— Нет! Продолжай!

— Хорошо! — В его смехе прозвучала нота отчаяния. Он открыл глаза. — Все равно — не думаю, что я смог бы перестать.

Он вышел из нее и снова погрузился глубоко. Снова. И снова. И снова.

Ритм. Жажда. Быстрее. Медленнее.

Он поддерживал ее снизу, приподнимая навстречу каждому толчку. Где-то глубоко в горле у него рождался странный звук: первобытный, животный. Отчего-то он делал ее возбуждение еще более сильным. Голова Марианны металась по ковру: желание становилось все более сильным, напряжение — почти невыносимым.

Что-то все росло, все приближалось.

— Джордан, — ахнула она. — Джордан!..

— Выше, — хрипло приказал он. — Плотнее прижимайся ко мне.

Она рыдала, бедра ее поднимались вверх в такт его движениям, она беспомощно повиновалась всем его приказам.

— Еще!

Спина у нее выгнулась дугой. Она вскрикнула, когда он добрался до самого ее центра.

Он удержал ее там, парящую, пульсирующую. Ощущение было неописуемым. Губы ее раздвинулись для крика.

Он поднял ее ноги себе на плечи.

— Давай, — сказал он сквозь зубы. — Сейчас.

Она застонала, не в силах шевельнуться. Волны яркого чувства поднимались все выше.

— Дай себе волю.

Она не будет кричать. Только животные кричат при совокуплении.

Это было невозможно вынести. Напряжение вдруг взорвалось разноцветными искрами ощущений, и она содрогнулась.

Впиваясь ногтями ему в плечи, она закричала!

Ни с чем не сравнимо.

Джордан говорил, что это ни с чем не сравнимо, — он сказал правду.

Марианна только смутно ощутила, что он изменил позу, положил ее удобнее, все еще сильно двигаясь внутри ее. «Неужели будет что-то еще?» — туманно изумилась она.

Он вдруг застыл неподвижно, а секунду спустя тихо вскрикнул и упал вперед, обхватив ее руками, изо всех сил прижимая ее к себе. Обнимая его за плечи, она подумала, что он кажется слабым, зависимым. Джордан никогда не бывает слабым, никогда ни от кого не зависит — но в этот момент она была ему нужна.

Ее руки неистово сжали его плечи.

Ни с чем не сравнимо.

— Теперь нам можно подняться наверх? — спросил Джордан, когда его дыхание выровнялось. Он поднял голову. — Ты, наверное, вся в синяках. Пол тут чертовски жесткий.

Марианна ошеломленно посмотрела на него. Он все еще оставался в ней: ей казалось, что он был там всегда, был ее частью.

— Я… не думаю. — Может, у нее и есть синяки, но это неважно. Это пустяковая плата за то, что произошло. — Это было… — Она замолчала. Никакими словами не описать того, что она чувствовала.

— Я рад, что твой первый раз не стал для тебя разочарованием. — Он нежно прикоснулся губами к ее лбу, а потом приподнялся и поправил свою одежду. — Но теперь пора ложиться в постель. — Он встал и подал ей руку. — Готова?

Страшная слабость вдруг охватила ее — она покачнулась. Джордан поймал ее и подхватил на руки.

Марианна взглянула на кресло — и, как ни странно, в ней снова слабо шевельнулось желание.

— О нет! — Поймав ее взгляд, Джордан покачал головой. — Я начинаю жалеть, что рассказал тебе об этом видении. Нам следует идти вперед медленно. — Выйдя из мастерской, он начал подниматься по лестнице, перешагивая через ступеньку. — Все в свое время.

Марианна вдруг ощутила, что полностью обнажена, а он — одет. От этого в ней возникло чувство беспокойства и неуверенности, немного рассеявшее сладостное блаженство.

— Куда ты меня несешь?

Ногой распахнув какую-то дверь, он внес ее в комнату.

— Ваша спальня, миледи. Я решил, что тебе будет приятнее у себя. — Положив ее на кровать, он отвернулся. Огонь в камине давно погас, оставив только слабо тлеющие угли, и Джордан двигался по комнате в темноте. — Новые ощущения легче принимать в привычной обстановке.

«О чем он?» — полусонно подумала Марианна.

— По-моему, ты немного опоздал. Я уже познакомилась с новыми ощущениями.

— Не совсем.

Внезапно он скользнул к ней в постель и притянул ее к себе.

Крепкая теплая плоть. Обнаженная плоть.

Марианна сразу же отпрянула от него.

— Тише. — Он начал нежно гладить ее волосы. — Ты привыкнешь разделять со мной постель. Это всего лишь следующий шаг.

— У тебя есть твоя собственная спальня, — чопорно сказала она. — Тебе ни к чему быть здесь со мной. Дороти говорит, что даже в браке джентльмены обычно только навещают своих жен, чтобы удовлетворить похоть или зачать детей.

— Откровенно говоря, такое желание возникло у меня впервые. Так что для меня это тоже новое ощущение.

— Оставь меня одну, — попросила она. — Мне хочется спать, а я ни за что не усну рядом с тобой.

— Скажи, а твой отец тоже только навещал постель твоей матери?

— Нет. Но ведь дом у нас был очень маленький.

— А он бы занял отдельную комнату, если бы у него было жилище вроде Камбарона?

— Нет. — Марианна немного помолчала. — Но это совсем другое дело. Между ними была не похоть, а настоящее чувство.

Он поцеловал ее в висок.

— А между нами нет чувства?

— Любви — нет, — прошептала она. — Ты меня не любишь, и я тебя не люблю. Что-то есть… Но не то, что было у них.

— Может, это что-то гораздо более интересное. Я заметил, что то, что люди называют любовью, обычно вырождается в слюнявую чувствительность. — Он властно обнял ее. — По крайней мере, я намерен остаться здесь, с тобой. Привыкни к этой мысли.

В комнате было тихо, темнота успокаивала. Марианна снова начала засыпать, когда Джордан чуть слышно спросил:

— Я не был с тобой зверем?

— Что?!

— Я… хотел быть нежным, — неуверенно проговорил он. — Я боялся, что напомню тебе то, что случилось с твоей матерью.

Он говорил о той жуткой ночи, о тех подонках, которые насиловали и пытали ее маму. Странно, но она даже мысленно не связала эти две вещи. Желание ее было настолько сильным, что даже если здесь и присутствовала жестокость, то это она ее спровоцировала.

— Ты был совсем не такой, как они.

— Ты все видела?

— Нет. Когда показались солдаты, мама велела мне взять Алекса и через заднюю дверь убежать в лес. Она сказала, что мой долг — позаботиться о нем, что мне нельзя возвращаться, пока солдаты не уйдут. — Марианна проглотила ставший в горле ком. Почему она ему это рассказывает? Она не хочет вспоминать о той ночи. Но слова все звучали, рвались в темноту, резкие, обжигающие. — Я их не видела, но я все слышала. Я оставалась неподалеку, потому что хотела найти способ — любой способ — помочь ей. Я не могла оставить Алекса. Она заставила меня пообещать. Мне пришлось слушать… Я не могла оставить Алекса. Он все время был со мной. С той ночи он боится проклятий и крика.

— Боже!

Джордан крепче прижал ее к себе, и слезы градом покатились на его теплое плечо.

— Я сдержала обещание и не возвращалась, пока они не ушли. Они сделали с ней… ужасное. Они решили, что она умерла, но она была еще жива. Она умерла только на следующее утро. — Марианна закрыла глаза. — Я не могла остаться. Я обещала ей… Я пошла к дому священника и оставила на ступеньках записку о том, что они сделали с мамой. Я даже не знаю, где ее похоронили. Я попросила, чтобы ее похоронили рядом с папой. Как ты думаешь, они это сделали?

— Уверен, что сделали.

— Мама умерла у меня на глазах. Я сидела рядом и держала ее за руку, но ее уже не было. Она куда-то ушла.

— Твоя мама была очень мужественная.

— Да. — Она помолчала. — Я никогда не говорила о той ночи. Это причиняло мне невыносимую боль. Даже думать о ней было мучительно. Я все время гнала от себя эти мысли. Не понимаю, почему теперь…

— Может, потому, что пришло время примириться.

— Примириться? С чем?

— Чувство вины. Тебе пришлось сделать выбор между твоей матерью и обещанием спасти Алекса, которое ты ей дала. Ты любила ее и хотела помочь ей — но осталась в стороне и позволила ей умереть. — Он резко сказал: — Черт подери, такой выбор не должен вставать ни перед одним человеком! Никто не должен жить с таким бременем на душе.