В следующую секунду ладонь Тэхёна беззвучно, но ощутимо встречается с его собственным лбом, ибо уже нестерпимым становится ощущение, что едет крыша по этому Чонгуку, который за пределами его квартиры вообще-то следователь, на которого очевидно нацелился маньяк, и там к нему никакие милые эпитеты не клеятся от слова «совсем». Даже «милый телёнок». Никакие. А Тэхён, видимо, переработал.

***

«С днём больной задницы, как говорится», — Тэхён присел у холодильника, изучая нижние полки.

С него, в конце концов, завтрак. Как ни странно, Ким прекрасно умеет готовить. Во-первых, его мама дома учила. Во-вторых, он периодически жил один в своей квартире и готовил. А что? Ну, иногда хочется домашней еды, нельзя же за это осуждать. У родителей дома, к слову, Мин Хо часто просил приготовить вкусностей. То рамён ему, то кимбап, то тентятиге.

Вот только ни на рамен, ни на тентятиге, ни на кимбап даже продуктов в холодильнике и в шкафчиках не имеется.

«Значится, ЗОЖ?»

Это странно, учитывая чонгукову страсть к работе и его график. В холодильнике овощи, молочные продукты, немного мяса, фрукты… А где кимчи? Где ядерные соусы? Где соевая паста? Где редька маринованная?

Окончательно убедившись, что Чон с приколом в голове, Тэхён заряжает кофемашину, не отыскав тостер, на горячей сковороде поджаривает тосты без масла, делает парочку с творожным сыром и малосольной рыбой, парочку с джемом, парочку натирает чесноком и обжаривает помидоры, создавая подобие брускет.

И да, он даже принялся мыть за собой посуду, когда на его бёдра, прикрытые одними трусами, к слову, опустились горячие ладони, а затылка коснулся осторожный поцелуй.

— Доброе утро, — ещё немного хриплым ото сна голосом бормочет Чонгук ему в ухо, — вау, да ты мастер-шеф.

— Обычные бутеры, — бросает Тэ нарочито небрежно, в тайне отчего-то очень радуясь похвале.

«Да, вот такая вот домохозяйка, я и не такое могу, смотри не упусти!»

А немного ему, мажору, оказывается нужно. Хороший секс, сон до обеда, «спасибо за завтрак» и чьи-то сильные руки, что ночью ласкают нежно, а утром вот так же, как сейчас, утвердительно, а не вопросительно ставят на кухонную тумбу у раковины бутылёк смазки, и в следующую секунду одна уже крепко обнимает за талию, а вторая совершенно бесстыдно ныряет под край боксеров, ощупывая вчерашние повреждения.

— Тэхён, — Чонгук прижимает к себе ещё теснее, Тэ в лучших традициях естественно чувствует задницей его эрекцию, приветливо трущуюся о ягодицу, — если не хочешь, чтобы партнёр с утра, завидев тебя на кухне, летел за смазкой и намеревался тебя отодрать у раковины, где ты моешь себе спокойненько посуду, то не стоит в одних трусах вот так пританцовывать. Ты видел свою задницу? Как прикажешь держать себя в руках? Возьми ответственность теперь за это, — и легонько толкается, и Тэхён не был бы Тэхёном, если бы от его пошлого полушепота, у него бы не подкосились колени. Иногда он кажется себе извращенцем.

Ну, завтрак Тэ уже доделал…

— Тебе что, четырнадцать, откуда столько энергии?

— У меня запас нерастраченной.

— Ну давай, трать, — и подается бёдрами назад, провокационно потеревшись о чужое возбуждение.

— Правда, можно? Если сильный дискомфорт, то я не стану.

— Я в шаге от того, чтобы передумать из-за твоих глупых вопросов, но слишком сильно хочу сейчас твой член, так что поторапливайся.

И да, Чонгук принимается тратить энергию, когда по-быстрому разминает не особо-то и тугое после прошлой ночи кольцо мышц, смазывает хорошенько, задирает чужую футболку и ловит губами Тэхёна в поцелуй, едва только тот голову ему на плечо откидывает.

А потом он берёт его. Прям на кухне. У раковины, где Тэхён пытался вообще-то до этого помыть посуду. Подхватывает его ногу под коленкой и, стоя, не дав ни на что опереться, размеренно, но быстро и неизменно почти до основания толкается в него, ничего не говорит, как ночью, не шепчет, не спрашивает, уже будто бы точно знает, как надо. Длится это всё на удивление недолго, через минут пятнадцать сдавленных вдохов, стонов и чонгуковых рыков, Тэхён чувствует, что у него начинает кружиться голова, он что-то несвязно бормочет, заваливается вперёд, хватается руками за края раковины.

— Порядок? Или остановиться?

— Ах, глубже, давай… пожалуйста, — и расслабляется на максимум, как Чонгук учил его ночью. Отключает голову.

Чон берёт в ладони его упругие округлые половинки, мнёт их, устраивая ладони поудобнее, натыкается на взгляд продёрнутых блаженной поволокой карих глаз через плечо и внезапно осознает, что тот — удивительно — но близок к финалу, он закидывает одну его ногу прямо на кухонный гарнитур, слава богам, Тэ поставил до этого тарелки с бутерами на стол и, нагнув его ниже, начинает двигаться особенно быстро, стараясь вставить поглубже.

И да, Тэхён вскрикивает в какой-то момент, едва не падает, загремев остатками посуды в раковине, чувствует, что ногу в таком полу-шпагате немного всё-таки больно и… кончает. Вот так вот просто изливается белёсой струёй на дверцу кухонного гарнитура, едва не грохнувшись в обморок: в глазах темнеет, голова снова кругом, а тело сводит судорогой. А он ещё ни о чем и подумать не успел толком.

Чонгук по-джентельменски выходит и заканчивает с собой, испачкав тэхёнову ягодицу, а после притягивает его к себе, помогая устоять на ногах ровно.

— Вот видишь, говорю же, всё в голове. С тебя обед. Как договаривались.

Тэхён на эту очевидную реплику молчит. Переваривая случившееся и наслаждаясь сладчайшей негой, ласкающей нервные окончания. Такого не было ой как давно.

— Прости, пожалуйста.

— За что? — на выдохе. Он по-прежнему не уверен в том, что именно он ощущает, но, кажется, это счастье. Не то пресловутое, что все ищут постоянно. Это другое, то самое, которое в моменте; накатывает осознание, что вот — вернул, что потерял.

— Не знаю, набрасываюсь на тебя с утра. Тебе, может, неприятно. Я не планировал себя так вести.

— Придурок, и правда, — цокает языком для проформы и, кряхтя, наклоняется поднять бельё скинутое на пол.

— Эй?.. — немного потерянно зовёт его Чонгук.

— Давай, прибери тут всё и ты кофе наливаешь.

— Тебе чай сделать?

— Ну естественно… — и удаляется из кухни.

А Чонгук улыбается. Хоть и появляется какой-то червячок беспокойства внутри. Но всё равно безумно приятно осознавать, что между ними появляется что-то вот такое, про что можно сказать «естественно».

***

Иногда думать вредно. Чонгук думал всё то время, пока прибирался на кухне и готовил ему чай, думал, пока они в относительной тишине ели, и додумал до того, что конкретно для себя осознал, что они не с того начали. Ему хотелось, чтобы было, как в шестнадцать. Чтобы долго и сладко мучиться, понимая, что влюбляешься в человека, который навряд ли ответит взаимностью. Чтобы ловить каждый его взгляд и вздох в твою сторону. Узнать в конечном итоге, что чувства взаимны, заикаясь, признаться, а потом поцеловать его впервые так, чтобы от нежности и трепета дрожали пальцы, оглаживая его щеки. Чтобы долго и упорно ходить вокруг да около, доводя друг друга до грани, но всё равно эту грань не переходить, а потом наконец перейти. Перейти так, чтобы медленно-медленно его раздевать, покрывать его медовую кожу миллионами поцелуев, лаская каждый сантиметр, довести до первого оргазма ещё пальцами, до второго, уже находясь в нём полностью, и если у него останутся силы, то до третьего, помогая ему ртом или рукой. А потом долго покрывать всё его лицо поцелуями и уснуть в обнимку. Почему они начали сразу с секса? Возраст?

— Эй, чего задумался? — отвлекает Тэ, заметив, что Чонгук молчит уже несколько минут и гипнотизирует кофейные крупинки на дне кружки.

Чонгук жуёт губу пару секунд, смотрит на него недолго и осторожно поворачивается, садясь к нему лицом. Притягивает его стул к себе ближе, на что тот протестующе скрипит ножками по ламинату, и, легонько сжав чужие колени своими, берёт в руки его тёплые ладони.