P.S. обратите внимание на примечание после части и самый первый отзыв после работы🖤

That the way you hold me, hold me, hold me, hold me, hold me

Как ты меня обнимаешь, обнимаешь, обнимаешь, обнимаешь,

Feels so holy, holy, holy, holy, holy,

Это свято, свято, свято, свято, свято,

On God!

Что можно успеть сделать за две недели?

Можно дважды до отказа забить холодильник в надежде, что вот-вот и можно будет начать кому-то готовить, а потом дважды его опустошить, потому что готовить по-прежнему некому, а ради себя не хочется и стараться и продукты просто пропадают. Можно перевезти уйму вещей из одной квартиры в другую, не получив на это разрешения, но взяв на себя смелость так поступить, потому что присутствует уверенность, что так будет лучше. Можно накупить домой кучу тёплых флисовых костюмов и пижам в надежде, что размер подойдёт и тот, кому это всё предназначено, не откажется носить. Можно успеть снова встретиться и переговорить с отцом, на нормальных тонах, со взаимным уважением и без шуток про перчик халапеньо. Можно успеть с тем же отцом и семейным юристом составить документы на продажу кальянных. Да, они закрыты до сих пор, да, продать их получится за копейки, едва окупая то, что в них вложено, да, нужно срочно думать, чем заниматься дальше. Но бумаги, несмотря на все эти моменты, подписать. Потому что нет больше желания вести бизнес под девизом «лишь бы ничего не делать», нет желания заниматься тем, чем не хочется дышать, во что нет желания погружаться, нет желания иметь дело с каким бы то ни было дымом, та сигарета у Чонсондон 44/2 была явно последней. Завершающей.

За две недели можно успеть привести себя в порядок, чтобы быть готовым встретиться с тем, с кем хочется до дрожи в пальцах сильно, при полном параде. Можно успеть по совету отца посетить четыре сессии с психологом, который поставит лёгкое постравматическое расстройство и начнёт прорабатывать всё досконально и быстро, ведь нужно быть морально собранным для того, с кем хочется встретиться больше всего в жизни, на максимум. А ещё за две недели можно внезапно оглянуться на свои двадцать четыре года за спиной и понять — с ужасом отчасти — что друзей-то у тебя и нет. Потому как после очередного дня в больнице, когда врач непоколебимо покачал головой и отказал Тэхёну в визите, а он, кажется, поломался от тоски и пустил насмарку сессии две с психологом, не меньше, забирал его — злого, протестующего и разбитого совершенно — почему-то снова его не-друг Мейцо.

Чонгук пришёл в себя в больнице через день после случившегося. Ким за это время извёлся. Он не стал волновать и дальше семью своими переживаниями и, заверив всех, что будет в порядке, и горячо поблагодарив отца за помощь в поисках, Тэ позволил Мейцо отвезти себя домой и просидел в ванной три часа кряду, пытаясь копоть эту мерзкую с себя отмыть. А потом пошли первые сутки. Первые сутки в прострации, похмелье от выпитого на голодный желудок у пожара соджу и с трясущимися от страха за Чонгука руками. Тэхён никогда в жизни никого не терял, разве что дедушек и бабушек в раннем детстве. Поэтому, наверное, после ванной он и просидел на полу, молча глядя в окно, всю оставшуюся ночь, пожирая себя переживаниями буквально, и разрешил себе расслабиться только после звонка Намджуна, которому сообщили, что Чон пришёл в себя. Но радоваться было рано. Тэхёна к нему не подпустили и на пушечный выстрел. Даже пока спит не разрешили посмотреть. Сколько бы тот пороги больницы не околачивал.

Каждый день Тэ просыпался с мыслью, что вот-вот, уже сегодня, и он наконец начнёт готовить завтраки Чонгуку, а его самого кормили в больнице завтраками под соусом «мы ещё за ним понаблюдаем, приходите через день и поговорим о визите». И каждый раз отказывали. Каждый грёбаный раз отправляли домой. Тэхён грешным делом задумывался даже о том, что Чонгук, может быть, сам против того, чтобы видеться, но доктор уверил, что разговаривал Чонгук только с полицейскими, пересказывая события той страшной ночи, больше ни с кем просто потому, что врачи против и его собственное желание роли не играет.

Удивительно, на самом-то деле, — Тэхёна к нему не пускали, хотя он бы и не стал затрагивать волнующие темы, посидел бы даже молча. А полицейских, которые наверняка разбередили ему вопросами всю душу, пустили.

***

…Прометей. В древнегреческой мифологии — мученик, титан, защитник людей от произвола богов на земле. Двоюродный брат Зевса, подаривший по легендам древним грекам огонь. Древнегреческого мученика покарали за помощь людям сами боги, приковав его цепями к скалам и оставив на съедение птицам. Сеульский Прометей, он же молодой сотрудник двадцать восьмого отделения Корейского национального полицейского агенства Пак Чимин, покарал себя сам. Настоящая трагедия в семи действиях развернулась в Сеуле в последние месяцы, сотни тысяч людей наблюдали за расследованием, с замиранием сердца ожидая комментариев от полицейских и разгадки этой запутанной истории. Всё завершилось самым неожиданным образом — захватом в заложники сотрудника полиции, самоубийством преступника и передачей следствию по-настоящему чудовищных данных. Этот случай абсолютно уникален и беспрецедентен для истории криминального Сеула: не только появление серийного убийцы, скрывавшегося в полицейском отделении, произошло впервые, уникален в целом факт того, что корейский социум так и не смог склонить чашу общественного мнения в какую-то одну сторону. Чудовище или герой? Насколько опасной может оказаться культивация личности маньяка в обществе…

Тэхён выключает телевизор. За последние пару недель он слышал разные варианты этой пылкой речи десятки раз, раз пять смотрел интервью Намджуна и Мейцо, раз десять выключал, не досматривая. Да, Прометей. Да, для кого-то убийца, для кого-то герой. Ничего нового. Во всём, что произошло пока что наблюдается три положительных аспекта: карьера Мейцо стремительно пошла вверх, оттого ли что сотрудников отделение потеряло или оттого что управление отметило его заслуги — не известно, но Тэхён безумно за него рад. Кан мечтал об этом. И за то, что он для них всех сделал, повышение — самая незначительная награда. Второй позитивный момент: реклама и продвижение всевозможных горячих линий и телефонов поддержки взлетела до небес, постоянная огласка дела без утайки подробностей, конечно, всколыхнула в отрицательном плане общественность не хило, но даже сейчас заметно — побудила подвижки в решении проблемы скулбуллинга. Спасибо Чонгуку, который несмотря на чудовищный стресс, вынес из пожара в своей голове всё, что Чимин ему рассказал. И третий момент… Тэ пока не определился положительный он или нет, так как так и не составил какого-то определённого мнения о Чимине после всего, что в итоге обнародовала полиция. У него миллион вопросов на деле к этому всему. И… Чимина жалко. Чисто по-человечески жалко. Но простить ему того, что он запер с собой в горящей комнате человека — его, Тэхёна, любимого человека — конкретно за это простить его у Тэ не получилось. И Ким уверен — не получится. Какими бы ни были причины. Всё что угодно, убийства, хоть серийные, хоть какие, Тэхён не воин справедливости, чтобы порицать его со своей колокольни, не имея понятия о том, что творилось в его голове, но только вот Чонгука трогать не нужно было. Тот просто такого потрясения не заслужил. Он, блять, заслужил всё спокойствие и счастье этого мира за то, что уже пережил, а отнюдь не вот этого всего.

У города появился свой (анти?)герой. Потихоньку начали назревать вопросы в обществе, на которые никто пока не мог дать ответ. Должна ли эта история вызвать сочувствие? Нормально ли обелять убийства благими целями? Да и благие ли это цели вообще?

Тэхён на эти вопросы решил наплевать. У него, наконец, появилась возможность от этого всего откреститься и сейчас он вспоминает свою первую догадку о греческих богах так, будто бы это и не с ним происходило вовсе. Тэ закрыл глаза, уши и мозг для любой информации после первой недели и просто ждал, каждый день искал себе хотя бы какие-то занятия и ждал. Ждал чёртового звонка из больницы с одним коротким: «Забирайте». Тэ уже миллион раз спланировал, как увидит его, обнимет так, чтобы надышаться им наконец и поверить, что вот он, живой, а потом приведёт его домой, укутает в плед, нальёт какао, если ему, конечно, его можно, в одну из тех странных больших кружек с глупыми надписями, что он купил, как и хотел когда-то, приготовит ему самый вкусный обед или ужин и возьмёт с него обещание никогда больше не заставлять за себя вот так сильно волноваться.