— Да что случилось? Рассказывай!

— Гарри, вот ответь мне, — он падает на кровать, прижимает к себе подушку и начинает нервно мять ее углы. — У вас с Гермионой что-то есть?

Я в шоке уставляюсь на него.

— Что, прости? Ты спятил?

— Если есть, мне даже не будет стыдно за то, что я натворил, — он запускает пальцы в рыжие вихры и тяжко вздыхает.

— Ничего нет! Что ты сделал? — я хочу схватить его за грудки, однако сдерживаюсь.

— Но я слышал в первую ночь, — игнорирует он мой вопрос. — Вы шептались за моей спиной. Думал, вы еще тогда спелись, голубки. А потом вы везде вместе ходили, рядом сидели, а сегодняшняя ситуация на Зельях меня совершенно уничтожила!

Застонав, я тяжело сажусь.

— Ты убиваешь меня, Рон. Ничего не было и быть не могло, потому что... — Тут я умолкаю, ведь друг не знает о моем секрете. А рассказывать об ориентации прямо сейчас кажется максимально неуместным. — Потому что я никогда не поступил бы так с вами обоими. Я никогда бы не предал тебя, никогда бы не причинил боль Гермионе.

— Я знаю, Гарри, — сокрушенный моими словами, Рон бросается ко мне навстречу. — Я идиот! Запутавшийся идиот! Мы с Лавандой встретились в коридоре, они с Парвати возвращались с чаепития у Трелони. И... Парвати ушла в гостиную, а мы остались, разговорились. Я рассказал, что поссорился с Гермионой, и тут как началось! Она будто только этого и ждала! Гарри, да она бешеная! Все произошло настолько быстро, она увлекла меня за собой на восьмой этаж, затащила в Выручай-комнату, а там... Она как с цепи сорвалась, ну а я же так давно этого хотел! И поддался моментально... Не успел оглянуться, а она уже прыгает на мне и...

— Рон... — Я перебиваю его, не веря своим ушам. — Черт, ты сошел с ума?! Совсем рехнулся?!

— Я просто должен был почувствовать себя мужчиной. А не сопляком, которого собственная девушка считает пустоголовым болваном! И не подпускает близко!

— Она не считала тебя таким! Она думала, что не интересна тебе! Что тебе нужно затащить ее в кровать и дело с концом, — взрываюсь я. — Зато теперь она будет считать тебя не пустоголовым болваном, а ничтожеством! Что ты наделал?

— Я не знаю, Гарри, — Рон растерянно смотрит на меня и сползает по стенке на пол. — Не говори ей, а?

— Ей скажешь ты сам, — я в бешенстве поднимаю его и пытаюсь вытолкать из спальни. — И скажешь сию секунду! Она не может снова рыдать перед сном! Переживать, мучиться, генерировать идеи, как же вам все наладить! Пока ты в это время спишь с другой! Она обязана немедленно узнать о твоей измене — и точка.

Бледный, как полотно, он послушно отправляется в гостиную, а я прошу засидевшуюся в компании Дина Джинни позвать вниз Гермиону.

К счастью, та как раз собиралась спать, поэтому подруга спускается одна и в недоумении оглядывает нас.

— Что стряслось, мальчики? — со смесью строгости и удивления интересуется она, закутываясь в пушистый халат.

Под шум удаляющихся спать гриффиндорцев мы устраиваемся на диване у камина и наконец остаемся одни. Рон, стоит отдать ему должное, держится с достоинством и рассказывает Гермионе всю правду, ничего не утаив. Я с трепетом и ужасом наблюдаю, как меняется ее выражение лица — после замешательства приходит понимание, затем — гнев, а следом — боль. Но она быстро справляется с чувствами и, не проронив ни слезинки, задумчиво смотрит в огонь. Наступает тишина, нарушаемая лишь треском поленьев. Кажется, я слышу, как бешено стучит сердце Рона, а может быть, я перепутал, и это грохочет мое.

Спустя пару минут Гермиона спрашивает:

— Как теперь прикажешь мне находиться с ней в одной спальне? Придется переезжать к Кэти и остальным.

— Тебя волнует только это? — озадаченный Рон пытается взять подругу за руку, но она отдергивает ладонь и хмурится.

— Отныне — да. А ты волнуешь меня не больше флоббер-червей в бочонке у Хагрида.

С этой фразой она встает и, мило улыбнувшись мне, удаляется по винтовой лестнице, явно намереваясь сейчас же переселиться к семикурсницам.

Дав Рону переварить случившееся, я какое-то время молчу. А потом, не глядя на него, сообщаю:

— Я вынужден был кое-что утаить от тебя. Не знал, как ты воспримешь, и долго сомневался, стоит ли вообще говорить.

— Ну давай, Гарри, добей меня, — обреченно откликается друг.

— Похоже, тебе тоже сегодня предстоит переезд. Ты сказал, что не смог бы ночевать со мной, если бы узнал, что я гей. Вот… Теперь ты знаешь.

Рон беспомощно открывает и закрывает рот, видимо, не находя подходящих слов.

— Это шутка, Гарри? Ты так пытаешься наказать меня?

В его глазах мелькает отвращение и страх, и две эти эмоции неимоверно меня ранят.

— Не шутка. Мы столько пережили вместе, спасали друг другу жизнь. О наших приключениях можно написать несколько книг. Твоя семья стала мне родной, а ты словно братом, Рон. Но ты готов отвернуться от меня из-за своих предрассудков. Значит, иногда и пяти лет крепкой дружбы недостаточно, чтобы она длилась вечно.

Он возмущенно фыркает.

— Ты обижаешься на мою реакцию, я понимаю. Но ты ведь не думал, что я спокойно приму это и мы будем общаться как раньше?

— О том я и говорю, — киваю я. — Это всё меняет.

— Ну правда, Гарри, как мне дружить с тобой, зная, что у тебя может на меня встать?

— О, ты много на себя берешь, — разозленно отвечаю я. — На тебя у меня бы никогда не встал.

— Даже не знаю, радоваться или огорчаться, — язвит Рон и сердито уточняет: — Я никому не скажу, если что. И переезжать не стану. Но больше ко мне не подходи.

И, оставив меня одного, он уходит.

====== Астрономическая башня ======

С того злополучного вечера, когда наша с Роном дружба дала трещину, прошло полтора месяца. Сегодня канун Хэллоуина — профессионального праздника чародеев, как его называют в волшебном мире. Весь замок украшен яркими, немного зловещими атрибутами — паутиной, парящими в воздухе черными свечами и рыжими тыквами с вырезанными глазницами и улыбающимися ртами.

Даже не знаю, кто ведет себя более возбужденно — студенты, потирающие руки в ожидании завтрашнего пира, или привидения, предвкушающие торжество по случаю 504-й годовщины смерти Почти Безголового Ника. Рон и Гермиона частенько вспоминали одну из его вечеринок с протухшей едой и призрачным оркестром, которую нам «посчастливилось» посетить на втором курсе.

Кажется, это было лет сто назад и вообще случилось не с нами. Мы с Роном так ни разу и не поговорили по-человечески: друг всячески меня избегает, а я чувствую себя преданным и слишком уязвленным, чтобы самому делать шаг навстречу. Да и нужен ли этот шаг хоть кому-то из нас? Уверен, что у него тоже тяжело на сердце. Но не лучше ли мне быть одному, чем с тем, кто не принимает меня таким, какой я есть?

Стоит отметить, Рон сдержал обещание и не выдал мой секрет. Только вот сам он отныне переодевается за пологом, как полный придурок, и старается не оставаться со мной в спальне наедине. Будто теперь, когда все карты раскрыты, я при первой же возможности стяну штаны и наброшусь на него в порыве страсти.

Парни думают, что черной кошкой, пробежавшей между нами, стала Гермиона. Мол, не поделили девчонку, с кем не бывает. Красоток полным-полно, а лучший друг — один, пора мириться.

Пусть чешут языками, их невозмутимость успокаивает. Она означает, что Рон нем как рыба, а они сохраняют нейтралитет, не занимая чью-то сторону. Мне и так с лихвой хватило презрительных взглядов и издевательских насмешек в прошлые годы учебы.

Рону, в общем-то, сейчас совсем не до меня — он встречается с Лавандой и целуется с ней по углам, то и дело зарабатывая от преподавателей штрафные очки. Видимо, распад нашего трио дал старт их отношениям.

Кстати, Лаванда дорого заплатила за измену Рона: на следующий день после его признания Гермиона, переехавшая к семикурсницам, на пару минут заглянула в свою бывшую спальню. Пожелав всем доброго утра, она применила к опешившей Браун прием, похожий на прошлогоднюю месть Мариэтте Эджком — на лице девушки до сих пор видна надпись «ябеда».