кое-как перезимовав, весной Панько вновь заходил на романтический вираж. Любовь так и не приходила. Однако женщины – разумеется, не все – улавливая слабость преподавателя, редко, но пользовались своим обаянием, иногда ради любопытства, иногда со скуки флиртуя с Панько.

Чаще всего эти флирты заканчивались ничем, как говорится, замах на рубль – удар на копейку, и лишь бросали тень на репутацию Валерия Львовича Панько. После очередного инцидента седой директор техникума предложил историку-казанове уйти по собственному, с показательной экзекуцией на педсовете якобы за протестную деятельность. Панько было вдвойне обидно: во-первых, слухи о его похождениях были сильно преувеличены, во-вторых, вся протестная деятельность сводилась к отдельным репликам на лекциях и нескольким репостам в соцсетях примерно раз в месяц. Личная жизнь Панько отличалась еще меньшей активностью. Только с Лидой он хотел строить серьезные отношения, следуя Марксу, создать брак, семью и частную собственность. Но такие отношения уже начал выстраивать более расторопный гражданин, у которого, судя по потребностям Лиды, было достаточно частной собственности, жилплощади в том числе.

– Прошу, господин лейтенант, – Василий с показной легкостью открыл перед университетским товарищем тяжелые двери. – Работать нужно, времени на раскачку нет.

«Лейтенант всего-навсего», – подумал Панько, протягивая дежурному бойцу на входе красную книжечку. Для подобного звания он явно староват. Впрочем, какая ему разница. Комплексы остались в прошлом. Сейчас Панько был интеллектуалом-маргиналом, человеком тяжелой судьбы и легкого поведения. А его новая работа действительно считалась намного престижнее предыдущей. Благо Панько умел дружить, был хорошим товарищем, и в трудный момент друзья юности быстро поставили подписи. Валерий поступил в ГУИИ, где явно не хватало кадров, способных решать поставленные задачи, не вызывая широкие улыбки и усмешки общественности. ГУИИ боролось сразу на нескольких фронтах: внешнем, внутреннем и самом сложном – межведомственном. Офицеры ГУИИ уже несколько раз становились жертвами перекрестного огня.